– Разведчика, значит, кидают на передовую, – покачал головой Лёва, – А кто пойдёт в разведку к букинистическому деду?

– А в эту разведку пойду я! – отрезал коммерческий директор, – Вам ничего доверить нельзя.

– Вот тебе раз! – оторвавшись от книги, воскликнула Наташа, – Вы нам опять не доверяете?

– Ты же говорил, что тебе легче живётся и дышится? – напомнила Галина.

– Живётся – да. Дышится – да! Но я всё равно доверяю только себе.

– Точно, точно. Пусть Нострадамус к дедуле шкандыбает. А пока он ходит – мы тут выпьем, закусим, покурим, потанцуем, – потянулась Марина.

– Что это за разговоры? – грозно уставился на неё Цианид, – И что за отношение к делу? Ротозеи беспомощные! Сидят и в ус не дуют. Я как всегда больше всех переживаю, как будто мне больше всех надо!

– То, что ты больше всех переживаешь, говорит только о том, что ты больше всех переживаешь! – заявил Лёва, – А за переживание денег не платят.

Константин Петрович задумался.

– Штрафовать бы вас за то, что вы бесплатно мне нервы треплете, – неуверенно произнёс он, – Ладно, проехали. Я пойду, потому что я уже подготовился. Желаний невыполнимых у нас много, я посмотрел. Составил список. И знаете, какую закономерность нашел?

– Что за великим тобой никаких невыполненных желаний не числится? – предположила Галина.

– Почему же, числится. И великим свойственно ошибаться. А закономерность в том, что люди эти – для которых рак на горе должен свистнуть – хотят всего и сразу. У них и так всё хорошо. Им очень многое дано. Но им надо больше.

– Это, по-моему, в природе человека, – заметил Лёва.

– Нет, – вмешался Виталик, – В природе человека – совсем другое. Знаете, почему у человека две руки и две головы и жизнь относительно длинная, а у осьминога ногорук восемь, зато живёт он очень мало?

– Потому что природа любит, когда в ней царит разнообразие? – предположил Лёва.

– И это тоже. Но главное – потому что осьминог должен быстро-быстро схватить добычу, схватить любовь всей своей жизни, схватить в охапку детей, схватить задремавшую жену рыбака – и проделать с ними то, что ему велит инстинкт. Пока жизнь не закончилась. А человек может не спешить. Потому что, как сказано в условии задачи, у него только две хватательных конечности, а не восемь. Зато жизнь – длиннее. Сначала он, не торопясь, должен вцепиться в то из своих стремлений, которое к нему ближе. Рано или поздно он им насытится. И тогда – хвать следующее. И так – пока не перехватает всё, что ему полагается. Жизни на это как раз хватит, всё ведь с умом отмерено. Если же человек двумя своими коротенькими ручонками за раз попытается захапать всё и сразу – уронит, потеряет, надорвётся и останется ни с чем. А жизнь впереди ещё дли-инная. Впору в петлю, или в бутылку, или в другой скоростной экспресс, без остановок мчащийся к станции «Смерть».

– Помчусь и я, – подвёл итог коммерческий директор, – А вы тут без меня не шалите.

Константин Петрович вышел из особнячка Тринадцатой редакции и быстрым шагом двинулся в сторону Невского. Троллейбусы шли косяком – видимо, выше по течению рассосалась огромная пробка. Первый же троллейбус домчал его до Малой Морской улицы, где снова угодил в пробку. Зато высадил торопливого пассажира аккурат напротив нужного дома.

Константин Петрович спустился на несколько ступенек вниз, ещё раз сверился с адресом, написанным на клетчатом листке, отворил тяжелую деревянную дверь и вошел в полуподвальное помещение. Дверь за его спиной бесшумно закрылась. Ни бренчания колокольчика, возвещающего продавца о том, что пришел покупатель, ни даже лёгкого щелчка.

В букинистической лавке пахло, как в библиотеке, которую Костя часто посещал в средних классах школы. Запах старых книг не спутаешь с запахом новых – кажется, что с годами они набираются мудрости, и, например, «Евгений Онегин» 1964 года выпуска знает о жизни несравнимо больше, чем «Евгений Онегин», только вчера вышедший из-под типографского пресса.

В глубине помещения, чуть наискосок от входной двери, располагался тёмного дерева широкий длинный прилавок, очень похожий на те, какие Костя видел в старых фильмах. За таким прилавком легко представить аптекаря-алхимика, смешивающего зелья по рецептам брата Лоренцо. Но сейчас там не было никого. В углу подразумевалась скрипучая лестница, ведущая на второй этаж, но лестницы почему-то не было, на её месте высился массивный стеллаж с книгами, макушкой упирающийся в потолок. Пол был устлан желтовато-серым линолеумом. Всё свободное пространство занимали книжные шкафы разного вида. Здесь были застеклённые витрины с мигающими огоньками сигнализации – мимо этих витрин Константин Петрович прошел, не дыша, и не глядя на шедевры, что были выставлены там. Были и обычные книжные полки, какие в Костином детстве имела в своём доме любая семья. Здесь и книги стояли знакомые – вот Жюль Верн, на которого в библиотеке записывались за полгода. А вот – Дюма. Как кипарисы, возвышались длинные узкие шкафчики, изготовленные, видимо, по специальному заказу. Константин Петрович подошел к одному из таких шкафчиков и с удивлением и каким-то детским восторгом обнаружил, что весь он – от пола до потолка – заставлен томиками «Золотого телёнка» разных лет выпуска.

Под потолком зажужжала лампа дневного света. Константин Петрович задрал голову вверх и тут же услышал голос, словно усиленный многократным эхо:

– Вот и я!

Коммерческий директор оторопело поглядел в сторону прилавка. На месте продавца, как ни в чём не бывало, сидел крепкий старик с надменным лицом и густой седой шевелюрой и вязал носок. Приглядевшись, Константин Петрович заметил, что старик облачен в коричневый – под цвет прилавка – махровый халат.

– Здравствуйте. Вы в первый раз здесь, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс хозяин.

– Здравствуйте, – учтиво ответил посетитель, – Сразу признаюсь, что ничего покупать не буду. Я, понимаете, работаю в издательстве. И пришел сюда… ну, в некотором роде, как в музей.

– Да, пожалуйста, смотрите. Если что-то интересно – спрашивайте меня, – ничуть не рассердился владелец букинистической лавки и вернулся к своему вязанию. А Цианид выиграл несколько минут на то, чтобы собраться с мыслями.

Старичок, должно быть, тот ещё жук. И действовать с ним с наскока не получится. Лучше для начала рассказать про себя побольше правды, да потихоньку выспрашивать о нём. Глядишь, что-нибудь и наклюнется.

– Я смотрю, у вас не очень много покупателей, – откашлявшись, произнёс Константин Петрович и подошел к прилавку, – Вы уж простите мою прямоту – а не убыточное ли это дело?

Старик отложил вязание в сторону и внимательно посмотрел на любопытного посетителя.

– Не убыточное, – ответил он, завершив осмотр, – Знающие люди готовы платить за ценные книги хорошие деньги. А я умею достать всё, что когда-либо было напечатано. Даже уцелевшие экземпляры из полностью уничтоженных тиражей.

– Это ваш собственный бизнес? – уже с искренним интересом продолжал коммерческий директор, – Вы не подумайте, я не из налоговой…

– Вы из издательства, я помню, – спокойно сказал старик, – Да, это целиком и полностью моя собственность.

– Хорошо, когда есть своё дело. Ни от кого не зависишь, как я…

Константин Петрович внезапно почувствовал себя маленьким, бедным и очень одиноким галерным рабом.

– Ну-ну, – похлопал его по руке букинист. Прикосновение этой маленькой сухой кисти было лёгким, почти невесомым, – Какие ваши годы? Я ведь тоже не сразу… Пришлось хлебнуть всякого.

Он откинулся на спинку кожаного кресла, достал откуда-то из-под прилавка стакан в блестящем подстаканнике, помешал ложечкой чёрный крепкий чай, отпил немного, прокашлялся и продолжал:

– Да, было всякое. Я служил переводчиком и вдобавок работал в музее. Денег не хватало, конечно, зато доводилось прочесть такие книги, какие не всякий мог себе позволить. Но однажды я понял, что жизнь моя должна измениться. Вышел из своего музея и купил лотерейный билет. Первый попавшийся, не помню даже, как он выглядел. Купил и сразу поверил, что главный выигрыш – мой. Никогда не верил в лотереи, а тут вдруг – как молния в погожий день.

– Ох! – выдохнул Костя.

– И мой билет выиграл, действительно выиграл. Вам, молодой человек, и не представить эту сумму, особенно сейчас. Я тоже не могу её уже представить, я и тогда не мог, мне было довольно, что этих денег хватит на то, что я задумал. Я оставил мою комнату в коммуналке племяннице из Казахстана, которую никогда не видел. Ушел из музея. Арендовал подвал на Малой Морской – вот этот самый, в котором мы с вами разговариваем. Перетащил сюда все свои книги и накупил других. Что-то за бесценок отдали соседи. Что-то я приносил с блошиного рынка на Удельной. Потом в этом самом доме, на третьем этаже, умерла старушка, чья-то почтенная вдова, и необразованные алчные наследники вынесли на помойку всю её ценнейшую библиотеку. Что за книги там были! Кое-какие даже с автографами. Вот представьте… Впрочем, да, вы не большой специалист. Вместе с дворовыми мальчишками мы перетащили их сюда, ко мне, пока не начался ливень. Помню, тучи ходили у нас над головой, но я верил, что такие шедевры не должны пропасть; мы бегали вперёд-назад и успели-таки спасти всё. Я, конечно, непедагогично напоил свою команду хорошим портвейном. И с тех пор мальчишки – а они уже выросли – за меня горой. Иногда привозят мне из своих командировок интересные экземпляры. Да, а потом как-то пошло дело. Наверное, потому, что я очень в него верил. А когда веришь в то, чем занимаешься, – не может не пойти. Так сейчас говорят, да?

– Да уж, – кивнул Константин Петрович, вспомнив историю своего собеседника. – Если вы верите в своё дело…

– Абсолютно. То есть на все сто процентов.

– А живёте вы где?

– Тут и живу.

Посетитель с недоумением оглядел книжные полки и представил старика запрыгивающим с подушкой в руках на самый широкий книжный шкаф.

– Ну не здесь, конечно. Там, за дверью, – хозяин указал в дальний тёмный угол помещения. – Там у меня в маленькой комнатке жилище оборудовано. Всё есть – диван, письменный стол. И даже печка. Я мёрзну очень, мне без печки нельзя, хоть у меня там отопление центральное проведено.

– Как же так – вы живёте в подвале, в сырости! Хоть бы комнатку на первом этаже нашли!

– Нашел, если бы хотел. Тем более что книги прекрасно поглощают влагу – особенно старые. Так что ревматизм мне не грозит. Но дело не в ревматизме. А в том, что я должен быть здесь. Здесь, рядом с книгами. Их же нельзя надолго оставлять одних – они как живые. Впрочем, вам, современным издателям, важно лишь, чтобы они приносили деньги, верно ведь?

– Бывают разные издатели, – с жаром ответил уязвлённый коммерческий директор и подумал про себя: «Вернусь – велю тут же пускать в продажу нового Бржижковского!»

– Бросьте, молодой человек, все на один покрой. Я заметил, что современная книга, внешне совсем не меняясь, переживает ряд удивительных превращений. Для автора она – любимое дитя, или целый мир, или отдельное живое существо. Для издателя – брошенное в землю зерно. Из которого, при хорошем уходе, может вырасти ветвистое дерево, увешанное золотыми монетами. А может не вырасти ничего. Для магазина книга – прямоугольный раскрашенный предмет из бумаги и картона, который занимает столько-то места на полке, стоит столько-то, приносит столько-то прибыли и ничем не отличается от других подобных предметов. Для читателя книга – снова целый мир или живое существо. Но если автор хорошо знает этот мир, это существо, потому что знакомился с ним постепенно, видел его проступающие контуры с каждым днём всё явственнее, то читатель падает в него, как Алиса в кроличью нору. Наверное, из всех участников этой цепочки больше всех повезло читателю.

– Вы прекрасно осведомлены! – воскликнул Константин Петрович.

– Чтобы понять историю, необходимо пристально вглядываться в современность, – непонятно сказал старик и снова отхлебнул чаю.

Посетитель притих и ещё раз с удовольствием вдохнул запах старых книг. Те, что стояли над головой у букиниста, почему-то пахли печеньем. Казалось, сейчас он возьмёт, не глядя, первый попавшийся томик, обмакнёт в чай и съест. Но этого, конечно, не произошло.

Повисло молчание. Хозяина оно, казалось, совсем не тяготило – здесь, в полуподвале, окруженный своими книгами, он привык молчать. Но деятельный ум коммерческого директора Тринадцатой редакции приказывал ему приступить к делу, ради которого тот сюда пришел. Цианид поглядел вокруг, отыскивая тему для разговора. Опустил руки в карманы. И вытащил – лотерейный билет! Он уж и забыл про него. На прошлой неделе или ещё раньше он получил его на сдачу, как ни пытался взывать к совести кассира, не имеющего права так нагло втюхивать покупателю то, что ему не нужно.

– Мне никогда не везёт в лотерею, – сказал он вслух и повертел в руках блестящий прямоугольник. – Зачем только они мне этот билет подсунули? Вот вы – верите, что я могу хоть что-то выиграть?

Букинист испытующе поглядел на посетителя. Потом взял у него из рук билет, рассмотрел со всех сторон и вернул обратно со словами:

– Верю. Вам должна улыбнуться большая удача. Вот, возьмите монетку и сотрите поскорее защитный слой.

Дрожащей рукой Константин Петрович вцепился в тёплый блестящий пятак ещё советских времён и начал неумело скрести по поверхности билета. Постепенно проступили буквы «Главный выигрыш».

– Главный выигрыш, здесь написано – главный выигрыш! – воскликнул Цианид. Глаза его загорелись.

– Видите, как славно, – фольклорно улыбнулся старик и потянулся к вязанью. – Теперь бегите за своим выигрышем, да поскорее. Пока везение вас не покинуло.

– Да, да! Спасибо вам! – уже с порога крикнул Константин Петрович.

Открылась беззвучно дверь, выпуская его на шумную улицу, пахнущую ветром и бензином. Солнце едва пробивалось из-за туч, по всем признакам намечался небольшой дождь – должно быть, осень всё же вспомнила о своих прямых обязанностях.

Таксист был слишком похож на «синтетического человека», приносившего еду, и потому Дмитрий Олегович не особенно рассчитывал на то, что его в самом деле выпустят в большой мир на поиски загадочного «целого». Но автомобиль въехал в город, и водитель вежливо поинтересовался, куда пассажир держит путь.

Пассажир попросил остановиться на обочине и дать ему время на размышление.

Итак, исходить надо из того, что есть. А есть у него загадка, которую он по дороге почти что выучил наизусть, но так и не смог разгадать.

Э, да ладно, что он теряет? Эрикссон же сказал, что искать можно сколько угодно, а значит, можно ошибаться и пробовать. Надо только начать. Но начинать тоже надо с чего-то. А в голове на разные лады крутилась одна лишь фраза: «Только лошадь и змея – вот и вся его семья».

Так ничего и не придумав, Дмитрий Олегович сказал водителю:

– Едем в центр. Я скажу, когда остановиться.

Он усмехнулся – слишком уж напомнил себе персонажа Савелия Краморова из «Джентльменов удачи», восклицавшего «Кто ж его посадит? Он же памятник!»

Ладно, это к делу отношения не имеет. Самое непонятное – вторая часть, которая «бывает больше целого». С неё и начнём. Больше целого… А не постамент ли памятника имеется в виду? «Чижик-пыжик» на Фонтанке, к примеру? Его постамент – вся набережная, а сама птичка – крошечная. Такси притормозило на светофоре. Из соседнего авто выглянула брюнетка с такими глазами, что Дмитрий Олегович на какое-то время позабыл и о чижике, и о загадке учителя. Брюнетка напомнила ему красавицу Лауру из фильма «Маленькие трагедии». «Жил на свете рыцарь бедный…» – промурлыкал он про себя. Да уж, не надо было Гуану искать кого-то, кто лучше Лауры, – тогда бы и Каменный гость остался на своём месте. «Жил на свете всадник медный…» – переиначивая слова, тихонечко пропел Дмитрий Олегович. Любил Александр Сергеевич памятники оживлять.

А что, если? Допустим, композиция из Петра, коня и змеи – это первая часть. Ага, ну, допустим. А постамент – то бишь Гром-камень, он же осколок скалы, – вторая. Скала – некая абстрактная, скала вообще – может быть больше памятника, да простит Пётр Алексеевич такие дерзкие мысли. А значит, может найтись такая скала, которая будет превосходить размерами целый памятник вместе с постаментом (ещё раз простите, ваше императорское величество). Искомое – собственно, «Медный всадник» – получило это название в честь одноимённой поэмы Пушкина, которая, как раз названа в честь памятника. Осталось только понять, что там внутри… И тут – молнией осенила отгадка. Конечно! Отец рассказывал, как один его приятель участвовал в реставрации всадника ещё в семидесятых. И внутрь, в саму статую, реставраторы поместили капсулу со своими именами и свежую газету. А в газете может быть опубликован фрагмент поэмы «Медный всадник»? Да запросто. В честь окончания реставрации великого шедевра Фальконе. И тогда сходится абсолютно всё! Ай да Маркин!

– На Сенатскую, к Петру, – распорядился он.

– Вас подождать? – предупредительно спросил синтетический таксист. – Всё оплачено.

– Ну подождите, – неуверенно отвечал пассажир.

Он вышел на улицу и удовлетворённо отметил, что солнце, ещё днём блестевшее на небе, как пошлый масленичный блин, скрылось за тучами. Шемобор торопливо зашагал вперёд, чтобы найти новые подтверждения своей догадки.

Всё пространство вокруг Медного всадника было огорожено. Тут и там можно было увидеть то человека с видеокамерой, то гражданку с мегафоном, то группу людей, устанавливающих свет или тянущих провод. На большом грузовом фургоне лаконично значилось «Ленфильм», и подсвеченный нарисованными софитами силуэт Медного всадника чернел на нём, как тень от памятника.

Но теней никаких не было – солнце скрылось окончательно и начал накрапывать дождь.

– Я верил, я верил, что дождь будет скоро! – крикнул в мегафон высокий бородач в ярко-желтой ветровке. – Ну-ка, приготовились. Мне нужны Борис и китайцы!

Дождь усилился.

«Верил, значит? Он верил – и дождь пошел», – отметил про себя Дмитрий Олегович. Сейчас, когда разгадка была почти у него в руках, он готов был притягивать за уши любые факты. То, что осенью дождь в Санкт-Петербурге идёт довольно часто, его не смутило.

Он выставил защиту и затесался в толпу статистов.

Дождь полил ручьём. Над техникой уже были растянуты тенты, массовка побежала к автобусу. Высокий худой блондин в узких чёрных подтяжках и в белой рубашке, заправленной в джинсы, спрятался под зонтиком летнего кафе. Самого кафе поблизости не было – видимо, зонтик служил декорацией.

Но бородачу в желтой ветровке было не до зонтика. Он уже мячиком скакал по другую сторону памятника, внушая какому-то Борису, что тот должен обогащать роль, а не бубнить по тексту.

Дмитрий Олегович обогнул памятник и подошел поближе.

– Мотор! – махнул рукой обладатель желтой ветровки.

Подвижный толстяк с очень знакомым лицом повернулся в сторону противоположную той, куда указывал своей рукой бронзовый Пётр, и озабоченно пробормотал: «Теперь пора…»

– Китайцы побежали! – выкрикнула желтая ветровка.

Словно из-под земли выскочила группа китайцев в разноцветных футболках. Они бежали, спотыкались, пытаясь на ходу раскрыть разноцветные же складные зонты. Зрелище было настолько нелепым и комичным, что даже Дмитрий Олегович не удержался от смеха. Однако, остальным участникам было не смешно. Вероятно, дубль этот снимали не в первый раз.

– Стоп машина! – крикнула желтая ветровка, – Всё не так. Не верю. Лизанька, милая, объясните мне, ну откуда вы понабрали этаких бесперспективных культяпок?

От группы, скрывавшейся под тентом, отделилась женщина в кожаной куртке комиссара.

– Это студенты. Китайские студенты. Они учатся в университете. Моя подруга им преподаёт. Прислала их бесплатно, обещала практику зачесть.

– Бесплатно, значит. То-то я вижу, они так и работают, как им заплатили. Никак! Вяло! Безынициативно! Не обогащают свои роли!

– Порфирий Сигизмундович, вы сами говорили об экономии. Вот мы и сэкономили на массовке.

– На мне! На мне вы сэкономили! – возопил Порфирий Сигизмундович. – На моих несчастных нервах. Так, ладно, этих уже обратно не родишь, придётся работать с тем, что есть.

Режиссёр подошел к разноцветным китайцам и начал им что-то внушать, размахивая руками.