Адам
Я ехал домой на топливе из адреналина, злости и азарта. От желания придушить мелкую чернявку чесались руки. Признаться, эпитеты, которыми она наградила меня, оцарапали и окатили волной гнева.
В то же время я знал, что карты сейчас не раскрою – дико хочется узнать пределы ее наглости и дерзости.
Как оказался в ее комнате лежащим на ней с дубиной в штанах, пока до конца не осознаю. Хлынувшая в пах кровь не позволяет думать связно. В черепной коробке каша, а желание загнать ей просто невысимо.
– Не смей!.. – бормочет елозя пухлыми губами по покрывалу, – Только попробуй прикоснуться ко мне! Я тебя убью!..
– Звучит, как «трахни меня, Адам»…
Она пахнет до безумия приятно: чистой девкой, сексом и шоколадом. Шлюхи никогда так не пахнут. Чем угодно, но точно не чистотой.
– Ты больной придурок!..
Пролезаю пальцами под пояс шорт и касаюсь ими резинки ее трусов.
Дрожит вся, горит, уверен – обильно течет. Видимо, секса давно не было. Шумно дыша, часто-часто хлопает ресницами и царапает ногтями одеяло.
– Тшш… кино смотри…
На экране уже оба голые, сношаются в миссионерской позе под неестественные ахи и охи. Турчанка поднимает на них взгляд, а я в этот момент ныряю рукой в ее белье.
– Нет! – взвизгивает, едва не оглушая.
– Блядь, да у тебя там ниагарский водопад…
Гладко выбритая плоть горячая и склизкая от смазки. Мои пальцы без труда проникают между складок и нащупывают крохотную кнопку клитора.
Похоть простреливает пах молнией, дикое желание ебать ее узкую скользкую дырку пробивает крышу. Перед глазами красные круги расплываются.
– Не надо!
– На экран смотри, я сказал!.. И ноги расслабь.
Будто бы слушается. Позволяет моему колену раздвинуть бедра и, зажмурившись, утыкается лбом в матрас. Возможности для маневра моей ладони становится больше, чем я незамедлительно пользуюсь.
Делаю то, чего не делал последние лет десять – пытаюсь доставить девчонке удовольствие. Забив на максимальный дискомфорт в штанах, концентрируюсь на подаваемых ее телом сигналах. Скользя пальцами вдоль промежности, подушечкой среднего мягко массирую чувствительную точку.
Пусть, сучка, кончит под уродом. Даже тупые качки в курсе, где находится клитор.
Замерев, дышит шумно и часто. Я, напротив, не могу сделать вдоха.
– О, Боже!.. выстанывает продолжительно, отчего мои яйца едва узлом не завязываются, – Боже… Вот так!.. Да!
Делает движение тазом, насаживаясь на мою ладонь. Содрогается всем телом, стискивает ее бедрами и кончает!
Я, чувствуя спазмы ее промежности, инстинктивно втыкаюсь пахом в ее маленький упругий зад и едва не ловлю приход. Ощущения, будто я в ней, настолько реальны, что мне приходится приложить усилия, чтобы не упустить последние нити контроля.
Прижимаюсь губами к ее виску и терпеливо жду, когда она придет в себя. Жду и предвкушаю.
Постепенно ее дыхание выравнивается, ресницы трепещут, и глаза открываются.
– Спасибо, ты можешь идти, – вдруг шепчет на одной ноте.
– Не за что, дорогая. Мы же семья. Ты всегда можешь рассчитывать на мой… палец.
Яра начинает подо мной возиться. Опускает руку вниз и, обхватив мое запястье, пытается вытащить ладонь из своих трусов.
– Это вышло случайно, ясно?! Я не успела сориентироваться. А ты воспользовался ситуацией!
– Ты текла, как сучка…
– Да, на Джимми. Я на него с семнадцати лет теку. Ты просто под рукой оказался, – пихает локтем в живот, и я с нее скатываюсь, – Если мне приспичит, в следующий раз я воспользуюсь своим пальцем.
Смотрю на раскрасневшееся лицо Турчанки, яркие губы и блестящие глаза и чувствую, как бурлящий в крови адреналин разбавляется убойным ядом. К ненависти и брезгливости примешивается похоть.
Боюсь, процесс необратимый. Зацепила чернявка.
– Мне похуй, на кого ты течешь, но… – беру ее руку и кладу на зажатый брюками и бельем стояк, – ты мне должна.
Вздрогнув, она ее выдергивает и спрыгивает с кровати. Я тоже поднимаюсь.
– Для этих целей у тебя есть твоя… горничная.
– Точно.
Развернувшись, направляюсь к выходу, на ходу расстегивая ремень и ширинку. Сунув ладонь в трусы, обмазываю член успевшими подсохнуть ее выделениями и толкаю дверь в комнату Карины.
– Адам?..
Увидев меня, откладывает телефон и поднимается на локте. На лице воодушевленная улыбка.
– Иди сюда. Быстро.
Она переворачивается на четвереньки, быстро ползет по кровати и, соскользнув вниз, встает на колени. Я наматываю ее волосы на кулак и загоняю в глотку по самые яйца.
Захрипев, она начинает кашлять и колотить меня по бедрам.
– Заткнись!.. Дыши, блядь!..
Долблю до потекшей туши и бегущей густым ручьем слюны изо рта. Перед мысленным взором бесовские темные глазищи стоят. Ее запах врубает все тумблеры.
С-сука!
Кончаю, заставляя захлебываться спермой и, обернувшись на посторонний звук, вижу Турчатову в двери.
– Пошла отсюда! – рявкаю глухо.
Полоснув полным ненависти взглядом по моему лицу, она срывается с места и исчезает уже в следующее мгновение.
Карина, упав на ягодицы, ошеломленно смотрит снизу вверх. По щекам бордовые пятна расползаются.
Догадалась, что ли?
– Ты после нее?.. Это как так, Адам?..
Я укладываю член в трусы и застегиваю брюки. Мышцы живота и ног все еще мелко подрагивают. Колени как желе.
– Собирай монатки, завтра возвращаешься в клуб.
– Нет! – вскрикивает она, – Нет, Адам, я не хочу! Мне здесь нравится!..
– Я все сказал.
Выхожу за порог, но слышу брошенное вдогонку:
– Я тогда совсем уволюсь!
Мать твою, напугала!..
Скидываю одежду, принимаю душ и заваливаюсь на кровать. Под кожей все еще свербит и жжет, в паху отчетливая пульсация. Нет удовлетворения, и не будет, пока раком ее не поставлю. Так-то имею полное право на первую брачную ночь. От нее точно не убудет.
Зажав пальцами переносицу, делаю три полных вдоха и лезу в телефон в поисках отчета, что предоставили нам наши безопасники и который я так и не нашел время прочесть.
В нем детские фото, краткая информация об успеваемости в школе, копии отличного аттестата и дипломов из художественной школы. О годах, проведенных в Европе, тоже не много, но кое-что интересное я нахожу.
Лукаш Лутрин, двадцать четыре года. Неоднократно был замечен в компании с Турчатовой, предположительно их связывали романтические отношения.
Романтические, значит?..
Открываю файл с его фото и вижу смазливого пацана с длинными, собранными в хвост, волосами. В ухе серьга, в руках гитара.
Вот на ком она практиковалась в изучении брендов мужских трусов? Может, и бежать к нему собралась?.. Ну, пусть помечтает.
Ярослава
Сгустившиеся за окном сумерки погружают комнату в темноту. Молодой месяц на небе становится ярче, вокруг него загораются звезды – сначала самые крупные, а затем россыпь мелких.
Лежа на кровати на боку с прижатым к уху телефоном, я слушаю монотонный голос мамы.
– Там так хорошо, свежо, птицы поют… А Маратик на памятнике такой молодой, красивый, – всхлипывает она, – на отца похож.
– Мам, он на тебя же походил?
– Нет-нет!.. Взгляд отца и улыбка.
Я не спорю. Если маме так кажется, то пусть так и будет. Мое дело выслушать, поддержать и успокоить ее.
– И цвет волос, – добавляю тихо.
– Я была с ним всего полчаса, такое было распоряжение отца.
– Почему?
– Говорит, это опасно.
– Нет, мам. У Литовских с папой перемирие. Если за последние несколько недель он не нажил новых врагов, то никакой опасности нет.
– И ты им веришь? – восклицает приглушенно, – Думаешь, они не способны на подлость?! Они убили твоего брата, Яра!
– Я знаю!.. Знаю!
– Или ты теперь на их стороне?
– Нет, что ты?!
Мама начинает плакать, я же, слушая ее рыдания, растираю рукой центр груди. Там давят горечь и чувство вины.
– Ох, Ясенька! Я знаю, что Марат никогда не любил меня, но…
– Любил, мам!..
– Нет, отец ему всегда ближе был, а я так… – громко шмыгает носом, – но… как мне его не хватает, дочка! Как я скучаю!..
– Да, мам, я тоже.
На самом деле, Марат и меня никогда не любил. Я для него была кем-то вроде комнатной собачки, путавшейся под ногами. Родственной близости не было, разговоров по душам не помню и убийственной тоски, к своему огромному стыду, я не испытываю.
Но мама… Мне кажется, она тоже любила Марата больше, чем меня. Наверное, матери сыновей больше любят.
– Никогда их не прощу! Всю жизнь проклинать буду!
– Мам, не надо…
– И ты там осторожнее, дочка. Сиди тихонько в комнате и не выходи, – дает наставления шепотом, – С… этим вообще старайся не пересекаться. Не разговаривай, не смотри ему в глаза – целее будешь!
– Хорошо.
– Сейчас отец немного успокоится и обязательно придумает, как вернуть тебя домой. Держись, дочь!
– Да, мам… да.
Она отключается, я кладу телефон около подушки и зажимаю ладони коленями. Разговор с ней, как отрезвляющая оплеуха. Я стала забывать, что имею дело с преступником и убийцей.
Я слишком расслабилась.
Воспоминания из его запаха, голоса, жара тела и прикосновений придавливают к матрасу и перекрывают дыхание. По коже разбегаются мурашки.
Черт!..
Бесовщина какая-то! Мерзкий оборотень!..
Соскочив с кровати, обхожу ее, возвращаюсь и встаю у окна. У улице темно, тихо и, наверняка, тепло.
Вынув из шкафа теплый костюм, быстро переодеваюсь и выбегаю из комнаты. По привычке затормозив у комнаты Карины, снова ничего не слышу, и бесшумно спускаюсь вниз.
– Куда собралась? – спрашивает Иван, выглядывая из кухни с бутербродом в руке.
– В магазин за хлебом. А то кое-кто его весь слопал!
– Кто? – удивленно хлопает глазами, – Я?!
– Гулять! – цежу сквозь зубы недоумку.
Напяливаю шапку, куртку и ботинки и, демонстративно хлопнув дверью, выхожу из дома.
На улице действительно тепло и свежо. Спустившись с террасы по ступеням, я останавливаюсь, чтобы набрать полную грудь воздуха. Успокоиться не помогает, поэтому, спрятав ладони в карманы, я медленно бреду вдоль дома до его угла и, помешкав немного, сворачиваю влево, шагая мимо выстроенных в ряд одинаковых гаражей в сторону будки охраны.
С заднего двора доносится лай собак. Волосы на затылке встают дыбом.
Направляясь в обратную от них сторону, я дохожу до небольшой лавки, на которой обычно курят охранники и, усевшись на нее, обнимаю себя руками.
Как я мечтаю выбраться отсюда! Боже мой, если бы кто-нибудь знал, как я хочу сбежать!..
Мама очень наивна, полагая, что отец станет рисковать хрупким миром с Литовскими и нарушать обещания, данные вышестоящим, ради меня. Он четко дал понять, что ему моя судьба не интересна.
Поежившись, дую в застывшие ладошки и вдруг слышу, как высокие металлические ворота приходят в движение. Медленно откатываясь в сторону, они открывают проезд для двух черных внедорожников.
Ксеноновый свет бьет в глаза и между ребер. По коже живота проходит нервна вибрация.
Явился.
Закусив обе губы, я быстро пересаживаюсь на край скамейки и поворачиваюсь так, чтобы быть к въезжающим джипам спиной.
Слышу короткий сигнал клаксона, приветственные выкрики охранников и шелест гравия под их ботинками. Машины, проехав мимо меня, останавливаются у въезда в гаражи, и я по-детски снова отворачиваюсь в противоположную сторону.
Раздаются хлопки дверей и приглушенные мужские голоса, среди которых я узнаю Литовского.
Понимаю по интонации, что он дает указания, а затем моих ноздрей касается запах никотина. Я морщу нос.
– Иди сюда, – неожиданно произносит он.
Замерев, я навостряю уши. Это он мне, или собака из вольера выбежала?
– Эй, слышь, жена!.. Идем домой, зад отморозишь.
Мне.
Поправив шапку на ушах, я даже не думаю откликаться. Пусть катится к черту! Прямиком к своей горничной!
Вытянув руку перед собой, сгибаю пальцы и любуюсь, как переливается в лунном свете свежий лак на ногтях.
До чего же красиво!
О проекте
О подписке