Когда окончательно стемнело, нас покормили и велели ложиться спать. Разбудили на рассвете, построили в шеренги и начали заносить в списки. На каждого заполнялся опросный лист с указанием имени, происхождения, пола, возраста, перенесенных болезней, внешности и особых примет. Потом присваивался номер, соответствующий номеру листа. Он выводился смесью угля и хны на лопатках, так, чтобы не смыло дождем и пленницы не могли сами стереть. Разумеется, мы пытались избавиться от ненавистных меток, но араргцы бдительно пресекали взаимопомощь.

После унизительной процедуры нам выдали теплую одежду. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: некогда эти вещи носили покойные тулонцы. Я категорически отказалась надевать куцый полушубок с чужого плеча. В очередной раз спасибо богам, не плюнула, хотя очень хотелось. И перехотелось, когда при мне в кровь разбили лицо мальчишке. За что? Посмел дерзить, дал волю кулакам. Солдат молча отвесил ему тумака, подхватил за шиворот и уволок прочь.

– Ну, желающие еще есть? – Дежурный капрал обвел притихших пленников презрительным взглядом. – Хыров хватает, от части можем прямо здесь избавиться. Запомните, – повысил голос и для убедительности хлестнул плетью по воздуху, – отныне покорность – ваше единственное право.

Шубу таки надела. Она оказалась старой, но теплой. Значит, нас везут на север. Куда, и так понятно.

Уткнувшись в рукав, вспомнила дом, лицо матери, отца. Всхлип вырвался из горла и затих, стоило капралу посмотреть в мою сторону. Я его боялась.

Построив попарно, девушек вывели во двор. Туда пригнали зарешеченные повозки странной конструкции: по потолку и бортам шли толстые доски с кольцами. Оказалось, к ним привязывали пленников.

Одна девушка попыталась сбежать. Отвернулась и вжала голову в плечи, чтобы не смотреть. В ушах стоял резкий, неприятный свист бича.

Некуда бежать, повсюду враги. Лучше выждать и постараться уйти по дороге. Нас слишком много, за всеми не уследишь, да и мир не без добрых людей.

Мне повезло. Я стояла у края, не пришлось терпеть мучения, причиняемые затекшими, поднятыми над головой руками.

На козлы сели солдаты. Оба с кожей, отливающей медью, темноволосые с необычными светлыми прядками: у одного на макушке, у другого за ухом. Еще двое примостились на облучке. Щелкнул кнут, и мулы потянули повозку в сторону ворот. Со слезами смотрела на то, что осталось от города, на то, что было мне дорого.

Не все тела успели убрать, и они темнели то справа, то слева, замерев в самых причудливых позах. Жадно пили подогретую магией воду из разбитого фонтана драконы с яркими алыми гребнями. Весело переговаривались Наездники, сытые, довольные, смывшие кровь, гарь и копоть. Нервно косились на драконов холеные лошади с мохнатыми бабками, высокие, с блестящими миндалевидными глазами. Их выгуливали солдаты в серо-зеленом обмундировании.

А вот еще одна изюминка араргской армии – спесивые волшебники. На каждый батальон полагалось по одному магу, я видела четверых – значит, в город вошло минимум два полка. Почему решила, будто передо мной волшебники? По подвеске-октаэдру, выпущенной поверх теплой меховой куртки. Может, сословная школа и не блистала преподаванием, но об этом знаке нам рассказывали.

Один из магов лениво направился к нам.

Прикосновение к перстню на левой руке, неприметные движения пальцев – и пространство с легким щелчком исказилось, поглотив повозку. Мы – тридцать девчонок – завизжали, в ужасе закрыв глаза. Еще бы, никто до этого не видел активизации портала.

Чуть сдавило голову, как от легкой мигрени.

Первое ощущение – невидимые острые иглы, вонзающиеся в лицо, свежесть и легкий запах… тины? Тогда я еще не знала: это морской бриз. Да что там, я и о существовании моря не подозревала. Нет, оно есть, но на страницах книг. А тут вот он, ветер, студеный, свободный и неукротимый. Осторожно открыла глаза и ахнула. Много воды, очень много воды. Как же красиво и как необычно!

Повозка, поскрипывая, взбиралась на холм. Ветер вымел весь снег, оголив камни и кустики вереска. Больше на холме ничего не было: не видно ни лачужки. Нетронутый дикий край. Кричи – никто не услышит. Только неласковый ветер, низкое хмурое небо и море, которое будто бы вторило суше. Свинцовое, бескрайнее, суровое, прекрасное и пугающее. Оно лизало основание гряды, отделенное тонкой полоской песчаного берега. На таком бы сушить рыбачьи сети, конопатить лодки, но ничего.

Море сковала тонкая корочка льда, но у берега темнели обширные полыньи. На горизонте виднелись неясные очертания островов, медленно ползли бусинки кораблей. Араргцы – единственные мореходы, которым хватало смелости выходить зимой в море. Еще бы, на службе у них маги и ученые, регулярно снабжающие изобретениями! Чтобы корабль не затерло льдами, к носу либо привязывали дракона, заодно использовавшегося в качестве вооружения, либо вешали специальный огненный артефакт.

Дорога кольцами змеи обвивала холм. Мы взбирались все выше и выше. Повозка покачивалась, грозясь скинуться в бездну. Девочки притихли, некоторые, самые маленькие, всхлипывали, а я старалась запомнить неспешно меняющийся пейзаж: лелеяла мысль о побеге. Наконец подъем закончился, но ощущение тоски никуда не делось. Пустынно и голо.

– Добро пожаловать на остров Хорс, девочки! – обернулся солдат. – Ротики не разеваем и не скулим, скоро приедем.

Куда приедем, на горизонте нет ни намека на поселение?

Откуда оно выросло, я так и не поняла. Повозки с пленницами – мы двигались все вместе, облучок к оглобле, – обогнули очередную каменную гряду, защищавшую от ледяных порывов ветра, и оказались у ворот крепости. Отчего ее возвели не на гряде, не на том холме над морем, а здесь, на равнине? Объяснение нашлось позднее. Араргцы выстроили вовсе не пограничный форт, поэтому не стремились к господству над территорией. Крепость опоясывал земляной вал, за ним высились известняковые стены без единой бойницы. И везде солдаты, вооруженные арбалетами. У тех, кто охранял ворота, были ружья.

Повозки остановились. Возница первой, нашей, соскочил с козел и предъявил человеку в серой форме с синей косой полосой на груди какую-то бумагу.

– А, новая партия! – лениво протянул тот, бегло просмотрев лист. – Завози!

Заскрипели ворота. Мы миновали земляной вал, а затем и стены крепости. Остановились на круглом дворе, по периметру обнесенном решеткой. Тут нас сгрузили на плотно утрамбованную землю. Повозки отогнали.

Сгрудившись, словно овцы, пленницы жались друг к другу, гадая, что же с ними сделают.

Прошло, наверное, полчаса, когда отворилась неприметная дверь, и во двор вышла группка торговцев под охраной двух десятков людей. Скептически хмуря брови, они рассматривали нас, а потом велели солдатам разделить девушек на партии по пять человек. Мальчиков, которых держали отдельно, и женщин старше двадцати пяти увели, связав общей веревкой.

Девушек бесстыдно рассматривали, щупали, комментировали внешность. Кого-то сразу отбраковывали в хыры – так называли рабов, – кого-то отводили для детального осмотра во внутренние помещения форта.

Двор полнился стенаниями, временами звучали слова проклятий. Те, кто отчаянно сопротивлялись, царапали руки торговцев, немедленно становились хырами. Заработав пощечину или крепкое словцо, девушка получала в «подарок» ошейник с железным кольцом и металлические браслеты с такими же кольцами на руки и ноги. Их надевали прямо во дворе. Холщовый балахон на шнуровке и набедренную повязку – больше хырам не разрешалось носить ничего даже в стужу – выдавали позже, очевидно, после гигиенических процедур. Если девушка умудрялась причинить более-менее серьезный вред араргцу, ее волокли к специальной скамье, привязывали и на глазах у всех пороли.

Для некоторых пленниц тяжкая жизнь хыры начиналась сразу после отбора. Видела, как конвойные надругались над несчастной, прижав к стене. Им просто захотелось. Для Арарга это нормально: у хыры не надо спрашивать согласия, она принадлежит любому аверду, то есть свободному человеку. Абсолютно бесправное существо, любая провинность которого строго каралась. Хуже вещи. А уж сейчас… Мы военнопленные, собственность армии, то есть вдвойне бесправны. Тех, кого продадут, солдаты не тронут.

Справедливости ради – среди любого народа встречаются скоты. Не все насиловали, избивали, издевались. Видела, как один солдат даже по-своему утешал девочку: мол, лучше смерти. Кому как.

Я оказалась в последней партии. Шла, не чувствуя ног от страха. Вдруг меня тоже отволокут к стене и раздвинут коленом ноги?

Встала там, где велели. Чужой опыт заставил молчать и не двигаться.

От группы торговцев отделился невысокий щуплый человек в кожаной куртке на меху. Подошел вплотную, взял за подбородок, осмотрел глаза и зубы, будто породистой лошади, затем, велев охраннику держать руки, потрогал грудь. Судя по ухмылке, остался доволен.

– Раздеть до рубашки, – скомандовал он.

Естественно, приказ тут же выполнили. Теперь меня, практически голую, придирчиво щупали трое, о чем-то переговариваясь между собой на незнакомом наречии.

Стояла, мужественно сжав зубы, и ждала окончания унижения. Чтобы успокоиться, считала. Пальцы торговцев казались червяками, от этих прикосновений хотелось отмыться.

Араргец в кожаной куртке развернул меня спиной, узнал номер и попросил принести опросный лист.

– Семнадцать, – радостно улыбнулся он, – самое то! Если она здорова и невинна, из нее выйдет великолепная торха, я бы сказал – элитная торха. После врачебного осмотра согласен заплатить казне двести цейхов.

Видимо, остальные торговцы посчитали цену завышенной и спорить не стали.

Шагая внутрь казарменных помещений, в которых содержался живой товар, молилась, чтобы меня не сделали хырой. Только бы торхой! Еще тогда я инстинктивно чувствовала: участь торхи не столь печальна, как беспросветное существование хыр.

Солдат втолкнул в комнатку без окон. Из мебели: стул, стол, ширма, а за ней – простое ложе, покрытое простыней. За столом сидел человек и что-то писал в толстой амбарной книге.

– Еще одна? – лениво бросил он через плечо. – Иди за ширму и раздевайся.

Раздевайся? Куда дальше: на мне только нижняя рубашка, белье и чулки.

Оторвавшись от записей, араргец вопросительно посмотрел на меня.

– Ну, чего стоишь? Не стесняйся, я врач, женские прелести меня не интересуют. Или позвать солдат, что бы они тебя держали?

Судорожно сглотнув, отправилась за ширму. Взялась за подол рубашки, но снять не решилась.

– Давай, не задерживай меня. – Врач взял перчатки из непонятного желто-белого материала, плотно облегающего руки, и шкатулку с инструментами. – Ладно, – смягчился он, войдя в положение трясущейся от страха девчонки, – сначала просто сядь и покажи горло.

Врач внимательно осмотрел его, а также нос, глаза, кожу, сосчитал пульс, спросил, чем болела в детстве. Затем, так и не дождавшись, пока я разденусь сама, снял рубашку и пощупал живот. Удовлетворенно кивнув, врач вернулся к столу, сделал отметки на обороте опросного листа и в амбарной книге.

Обрадовавшись концу унижений, собралась одеться, но араргец остановил:

– Подожди, самого главного мы еще не видели. Белье снимай. Сначала верх.

Щеки покрылись пунцовыми пятнами. От смущения перехватило дыхание.

– Никогда к врачу не ходила? – удивился араргец. – Для тебя я не мужчина, хватит краснеть!

Дрожащими руками распустила ленту и сняла бюстье.

Врач вслух обозначил форму груди, записал данные в оба документа, а потом тщательно осмотрел, надавливая и пощипывая, поинтересовался, не находила ли я каких-либо уплотнений. Ответила отрицательно.

– Прекрасно! Судя по всему, ты здорова. Теперь снимай трусики и ложись на спину.

Видимо, я пришла в такой ужас, что достучалась до зачерствевшего на работе араргца.

– Успокойся, никто тебя насиловать не собирается. – Он погладил меня по голове и сам, легонько ударив по рукам, избавил от спорного предмета одежды. – А теперь будь умницей и дай мне взглянуть. Расслабься, это не больно.

Умницей мне пришлось стать поневоле. Разумеется, я не собиралась раздвигать ноги перед первым встречным.

– Девственница. – Он выпрямился и снял перчатки. – Не так уж и страшно, а? Ладно, одевайся, сейчас отдам карточку. В хыры тебя точно не отправят, можешь радоваться.

Мне было все равно. Жалкая, зареванная, лежала на простыне, судорожно сжимая согнутые в коленях ноги. Мерзко!

К счастью, испытания на сегодня закончились. Меня накормили, позволили вымыться и снабдили чистой одеждой – серым платьем с разрезами на бедрах. Под него надевалась тонкая нижняя юбка; нижняя рубашка не полагалась. Лиф платья держался на шнуровке. Бюстье оставили прежнее, зато выдали две пары чистых трусиков. Вот и все «приданое» торхи.

Утомленная дорогой и пережитыми событиями, я быстро заснула на общей кровати с двумя другими девушками.

Пробуждение вышло не из приятных. Какой-то араргец в поношенной одежде тряс меня за плечи и что-то кричал на местном наречии. Видимо, он был из крестьян и никогда не покидал пределов Арарга, не общался с представителями других народов, иначе бы говорил на сойтлэ. Для некоторых, например, нашего княжества, сойтлэ – родной язык, как для остальных народов долины Старвея. Для других стран, например, Арарга, – приобретенный.

Сойтлэ произошел от альвийского диалекта. Дети Светлого леса, Первородные, как их еще называют, играли важную роль в жизни людей. По сути, именно альвы подарили им культуру, научили врачеванию, оружейному делу. Язык прижился. Постепенно сойтлэ вытеснял все остальные диалекты, даже здесь, на Восточном архипелаге. Правда, местные наречия в королевстве Арарг не вымерли, перейдя в разряд языка «для своих». Очень удобно: стоишь, неспешно беседуешь перед носом чужестранца, а он не понимает ни слова.

Араргский диалект неоднороден, делится по социальному и географическому принципу. Мне нравился миосский диалект, на котором говорили норны: более плавный, с минимумом шипящих звуков и множеством долгих гласных. За время проживания в Арарге я научилась понимать его и даже сносно говорить. Но, разумеется, в те времена я не знала ни слова по-араргски, да и о происхождении сойтлэ имела самое смутное представление.

Кто этот человек, что ему нужно? Оказалось, я должна встать, умыться и выйти во внутренний двор. Там, зябко подергивая плечами под дешевыми шерстяными накидками – увы, прежнюю одежду забрали, – сгрудились остальные приобретения торговца в кожаной куртке. Сам он появился минут через пять, пересчитал пленниц, критически осмотрел и велел связать веревкой в одну цепочку. Так, словно стадо, нас вывели за пределы крепости. Сбежать не представлялось возможным. Во-первых, нас охраняли слуги торговца. Они строго следили за тем, чтобы девушки не нарушали строй. Провинившаяся получала толчок в спину рукоятью плети, если сбилась с шага, и несильный, чтобы не осталось следов, удар плетью за попытку заговорить с товарками или отклониться с невидимой прямой линии. Во-вторых, нашу цепочку замыкала охрана – пятеро мускулистых мужчин со зверскими рожами. В-третьих, пугал крепостной гарнизон. Не хотелось получить пулю или болт.

На голом пространстве между каменными стенами и земляным валом живой товар поджидала странного вида повозка – огромный ящик с дверцей. Проще говоря, клетка. Нас развязали и по очереди втолкнули внутрь. Лязгнул засов, и пленницы оказались в кромешной темноте. Сидя на полу, всем телом ощущая неровности дороги, мы гадали, сколько часов провели в пути. Время от времени возок останавливался, чтобы дать возможность под присмотром охранника сходить по нужде. Не всем вместе, по очереди. На ногу наматывалась бечевка, конец оставался в руках сопровождающего. Насвистывая, он неторопливо шагал к ближайшим кустикам, подталкивал девушку и, спасибо на этом, отворачивался, оставляя бечевку натянутой до предела. Трижды в день нас кормили, обильно, но очень просто: каша, хлеб, курица, овощи, похлебка. Вилок, разумеется, не давали, приходилось довольствоваться ложкой или есть руками. Спали в том же возке, тогда как надсмотрщики нежились в постели. По гомону голосов мы догадывались, что повозка периодически останавливалась на постоялых дворах, где простаивала либо до окончания трапезы араргцев, либо до утра. Только так, да еще по походам «в кустики», определяли, какое сейчас время суток.

Я снова увидела солнце примерно через неделю, когда партию «чужеземных рабынь деала Себра» выгрузили во дворе большого дома, судя по всему, находившегося на окраине крупного города. Вернее, даже не дома, а целого комплекса построек наподобие городской усадьбы. Место, где деал – так величали торговцев – Себр выставлял товар «лицом».

Свет больно резанул глаза, облегчая задачу конвоирам. Девушек по очереди взваливали на плечи, как мешки, и несли к крытой теплой купальне, где, игнорируя протесты, раздевали и загоняли в воду, бросив туда мочалки и мыло. Расхаживавшая по бортику мужеподобная женщина крикливо требовала, чтобы мы немедленно смыли дорожную грязь, «ибо негоже оскорблять покупателей прикосновениями к вонючим телам». Упоминание о касаниях вызвало волну панического ужаса в животе. Воображение услужливо рисовало в голове страшные сцены – одна омерзительнее другой.

Когда вода в купальне потемнела, нам разрешили вылезти на дощатый пол и вытереться одинаковыми серыми полотенцами.

Белье и одежда бесследно исчезли, вместо них лежали подобранные по размеру черные трусики, которые больше открывали, чем скрывали, полупрозрачные белые туники без рукавов до середины бедра, застегивавшиеся на плече, и легкие сандалии. Выдали также странные приспособления, напоминавшие открытый каркас верха бюстье, которые ворчливая женщина велела надеть всем, у кого висела грудь.

В новом наряде ощущала себя голой. Зато деал Себр остался доволен товаром и велел отвести девушек в просмотровый зал. Им оказалось большое светлое помещение с невысоким, покрытым ковром, помостом и чем-то вроде крохотной купели. По периметру зала стояли кресла и столики с выпивкой и закусками. Нам полагались высокие, самой простой конструкции табуреты, напоминавшие насесты. Сесть разрешили, как угодно. Я предпочла выбрать позу, при которой ни грудь, ни трусики предательски не просвечивали через легкую ткань, то есть сгорбилась, упершись ступнями в перекладину табурета, прижала колени к животу, а руки скрестила на груди. Низко опустила голову, спрятав лицо за волной влажных волос.

Прозвучала мелодичная трель, и зал наполнился голосами. Я не смотрела на вошедших. Хотелось взять и умереть, раз уж сбежать не удалось, лишь бы избежать позора.

Торговец, купивший нас в распределительном лагере интендантской службы – так официально именовался форт, в который пленников доставили из Кевара, – заливался соловьем, в красках расписывая прелести кеварийских девушек, особо подчеркивая наличие в нас крови альвов. Ему задавали различные вопросы, в основном интересовались местностью, где нас захватили, происхождением, здоровьем, почему-то составом семьи.

Потом все пришло в движение: покупатели поднялись со своих мест, осматривая товар, то есть нас, тщательно изучали карточки. Сквозь пелену волос видела, как некоторых девушек выводили на помост, задирали туники, что-то рассматривали, потом брезгливо споласкивая руки в купели. Расторопные служители окунали туда же мягкие тряпочки и протирали места на теле рабынь, которых касались потенциальные хозяева.

– Так, а тут у нас что? – Вздрогнула, услышав над ухом мужской голос. – Посмотрим: из княжества Кевар, семнадцать лет, нетронутая… Продается, как торха. Личико покажи!

Я не спешила выполнять просьбу, за меня это сделал расторопный слуга торговца.

Напротив стоял высокий, выше отца на целую голову, крепкого телосложения араргец с собранными в высокий хвост черно-палевыми волосами. Примерно до половины длины они были черными, дальше начиналась рыжина. Ткань камзола отливала синевой полночного неба. Невольно залюбовалась, пытаясь понять, из чего же он сшит.

– Симпатичная, – цокнул языком араргец. – Цвет кожи хороший. Грудь какого размера?

– Покажи норну грудь! – скомандовал прислужник Себра.