Ярослава
Сидя по-турецки на узкой кровати, улыбаюсь своему размытому отражению в лакированной дверце шкафа. Говорю с мамой – пусть думает, что у меня все прекрасно.
– Кормят хорошо? Ты наедаешься?
– Голодом не держат, – смеюсь в трубку, – мам, не накручивай себя. Все нормально.
– Ну, а комната? Ты обещала отправить мне фотографии.
– Комната, как комната – кровать, шкаф, тумба. Почти как моя у нас дома.
На последних словах голос чуть было не срывается. Я ужасно скучаю по дому.
– Какой вид из окна? Красивый?
Набрав в рот воздуха, надуваю щеки и бесшумно его выпускаю. Видела бы мама, куда меня поселили – проплакала бы всю ночь. Потом давление, мигрень и отсутствие аппетита. Нет,я не рискну ее так огорчить.
Окинув каморку беглым взглядом, издаю негромкий смешок и оставляю мысленную пометку в голове – незаметно заглянуть в соседнюю пустующую комнату и сделать несколько снимков для мамы.
– Обычный вид на задний двор.
– Тебя там не обижают?
– Нет, мам, не обижают.
– Он больше не приезжал?
С того нашего знакомства в гостиной прошло еще три дня, и Литовский больше здесь не появлялся. Меня, в принципе, устраивает, но мы с ним так и не поговорили. Я хочу знать, какой будет моя жизнь. Могу ли я выходить из дома, выезжать в город и в гости к родителям. Встречаться с подругой и продолжать работать.
– Нет. Мне сказали, он не часто тут бывает, – отвечаю я.
– Это хорошо, да?
– Мам, ты не пробовала поговорить с папой? Может, он сам созвонится с Литовским?
– Ой, нет!.. – восклицает испугано, и я тут же жалею о своем вопросе, – Он сейчас на взводе! Там такой передел идет! Его поджимают, в бизнес вмешиваются!.. Мне на него даже смотреть страшно!
– Ясно.
– Ясенька, дочка… Я тебя очень прошу!.. Просто будь осторожной. Старайся не провоцировать его, веди себя смирно!
– Хорошо, – отзываюсь негромко.
– Нужно подождать, – на одной ноте, как молитву, произносит мама, – я уверена, со временем все устаканится, и ты вернешься домой.
– Да, конечно, мам… – соглашаюсь тут же, копируя ее тон.
Попрощавшись, отключаюсь и прижимаю прохладную ладонь к лбу. Дышу, закрыв глаза. Никаких слез. Нельзя реветь и опускать руки.
Несмотря на чрезмерную наивность мамы, в этот раз она, пожалуй, права. Нужно набраться терпения и подождать. Несмотря на слухи, что ходят о Лютых, ничего страшного со мной здесь не случится. Я не девка из подворотни. Он за меня головой перед отцом и теми, кто выше, отвечает.
К тому же, я тут не ко двору, и Литовскому как кость в горле. Это значит, он сам избавится от меня при первой же возможности. А пока…
Еще раз обвожу глазами обстановку вокруг себя.
Пока нужно постараться не свихнуться от отчаяния.
Закрываю лицо руками и беззвучно смеюсь.
Боже мой!.. Какой бред!
Если кто-то рассчитывал прогнуть моего отца с помощью этого брака, то он круто просчитался! По значимости я для него где-то между любимым виски и старым ротвейлером Бернаром.
Старый хитрый лис мой папаша просто усыпил бдительность нужных людей, но продолжит действовать исподтишка. Слишком хорошо я его знаю.
Поднимаюсь на ноги и, потянувшись в разные стороны, чтобы размять тело, расчесываю волосы, собираю их в хвост на затылке и открываю дверь.
Замерев у образовавшейся щели, прислушиваюсь. В доме тихо, лишь откуда-то снизу доносится еле различимый звук работающего телевизора, да за окном лает собака.
Выскользнув наружу, снова застываю на секунду, а затем медленно крадусь по коридору. Мимо закрытых темно-серых дверей и такого же цвета стен.
Остановившись у окна, какое-то время пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь в густых сумерках, а потом, стараясь не смотреть под ноги, спускаюсь на первый этаж.
Мне, как дизайнеру по образованию и призванию, в интерьере этого дома нравится все, кроме этой лестницы со стеклянными ступенями, как в ночном клубе. Ужасная пошлятина и неудобство.
В холле и гостиной пусто. Остается надеяться, что на кухне – тоже.
Мне везет. Пока никого нет, решаю поторопиться. Включаю чайник и, вынув из холодильника ветчину и масло, делаю бутерброд на скорую руку.
Торопливо жую, запивая обжигающим полость рта чаем и время от времени прислушиваюсь. От волнения и напряжения чудится всякое.
То звук щелкающего затвора, то низкие мужские голоса. Понимаю, что это нервы, игра моего воображения и итог длительной изоляции, но избавиться от гуляющего вдоль позвоночника озноба, не могу.
Запихиваю в себя еду. Довольная, что гордо смогу отказаться сегодня от ужина, ополаскиваю чашку и ворую из навесного шкафа шоколадную конфету.
Спрятав ее в заднем кармане джинсовых шорт, выскальзываю из кухни и, как пугливый кролик, замерев, снова прислушиваюсь.
А ведь мне не показалось.
Со стороны левого крыла дома действительно доносятся приглушенные мужские голоса.
Инстинктивно рванув к лестнице, торможу уже у первой ступени. Может, сегодня мне повезет? Может, получится поговорить с ним?
Разворачиваюсь и, заправив выбившуюся из хвоста прядь волос за ухо, на цыпочках иду на голоса.
Сердце стучит часто, дробно, ударяя бешеным пульсом в барабанные перепонки и виски. Понимаю разумом, что поступаю опрометчиво, рискую, пренебрегая его же советом, но иду на поводу у своего упрямого нрава. Знаю, что если струшу, потом не прощу себя за это.
Сворачиваю в недлинный широкий коридор, дохожу до приоткрытой двери и, заглянув в комнату, застываю.
Он там. Он и незнакомый мне мужчина. Стоя ко мне спиной, Литовский смотрит в экран лежащего на столе планшета. Что на нем, мне не видно, но о чем они негромко переговариваются, я слышу.
– Если мы забираем эти два ангара, – указывает пальцем Лютый очевидно в схему, – то территорию вокруг надо будет подчистить.
– Справа склады Войтюшенко, – говорит его собеседник, – он через Монголию контрабандой санкционные автомобильные запчасти ввозит.
– Войтюшенко, говоришь? Толя?
Берет телефон со стола и кого-то набирает.
– Ян, у тебя же вроде есть выход на Войтюшенко? – слушает ответ и продолжает: – Можно два склада на железнодорожном тупике взять, но он там будет ненужным соседом.
Я, обмирая, зачем-то слушаю все это, не рискуя выдать свое присутствие. Вдоль позвоночника струится пот.
Однако в какой-то момент мужчина замирает и, резко обернувшись, замечает меня.
– Адам!..
Тот оглядывается и агрессивно скалится.
– Пошла отсюда!
Я вздрагиваю как от пощечины, но, мертвой хваткой вцепившись в дверной косяк, не двигаюсь с места. Окатывающие меня волны ярости прожигают кожу до костей. Смачиваю слюной пересохшее горло.
– На хуй вышла отсюда, я сказал!
– Поговорить…
– Чего?!
– Нам нужно поговорить, – удерживая голос в одной тональности с огромным трудом, произношу твердо.
– Я не разговариваю с бабами!
Ярослава
Идущая от Литовского энергетика агрессии и неприязни норовит сдуть меня ледяным ветром, но я, обмерзая и одновременно обгорая в волнах его ярости, держусь.
– Нам нужно обсудить некоторые моменты. У меня есть к… вам… к тебе ряд вопросом.
– У тебя? – переспрашивает, чуть поморщившись, – Вопросы ко мне?
– Да. Я не уйду, пока мы не поговорим.
Медленно вдыхая воздух, словно пытаясь успокоить себя, обращается к своему помощнику:
– Егор, подожди меня в гостиной… несколько секунд.
Мужчина, кивнув, собирает со стола какие-то бумаги, планшет, телефон и идет на выход. Я отступаю в сторону, а когда он проходит мимо, захожу в кабинет.
Литовский, стоя у кожаного кресла, продолжает выжигать во мне остатки самообладания.
Я смертельно боюсь его на инстинктивном уровне. Никогда еще не встречала настолько осязаемой ауры.
Остановившись у двери, вжимаюсь лопатками в стену позади себя. Направляю взгляд в его лицо, но от страха и волнения почти ничего не вижу.
– У тебя ровно минута, половина из которой уже прошла.
– Я могу вернуться в дом своих родителей?
– Нет.
– Это же никак не влияет…
– Нет, – говорит, как рубит.
– Но почему?.. Зачем нам обоим терпеть общество друг друга?
Литовский берет пачку сигарет позади себя и, вынув одну, зажимает губами и закуривает.
Наученная опытом общения с братом и отцом, я вижу в этом хороший знак. Он готов к разговору.
– Если бы все было так просто, духу твоего не было в моем доме. Иди.
– И что?.. У меня нет ни одного шанса выбраться отсюда? Сколько я должна буду здесь жить?
– Пока не подохнет твой папаша.
Сдерживаемая мной ненависть начинает бурлить в крови, в голове создается давление до темных пятен перед глазами.
– Или ты, – шепчу на грани слышимости.
Затягиваясь никотином, он сощуривает глаза и начинает двигаться в мою сторону. Меня вжимает в стену до хруста в позвонках.
Двигаясь плавно и лениво, как сытый хищник, он подходит и, подняв руку, упирается ею в стоящий справа от меня шкаф.
Не выдерживаю направленной на меня агрессии – опускаю взгляд с его лица и упираюсь им в заросшую короткими волосками бугристую грудь.
Боже…
Он ужасен. На нем полностью расстегнутая черная рубашка и толстая цепь с круглым медальоном. Цепляясь за волосы, он бликует на свету.
Склонив голову набок, он выдыхает дым в мое лицо, но я почти не чувствую табака. Его перебивает запах крови, оружия и тестостерона. От него воняет разрушенными жизнями людей.
– Твой отец уже пытался убрать нас с братом, но облажался, потому что лох. Поэтому, ты скорее дождешься его смерти, чем моей.
– Вы убили моего брата! – проговариваю, окончательно теряя контроль, – теперь ваша очередь умирать.
– У нас нет таких планов, – отвечает ровно. – Твое время вышло.
– Нет! У меня еще вопросы!
– Ты под наркотой, что ли?.. Откуда столько дерзости?
– Я могу выезжать в город?
– Нет.
– У меня работа, и я должна…
– Нет.
– Нет?! – рычу сквозь стиснутые зубы, – Чем я должна здесь заниматься целыми днями?!
– Мне похуй, чем ты будешь развлекать себя в мое отсутствие. Но… – еще одна жадная затяжка, – когда я здесь, тебя не должно быть ни видно, ни слышно.
– Я тоже не горю желанием…
– И еще, – перебивает Лютый, – поймаю за подслушиванием – отправишься жить в подвал.
– Не посмеешь! Я Турчатова!..
– Лучше не дразни меня, Турчатова. Раздавлю как муху.
– Посмотрим.
Метнувшись в сторону, выскакиваю из кабинета и несусь к лестнице. Залетаю в свою каморку и падаю спиной на кровать.
Ненавижу урода! Ненавижу!..
Закрываю глаза и вижу отвратительную рожу, которая в моем воображении тут же трансформируется в волчью морду.
Точно! Оборотень!..
Вот кого он мне напоминает! Широкие скулы и холодный взгляд волчьих глаз.
Нечисть!
Вспомнив о конфете, вынимаю ее из кармана, снимаю обертку и целиком запихиваю в рот. Жую, пытаясь концентрироваться на шоколадном вкусе и не обращать внимания на раздраженные запахом монстра рецепторы.
Дожидаюсь, когда сердце успокоится и выровняет пульс и начинаю думать.
Думать тут надо. Выбрать такую тактику поведения, чтобы он сам с радостью вернул меня родителям. Этого точно не добиться, если следовать советам мамы и самого Литовского.
Я тогда в этой каморке мхом покроюсь, и никто обо мне не вспомнит.
Телефон под моей подушкой начинает тихо вибрировать. Вытаскиваю его и принимаю входящий от Лени.
– Можешь говорить?
– Да, могу, – отвечаю тихо, – привет.
– Как дела, Яська?
– Огонь. Только что с любимым мужем первую ссору пережили.
– Чего?!
– Поругались, говорю!..
Слышу, как он куда идет, а потом будто садится в машину. Посторонних звуков сразу становится меньше.
– Ты в своем уме? – шипит он в трубку, – Ты с Лютым отношения вздумала выяснять?
– А что мне прикажешь делать?! Вы бросили меня в пасть монстру и благополучно забыли! Никому нет дела до меня!
– Никто не забыл, Ясь. Я думаю, как вытащить тебя оттуда.
– Ты разговаривал с отцом, Леня? Что ты сможешь без его помощи?
– Я пытался, но он пока…
– Ясно, – выдыхаю я.
– Я думаю, ясно!.. Но и ты держи себя там в руках, – тоже понижает голос, – не нагнетай. Тебе нужно усыпить его бдительность.
– Предлагаешь сидеть мне под кроватью и не высовываться?..
– Нет. Ты все равно не сможешь.
Не смогу и не буду. Это путь в никуда.
– Ладно, пока.
– Ясь, он не пристает к тебе? – спрашивает вдруг Ленька.
– Упаси боже. Нет.
– Точно?
– Да я лучше крысиной отравы наемся, чем позволю ему прикоснуться ко мне.
– Не провоцируй его, окей? – издает короткий смешок, – Чтобы не пришлось крысиную отраву лопать.
– Окей.
О проекте
О подписке