Рик Жаворонок. Эверран, столица

Последние сутки выдались у Рика Жаворонка настолько паскудными, что хоть обратно на каторгу просись. Нет, жизнь в замке и без того медовый пряник не напоминала, но так слуг все же не гоняли. Готовить графские тряпки, убирать залы к траурной церемонии, помогать на кухне, прислуживать за столом… Хорошенькое дельце бегать с кувшином вокруг забитого блюдами стола, если уже не вспомнить, когда тебе самому доводилось поесть! Вначале от запахов рот наполнялся слюной, но это быстро прошло: теперь они попросту вызывали тошноту. Впрочем, так сразу и не разберешь, от запахов тебя тошнит или от обилия скорбных рож – фальшивых, искренних, всяких. Вполне возможно, что дело в последнем, чего уж.

И ведь от болезни своей волшебник пока толком не оправился: то и дело слабость накатывала, а тут совсем… Эх, Нейд, ну что ж ты даже помереть не мог вовремя? Парой недель бы позже, ну что тебе стоило!

По мере того, как сокращался запас выпивки, голоса становились громче, а речь благородных господ все меньше отличалась от того трепа, что Жаворонок привык слышать, шатаясь по кабакам и тюрьмам. Ну что ж, стало быть, высокосветская попойка отличается от обыкновенной только накрахмаленностью салфеток. И если вначале собравшиеся еще толкали высокопарные речи, безбожно повторяя друг за другом, говорили что-то о великой утрате, выражали кому-то соболезнования, то теперь, спустя несколько часов, этим никто уже не утруждался. Покинул зал эверранский регент, сославшись на государственные дела, и собравшиеся как-то разом разбрелись по углам, разбились на небольшие группы. Кое-где уже слышался хохот.

– Уснул?! Иди, отнеси кувшины! – И как Кимир успевает всякий раз нарисоваться за плечом?.. Впрочем, если б не это, Рик и правда мог бы уснуть. – Вон, за тем столом уже нет ничего!

Да понятно, что нет: за тем столом Арвин сидит! Этому сколько ни наливай!.. Рик двинулся, куда велели, волоча два тяжелых кувшина, и боковым зрением ухватил развернувшуюся неподалеку сцену. Вот же бесову бабушку, ну что стоило Кимиру отправить в эту часть зала кого-нибудь другого, а?! Насколько проще была бы жизнь, не окажись Жаворонок поблизости!

Вальд Гарта сидел, отодвинувшись от стола, за весь вечер Рик ни разу не видел, чтоб он притронулся к еде. Выглядел граф так, что его смело можно было хоронить уже сейчас, не дожидаясь, пока ухлопают горцы. Извечно суровое лицо дворянина постарело, выцвело. Интересно, в чем тут дело. Рик, конечно, знал, что граф был привязан к Лиару Нейду, но мало ли кто к нему привязан, что ж теперь следом за ним в петлю лезть? Нет, было тут что-то еще.

Над гартарским графом, явно наплевав на весь замковый этикет и перейдя допустимые границы, навис командир столичной гвардии Теан Эльвинар – нетрезвый и почему-то тоже невеселый. Ну а этому что не по шерсти, вообще не ясно! Злейший враг кони двинул – чего еще человеку надо?.. Видно было, что разговор между этими двумя идет недавно, но уже принял опасные обороты, потому что мелкая придворная шелупонь суетливо покидала свои места и старалась оказаться подальше от злополучного стола. Неизменный Ричард застыл за спиной Гарты, и глаза его выражали не то изумление, не то ужас.

– Да ладно вам, граф, признайтесь хотя бы себе!.. – Эльвинар говорил желчно и зло, на мужественном его портрете застыла ухмылка, очень похожая на болезненный оскал. – Для вас и Гартары сегодня открылись новые возможности, вы и рады, что отныне станете служить собственному брату! К чему этот скорбный вид?

Жаворонок споткнулся о складку ковра и принялся тщательно ее разглаживать. Нет, ну а что, не каждый же день такое увидишь! На бледных скулах Вальда проступили алые пятна. Он дернулся было, но, все-таки сдержавшись, остался сидеть.

– Я буду рад служить законному правителю Эверрана. Независимо от того, кто займет это место, – отчеканил он.

Эльвинар скривился – скептически и, пожалуй, даже брезгливо.

– Оставьте это для регента! Берите пример с брата, пользуйтесь ситуацией. Если будете хорошо выслуживаться, кто знает, может, вам даже пожалуют титул принца!

Вот теперь Рику показалось, что он слышит, как с треском ломается палка, которую только что перегнул Теан Эльвинар. В один миг Гарта оказался на ногах, пошатнув тяжелый дубовый стол.

– Вам, верно, выслуживаться – дело привычное, виконт, – бросил он, глядя в затуманенные злостью и хмелем глаза. – Вот только я никак не возьму в толк, какое дело ирейскому наемнику до эверранского престола. Тем более что с точки зрения Ирея все законно: принцесса Эйлен трона занять не могла. Или же мы все чего-то о вас не знаем? На что вы имели виды, Эльвинар, на корону или на принцессу?

Каким-то особым чутьем, столько раз спасавшим ему жизнь в лесах и на узких улицах, Рик понял – надо проваливать. И все же задержался: бесы б драли его любопытство, ничем-то эту заразу не вытравишь! Гнев до неузнаваемости выбелил лицо Эльвинара, весь хмель с него стерло разом. Интересно, а что его в итоге достало: «ирейский наемник» или Гарта попал в точку, сказав о принцессе? Вот это был бы финт! Впрочем, спокойно этот вопрос обдумать у Рика не вышло, потому что из тонких пальцев ирейца выскользнула перчатка и шлепнулась у ног командира замковой охраны.

Если кто из сидевших неподалеку людей что-то и понял, то все они спешно уткнулись в тарелки или принялись с живейшим интересом разглядывать стенные украшения. Только Ричард побелел, как траурное знамя, взгляд отчаянно распахнутых его глаз заметался и остановился аккурат на Жаворонке.

Сделай что-нибудь. Пожалуйста, сделай!

Ну озвереть, а он-то при чем?! Гарта перчатку возьмет, это ясно, иначе его просто перестанут воспринимать всерьез. Да и с инстинктом самосохранения у парня явные трудности. Он выйдет драться и непременно проиграет: Нейд рассказывал, что с Эльвинаром связывались только те, кому совсем уж жизнь опостылела. Пока регент поединки чести не запретил, тот не один десяток человек успел упокоить, и, говорят, бойцы были не из последних. Если его кто и прикончил бы в бою, так только сам Нейд – и то не сказано. А теперь и не проверишь. В общем, графу конец, но какое до этого должно быть дело Рику Жаворонку? Когда придет время пробиваться к престолу, Вальд Гарта ему союзником не станет, а вот заручиться поддержкой столичной гвардии можно попробовать!

Однако обдумать это времени не было, а полные ужаса глаза графского слуги – были. А тут же и без того деваться некуда от обилия тухлых физий! Еще больше скорби, и Жаворонка точно стошнит.

«Сделай что-нибудь, сделай», – мысленно передразнил он. Вот же люди, из всего-то надо проблему раздуть!

Рик поставил кувшины прямо на пол и метнулся к столу. Подхватил с пола дорогущую перчатку из тонкой замши, опередив Гарту на какую-нибудь долю мгновения, и с поклоном протянул Эльвинару.

– Господин виконт, вы перчаточку обронили, дозвольте вам услужить!

Каким-то небесным чудом ухитрился сохранить серьезный тон – хрен кто подкопается! Видят боги, нелегко это оказалось: таким ошалевшим гвардейский командир не выглядел, наверное, никогда. Эх, а все-таки жаль, что тут Нейда нет! Он бы шутку оценил.

Секунды шли. Рик кроил самую глупую мину из всех, что умел, Теан Эльвинар застыл, как парализованный, Гарта – тоже. На выразительном лице Ричарда отпечаталась смесь ужаса с откровенным восторгом. И пес знает, чем бы это все закончилось: может, твердолобый Гарта все-таки сказал бы, что принимает вызов, может, иреец схватился бы за меч… Но тут раздался хохот – задорный, самозабвенный, – и Жаворонок, подняв глаза, увидел господина Арвина. Надо же, а этот когда нарисовался?..

– Вы уж поаккуратнее, виконт… вещами-то разбрасывайтесь… – задыхаясь, выпалил стражник.

Эльвинар вздрогнул и наконец вышел из оцепенения. Брезгливо передернул плечами и направился к дверям. А, туда ему и дорога.

Рик поднял кувшины и потащил дальше, куда велели. Ну их, этих любителей трагедии. Придумают себе идиотские принципы – такие, что не обойдешь, и дохнут потом на ровном месте.

Ричард нашел его уже после, час, наверно, прошел, может, и того больше. Благородные господа изволили окончательно ужраться или просто разойтись, от торжественной обстановки мало что осталось, так что и слугам стало попроще.

– Рик, я не знаю, как благодарить тебя. То, что ты сделал…

– Глупость я сделал, – хмуро отрезал Жаворонок. Он окончательно вымотался и чувствовал себя еще паскудней, чем час назад – хотя казалось, что уже и некуда. – Граф твой все равно покойник, его горцы уже через пару недель прикончат. И ты, кстати, тоже, потому что они разбираться не будут, слуга ты или не слуга – пойдешь с графом, и тебя тоже не пощадят. А Эльвинара за поединок с Гартой судили бы и, может, наконец бы вздернули. Одним уродом в совете меньше, поди плохо!

Волшебник думал, что мальчишка ужаснется таким крамольным речам и наконец отвянет со своей бесполезной благодарностью, но тот неожиданно кивнул.

– Ты меня зря таким уж дураком считаешь, все я понимаю. И что убить нас обоих могут – тоже. Только знаешь, за лишнее время возле него я тебе до самой смерти буду благодарен. И не важно, через пару недель меня убьют, или мне еще сто лет жить.

Тьфу, бесы. Вот же натура собачья!

Только, положа руку на сердце, он и сам, наверное, немало бы отдал за лишних две недели возле дорогого ему человека. Глупо это было, абсурдно даже… Но ведь отдал бы! Наверно, поэтому он и вмешался сегодня, не утерпел. А ведь Эльвинар этого не забудет.

Жаворонку вдруг почти воочию увиделось, как человек в сером плаще с бледно-красной подкладкой укоризненно кривит широкую физию: да, мол, умеешь ты себе врагов находить. Кривит, но в глубине души, кажется, гордится.

А потом Анхейр изволил с приятелями переместиться в свои комнаты, и Кимир, который прекрасно умел определить, кто сейчас окажется в любимчиках, отправил Жаворонка прислуживать там. Среди собравшихся Рик не заметил больше никого из членов регентского совета, тут подобрались дворяне помельче, очевидно, те, кто в свое время поставил на графа Сэя. Волшебник большинство из них и видел-то чуть ли не первый раз в жизни. К счастью, эти уже не пытались демонстративно скорбеть. Теперь со всех сторон сыпались не соболезнования, а поздравления будущему королю, Анхейру Гарте. Тот в свою очередь держался великолепно: пьяно хохотал, терял нить беседы и заговаривался больше других, умудряясь при этом не сказать абсолютно ничего лишнего, но выводя собеседников на самые скользкие темы. Рик поклясться был готов, что граф Сэй практически трезв, а к альдорской, которую он потребовал подать, даже не притрагивался. Сегодняшний скандальный случай за столом обсуждался, как лучший анекдот, он обрастал подробностями и деталями. Анхейр сетовал, что не увидел всего лично, а еще не скупился на острые замечания в адрес виконта Эльвинара. Ну, к ирейцу вообще мало кто питал симпатии, хоть в лицо все и лебезили, как могли. Просто бывают люди, про которых где ни скажи гадость – всегда услышишь множество согласных возгласов. Гвардейский командир определенно был из таких.

– О-о, господа, а это же и есть тот парнишка, о котором я вам рассказывал! – воскликнул Анхейр Гарта, когда Жаворонок подошел наполнить кубки. Даже по локтю снисходительно так похлопал.

– Господин, да я при дворе человек новый, с приличиями мало знаком, уж простите, если что не так сделал… – пробормотал Рик накрепко заученную фразу, которую сегодня твердил без конца. Все-таки полезное это дело, иметь настолько дурную славу! Там, где весь двор стоит, зажатый беспощадными тисками этикета, у тебя остаются развязаны руки. А что, на каторге тому этикету не учат!

Анхейр одобрительно рассмеялся.

– Ну что ж, по крайней мере, теперь мы знаем, за что его так ценил наш друг Альвир!

Рик в очередной раз скрючился в поклоне и отступил в тень. До того ему вдруг стало противно… Вот они все гадают, за что эверранский принц ценил мальчишку-висельника, какой от того был прок. И ни один из них никогда не поймет… Как бы ни пытался Анхейр Гарта в глазах простонародья походить на своего предшественника, никогда он не станет на него похожим. Потому что тот не искал выгоды во всем на свете, он просто жил, как умел, и пытался сделать все кругом чуточку лучше. И бесы сожри, ведь у него получалось.

А теперь он был мертв, и это правильно, так и должно было случиться! Человек в сером плаще преградил дорогу к трону принцу из рода Фениксов, и смерть его была делом неизбежным. Но бесову мать!.. Сквозь беспощадно циничные расчеты, сквозь отупляющую усталость, неотвратимо, как кровь через бинты, проступало осознание… Он мертв, и никогда его больше не будет.

А потом Греат Тарем – пес знает, как этот вообще сюда затесался, он-то раньше Анхейра в упор не замечал – пьяно похлопал Рика по плечу. Примерно так же он когда-то трепал нейдовского Нетопырька, чтоб польстить хозяину. И даже сунул волшебнику кубок, мол, смотрите как я за нового короля счастлив, аж с висельником выпить готов.

– А ты чего не веселишься? – пьяно укорил он. – Ты, что же, не рад, что твой господин, Анхейр Гарта, теперь на престол взойдет? Альвиру до короля было как до Альдоры пешком! Или на этом его… с позволения сказать, коне!

Кто-то хохотнул, кто-то поостерегся. А Жаворонок стиснул протянутый кубок так, что пальцы свело. Вот так оно теперь все и будет. Смирись, привыкай… В этом болоте тебе теперь до гроба барахтаться.

Наверно, надо было скроить смущенную мину, сделать пару глотков и, бормоча благодарности, слинять подальше от стола. Видит небо, так он и намеревался поступить! Только что-то внутри щелкнуло, как вставший на место сустав.

– Фениксовы перья!.. – раздельно и внятно выговорил он, отставляя кубок. – Ты, уважаемый, думаешь, если висельник, так я теперь с любой мразью пить стану? И за любую дрянь?

В раскатившейся тишине оглушительно трещало свечное пламя, и Рик только теперь почувствовал, что не один. Пламя не оставит и не предаст, ничего ему эти выродки не сделают, он сможет прорваться. А из замка давно пора проваливать. Под Аллиру или еще куда – видно будет. Может, сейчас, когда все завертится, он и был бы здесь полезней, чем в лесах, но бесы сожри!.. Раз за разом пялиться в пол при виде этих стервятников? Пить с ними за смерть человека в сером плаще? Какая корона стоит этого?!

Он потянулся к своей магии, готовясь ударить, как только кто-нибудь кликнет стражу, но не довелось. Первым очнулся Анхейр, и Рик понял, что жизнь дает ему еще один шанс. Нужен ли он волшебнику – вопрос другой.

– Небесные горы, Греат, мальчик так спятил от горя, что начал заговариваться! Альвир много значил для него, а я совсем не подумал об этом! – сокрушенно покачал головой он. – Разумеется, никто не смеет оскорблять моих друзей, и ты волен выбрать для него любую участь! Но я прошу тебя… Нам всем есть, чему поучиться у моего предшественника, он, как никто, умел прощать. Давайте же в память о нем тоже будем милосердными!

Хорошо у него получилось, вдохновенно так! Быстро Анхейр сориентировался и решил урвать себе кусочек лиаровской славы. Действительно, если уже сегодня он вздернет или даже отправит под кнут слугу, навязанного ему покойным принцем, истолковано это может быть по-всякому, и, кто знает, как это сумеют использовать его враги. А так все приличия Анхейр сумел соблюсти: предложил Тарему определить участь зарвавшейся черни. Только понятно же, что отказать будущему королю в просьбе быть милосердным этот хмырь не посмеет.

Рик это все отметил краешком сознания, по привычке. А так было ему, если честно, плевать. Он готов был драться. Он к чему угодно был готов, только б оказаться подальше от этого места и этих людей, сожри их бесы.

– Конечно, мой граф! – кое-как выдохнул Тарем. Выглядел он неважно, лицо с близко посаженными глазами приобрело зеленовато-серый оттенок, поверх обзаведясь грязно бурыми пятнами. Примерно так смотрелся лишайник, которым все скалы увешаны в восточной Адели.

Анхейр еще что-то говорил, восхищался широтой таремовской души, сокрушался чему-то, кому-то льстил. Потом подозвал Жаворонка и сказал, что тот свободен на ближайшие несколько дней, пусть побудет один, чтобы справиться со своим горем.

Рик не помнил, как выбрался из комнат Сэя, как оказался у лестницы. Еще с полчаса назад маг уверен был, что все на свете отдаст за возможность зайти к себе в комнату и рухнуть на кровать, а теперь сама мысль об этом вызывала оторопь. Вот и вышло, что остаться в замке он не мог, а идти ему было некуда. Ноги сами вынесли к внешней стене, откуда-то из наплывающего тумана вынырнул знакомый дом, крытый давно облезлым тесом, и Рик постучал, стараясь не думать о том, что ему могут не открыть. Повезло, скрип старенькой двери на перекошенных петлях разорвал тишину ночной Эверры. Эрид, шагнувший навстречу, посмотрел в лицо гостю, и глаза его стали почти растерянными.

«Пошлет к бесам, и ладно», – мелькнула равнодушная мысль. Рик сам не знал, зачем пришел и что надеялся услышать. Он вообще ничего уже не знал, сознание барахталось в наплывающей мути, и ничего-ничего уже было не разобрать.

– Ты что здесь?.. – начал мужчина, но почему-то замолчал и отодвинулся, давая пройти.

– Эрид?.. А у меня друг умер, – неожиданно для самого себя выпалил Жаворонок. Надо же, так легко это прозвучало, так правильно. А он зачем-то вертел в голове всю эту дрянь так и эдак, сам себе пытался что-то объяснить… – Ну или не друг – не знаю. Вообще-то, если б его горцы не прикончили, я б его сам потом… Или это сделала бы та тварь из Зеркала. Так что мне бы радоваться, но знаешь?.. А ни хрена не радостно!

Он понял, что подгибаются ноги, и, может, упал бы, но Эрид ухватил за плечи и легко, будто мешок с соломой, подтащил к скамье.

– Не поверишь, но я могу понять, каково это, – буркнул стражник. – Друг, сослуживец… Переметнулся к степнякам, и его наши в бою у Рионы ухлопали. Самому бы пришлось, да повезло: стрелу в плечо поймал раньше.

В ладонях оказалась кружка с крепкой ягодной дрянью, часть которой волшебник едва не расплескал себе на грудь. Лишь теперь он понял, как дрожат руки.

– Да мне бы пива лучше…

– Ты не в кабак зашел, тут выбирать не из чего.

Напиток обжег гортань.

– А третью ты ему наливаешь, да?

Эрид не ответил, но почему-то Рик все равно понял.

Так и потянулся рваный, скомканный разговор без ответов, а иногда и без вопросов. Наверно, если наблюдать со стороны – вообще ни беса не будет ясно! Но они смотрели друг на друга и впервые в жизни ухитрялись понимать. Бесы разберут как, но почему-то ухитрялись. А потом, когда слова стали окончательно не нужны, волшебник почувствовал, что из пальцев забирают так и не опустевшую кружку, и это было последним, что он запомнил. А потом облезлые стены чужого дома исчезли, и кругом вдруг стало ослепительно светло от беспощадного степного солнца.