– А ты сама кто будешь? Русалка? А чего тогда одетая? Или ты берегиня? – Глаза мальчишки восторженно загорелись, но Ярина поспешила избавиться от такой чести. Хуже напуганного ребенка только ребенок любопытный.

– Леший я.

– Врешь! Что я, нашенского лешего не знаю? Он завсегда в мужиков превращался, баб сманивал. У тетки Руши дочку сманил, она еще луну в лес бегала, пока не окрутили. А потом всю нечисть велено гонять было. Мамка так плакала, когда домовиху выпроваживала. Та, говорят, еще прабабку мою знала.

И в Чернушках колдун отметиться успел. Делать ему нечего, что ли?

– А вот и не вру. Я новый леший. Мне ваши бабы без надобности. – Разговор уходил не в ту степь. – Лучше скажи, ты видел женщину с младенцем? Она должна была из деревни вчерашним утром уехать. Молодая, на поневе дубовые листья. Платок у нее заморский. С красивыми такими рыбками.

Лицо мальчика исказилось в задумчивости.

– Это госпожа Милава, – наконец вспомнил он. – Она у нас мужа ждала. В бурю ее лихомань одолела. Всю ночь рвалась в дорогу, плакала. А поутру, пока тетка Меря к колодцу побежала, из избы выскочила, на телегу и деру. Очень батя ругался со старостой. Тот даже погоню послал, но она как сгинула, а на болота мы не ходим. Тебе пошто?

– А куда она рвалась? – вместо ответа спросила Ярина.

– Известно куда. В Пожарища. Муж у ей туды поехал.

– Ясно.

Опять эта расклятущая деревня. Что ж ей так не везет.

– Ты почему в лес один пошел? – спросила Ярина без особой надежды на ответ. Мало ли, какие в этих местах традиции, может, дети с топорами и клееными бородами на каждой тропинке встречаются.

Но мальчишка нахохлился, взгляд его стал тоскливым, безнадежным. Такие глаза бывают у тех, у кого дома горе.

– Батя занемог, – прошептал он, шмыгая носом. – А мамка давно хворая.

– Что с ними?

– Мамка застыла. А батя… он ездил на торжище, а как вернулся третьего дня… Глаза краснющие, слезятся, гной текет. Он уж не видит ничего почти, день ото дня все хуже.

Ярина закусила губу. Весной с пылью могло надуть в глаза что угодно, к матери часто возили таких. Тут смотреть нужно, так не вылечишь.

– Жар есть?

– Да. – Вид у мальчишки сделался совсем несчастный.

– Тебя как зовут? – Ярина присела перед ним на корточки, жалея, что не может погладить по светлым вихрам.

– Витко.

– Что же у вас, Витко, знахарки нет нигде рядом?

– Не, нету, – мотнул он головой. – Госпожа лесная была, но сгибла.

– А колдун?

Витко посмотрел на нее, как на дурочку:

– Он же не лечит, не умеет. Да и не пойдет к нему батя. Он говорит, колдуны душу у людей высасывают. Вон, как остальных зачаровал. А у нас его не привечают. Да и нечего ему у нас делать, шпиениев не держим.

Значит, есть шанс, что ее помощь примут.

– Пчел кто-нибудь разводит? – спросила Ярина. – Нужен мед. Накипятите воды, разведите: десять капель воды на одну каплю меда. В глаза капайте. И привозите его к лесной избушке. Знаешь, где это?

– Где госпожа лесная жила?

– Да, теперь там живу я. И поскорее. Нужно осмотреть твоего отца.

Во взгляде мальчика плескалась отчаянная надежда. И дав ее, Ярина не могла повернуть назад. И не хотела.

– Отправляйтесь завтра утром, чтобы до заката быть у меня. Ночью в лесу опасно.

После того, как она замкнула охранный круг, тени из оврага по лесу не шастали, упыри тоже куда-то подевались, но даже без нежити в лесу не стоило бродить после заката, преследовавшие ее в первую ночь тени наверняка никуда не исчезли.

– Да, хорошо! – Витко закивал в ответ, едва не подпрыгивая от радости.

– Тогда беги.

Мальчишка припустил обратно, но Ярина вспомнила, что так и не узнала примет мужа погибшей женщины.

– Витко! – окликнула она. – А как мужа госпожи Милавы звали?

– Ивар, – прокричал тот.

Северянин? Жители Ледяных островов в Дивнодолье селились редко, предпочитая побережье Студеного моря. Там и опасности вдосталь, и поживы. Если уж решали осесть, то непременно нанимались в дружину. И не в глуши – в столице. Неизвестно, какая нужда заставила северянина забраться так далеко, но они слыли людьми чести. Те, кто давали клятву верности, конечно, а не те, что грабили и жгли побережье.

В избушку Ярина вернулась не сразу. Сперва постаралась найти кого-нибудь из Пожарищ в лесу или на опушке. Это оказалось несложно, но дровосек отличался от Витко, как навьи от людей. Вроде похожи, но поди пойми, как хозяева Темной дороги на тебя среагируют: то ли одарят, то ли на клочки разорвут.

Мужчина послушно кивал, пока она просила разыскать мужа Милавы и сказать, чтобы тот ждал на опушке в полдень, если хочет узнать про семью. Но взгляд его – пронзительный и холодный, словно говорил: «Уж мы тебя дождемся, ведьма. Хворосту не пожалеем». Поэтому Ярина не стала задерживаться, исчезнув сразу, как убедилась – ее поняли.

Это казалось просто: прийти, отдать потерянного ребенка отцу, рассказать, что случилось с матерью и дело с концом. А вот Торопий, услышав ее задумку, взбеленился.

– Не пущу! – домовой встал перед дверью, выставив наперерез метлу в три своих роста.

Ярина понимала его беспокойство, но выбора не было. Малышу не место в лесу, нет ничего хуже участи отчужденца, воспитанного нечистью. Такого люди будут гнать отовсюду.

Да и отец будет его искать. Что станет с жителями болот, если Ивар решит, будто они утопили его жену и забрали сына?

– Сама на погибель пойдешь и ребятенка сгубишь. Не пущу. В погребе запру, будешь шкелету втолковывать, что как лучше хотела.

– Но дедушка…

Верные слова не находились, обида комом подступала к горлу. Ярина чуть не плакала. Как объяснить, что опаснее ничего не делать?

– Семья ведь, – тихо напомнила она, покосившись на младенца. Тот лежал в плетеной корзинке и размахивал тяжелым обручьем, вырезанным из цельного куска янтаря. Удивительно спокойный ребенок. От Рагдая в этом возрасте спасу не было.

– Ты его отца хоть раз видела? Нет. Вот то-то. Эти глупости брось. Прежде чем к людям соваться, обмозговать надо.

Обмозговывал он до вечера, Ярина извелась вся, но стояла на своем: надо идти. Она вновь надела ожерелье и принялась кружить возле опушки. Никого с вилами и факелами поблизости не обнаружилось, но это пока.

– Ты как хошь, Яринушка, а я тебя одну не пущу, – заявил Торопий наконец, когда ребенок заснул. – Где это видано, чтобы девка с дитем одна на смерть шла.

Больше ее робкие протесты он не слушал, начав собираться как на войну.

– Ты вот что. Волков созови. Все пойдем. Пропадать – так с песней. Авось, селяне струхнут, – приговаривал он, мечась по горнице.

Стоило представить эту кавалькаду, чтобы содрогнуться. Не знаешь, что хуже: селяне напуганные или озлобленные. Итог все равно может быть один – люди со страху чего только не творят. Но волков Ярина все же вызвала, велев дожидаться у ворот на заре. Те откликнулись, но явно нехотя. Понятно, кому захочется выходить к людям. У тех вил и факелов всегда в достатке.

Спала Ярина отвратно, грезились ей высокие шпили неведомого замка. Они вспыхивали яркими тревожными всполохами, и клубящаяся вокруг мгла отступала, обнажая голую равнину, заваленную изломанными телами. Замок сиял все ярче, следом разгоралась белым огнем земля. А над ней вновь слышался тоскливый безысходный плач.

Ярина просыпалась, почти ожидая услышать плач наяву, но в избе стояла тишина. Однако стоило закрыть глаза, сон повторялся. Ничего удивительного, что утро застало Ярину за безнадежными попытками сосредоточиться.

Неизвестный замок снился не в первый раз, после того, как она обосновалась в избушке. Неоткуда ему было взяться в воспоминаниях, не видела она раньше ничего похожего. Дивнодолье и ближайшие соседи предпочитали покатые своды и мягкие линии, хотя на юге Арсеи, говорят, сохранилась парочка дворцов со шпилями. Высокими, словно любимый колпак царя Радовола Балагура, чья статуя украшала торговую площадь Белого Бора.

Домовик тоже не спал. Он сменил меховую безрукавку на кольчугу и усиленно начищал ее перед зеркалом. Где только раздобыл себе по размеру! Но главным сюрпризом оказался череп, насаженный на палку. Ее дедушка воткнул в кадушку с землей на манер диковинного цветочка. Череп с любопытством оглядывался вокруг и клацал зубами от восторга. Видно еще ни разу в избе не был.

Ярина хмуро косилась на череп, пока переплетала косу. Черепа ей не нравились. Службу свою они несли исправно, но меньше пугаться их она не стала.

– С собой возьмем, – поймав ее взгляд сказал Торопий. – Для де-мо-ра-ли-зации противника.

– Для чего? – растерялась Ярина.

– Штоб эти гады спужались! – бодро пояснил домовой. – Воевода, у которого я жил, так любил говаривать. Жалко, сложил буйную головушку.

– На войне?

– Не. Он в пруду утоп по пьяни. С корчмы домой ночью возвращался. А вдовица, змеюка подколодная, давай смерть его отмечать. Луну отмечала, другую. Полгода минуло, гляжу – не угомонилась еще. Я и ушел. Не охоч я до шумных гулянок. Ладно, байки травить мы опосля будем. Ежели готова, тогда пошли. Бери дитё.

На воронью стаю, прочно облюбовавшую старый дуб, Ярина привычно покосилась и вздохнула. Такое внимание колдуна лестным не было, а то, что птицы колдовские – даже черепам понятно.

За частоколом ждали не только волки. Добрались с болот кикиморы, которых Ярина просила принести платок, но с ними невесть зачем увязался бункушник, принарядившийся по такому случаю в штаны из подозрительно тонкой светлой кожи. На лоб он повязал бурую от грязи тесемку, ожерелье из плоских пластин на шее зеленело застарелой медью. Словно на званый ужин собрался.

– Мы к людям идем, – осторожно напомнила она. Нужно было повежливей объяснить, что присутствие страшной болотной нечисти не пойдет на пользу переговорам.

– Люди – хорошо, – почище волчьего вожака осклабилась нечисть. – Вкусно.

Подозрения насчет званого ужина оправдались. Ярина представила, как завидев их честную компанию, селяне сначала с воплями бегут прочь, а потом возвращаются с огнем и смолой. А если еще колдун решит от нее избавиться…

– Никто никого есть не будет, – как можно решительнее заявила она, хоть сердце заходилось от страха. Кинься на нее сейчас бункушник, никакое ожерелье не спасет. – И людям на глаза не попадайтесь. Мы идем ребенка возвращать, а не трапезничать.

Младенец подтвердил ее слова внезапным заливистым ревом. Оскал бункушника из довольного превратился в угрожающий, слова Ярины на него никакого воздействия не оказали.

– Я делаю это не для маленькой ворожейки, – проскрипел он. – Мои сестры любят детеныша. Но если человечье мясо решит обидеть его, то у нас будет много красивых плащей.

– Если люди попытаются обидеть ребенка, мы просто уйдем. – Ярина понятия не имела, как справиться с бункушником. Помощи ждать было неоткуда. – Никаких плащей и… и штанов тоже. Своего они не тронут, а вот вас очень даже могут.

– Ворожейка глупая и плохо знает людей. Люди не знают привязанности, они думают только о выгоде. Они злые и жадные.

Можно до скончания веков оправдываться и спорить, да все без толку.

– Может быть, – с нажимом ответила Ярина. – Но это не значит, что их можно есть.

Из горла нежитя вырвалось клокочущее сипение – сразу и не догадаешься, что он смеялся.

– Ворожейка маленькая, – повторил он. – Мы посмотрим.

Хвала богам, на краю леса кикиморы с бункушником все же отстали, пропуская волков вперед. Ярина думала, что на переговорах будет одна, но домовой пятками сжал бока седого волка, и тот послушно потрусил вперед. А череп даже не подумал притушить огонь в глазницах.

Встречали их всем селом: мужчины, женщины, старики. Люди тоже собрались как на войну: кто цепом вооружился, кто вилами. Позади темным пятном маячила закутанная в плащ фигура – колдун все же явился.