Звоню парнишке, с которым вместе работали в аптеке. Он у нас был что-то вроде айтишника, слесаря и носильщика в одном лице. Еще иногда за пироженками бегал. А мне, бывало, и цветы приносил. Такие трогательные букетики от бабушек.

Девчонки меня подначивали, что я такого ухажера теряю!

Он-то и правда смотрел на меня всегда щенячьими глазами. Даже когда я попробовала лечиться от бесплодия и расплылась на гормонах.

А я вот всегда к нему относилась как к брату.

Он и младше. Ему еще и тридцати нет. Но, казалось, что это его совсем не смущало. Поэтому я всегда старалась держать дистанцию.

После того как я развелась и уехала из города, это стало делать очень легко. Но сейчас он мне очень нужен! Я почти уверена, что Костя легко достанет нужные мне данные!

– Кость, не в службу, а в дружбу, пробей мне данные одного человечка, – воркую в трубку я. – Клянусь, ничего плохого не задумала, просто поблагодарить хочу за одолжение! Да! Да! Соколовский Андрей Никитич. Тысяч девятьсот *** года рождения. Да, я понимаю, что распространенное имя. На нем должен быть зарегистрирован дом. Тут у нас. В Верхних Долах. Ага! Жду.

Отбиваю звонок и, громко шмыгая, иду домой.

Что ж это получается?

Я тут в деревне себе три года имя зарабатывала. Помогала, чем могла, считай, даром. Была им и психологом, и урологом, и один раз даже повитухой, а теперь! Одного идиотского случая хватило, чтобы у меня за спиной шушукаться начали! Ох, как же я старалась откреститься от колдовства! Всех убеждала, что знахарка я, знахарка! От слова “знать”! Но нет. Деревня есть деревня. За глаза меня звали Ведьмой. А кое-кто и в глаза.

Я еще и до своей калитки дойти не успела, как телефон призывно завибрировал в руке.

Костя!

Быстро он.

– Да! Слушаю, – отзываюсь бодро. – Ни на ком нет дома? – как это так. – Не переоформил с дядьки еще, наверное. Не, инвалид второй группы, это не он! Мой здоровый… Водитель трамвая? Тоже не похож. Кто? Кавалер ордена за отвагу? Лучший следователь центрального округа? – внутри что-то сворачивается в веселую пружинку. – Этот совершенно точно мой! – произношу уверенно. – Ага, телефона мне хватит…

Отбиваю звонок и тут же, не убирая трубку, тыкаю в присланный номер.

Ну ты у меня сейчас получишь, товарищ герой!

Гудок, второй, третий…

– Соколовский слушает! – отзывается телефон бодрым и как будто незнакомым голосом.

– Андрей? – уточняю для верности.

– Марьяшка? – голос сразу становится родным, будто даже веселым. – Откуда мой номер узнала?

– А так же ж разве у нас есть тайны? – восклицаю, ничего не стесняясь. – У нас же все всё про всех знают! – продолжаю радостно. – Даже когда просят помолчать – все равно все всё знают!

– Это ты сейчас о чем? – напряженно уточняет Соколовский.

– Это я о том, что в деревне мне сейчас в спину плюют! Я же для них почти ведьма! А тут история с этой мерзостью! Ты о чем думал, когда языком трепал? Тебе хорошо! В дорогую тачку прыгнул и укатил! А мне тут жить! И больше негде! Ты вообще ничего не понимаешь что ли?

– Так! Стоп!

– Ты себе “Стоп” скажи! Перед тем, как языком трепать.

– Синицына, молчать! – рявкает Андрей так, что я вдруг становлюсь по стойке смирно. – А теперь медленно и разборчиво. Что случилось?

– Что случилось? – отмираю я. – Случилось то, что ты умудрился все-таки сболтнуть в деревне про червей этих!

– Опарышей, – поправляет он спокойно.

– Да плевать! – ору я. – Мне тут уже высказали, что от меня мертвечинкой несет…

– Маш, – тихо, но очень напряженно начинает Андрей, – я тебе гарантирую, что с утра никого из деревенских не видел, и меня тоже никто не видел! Поверь, я умею такие вещи замечать. Я был один на реке.

– Да! И кто же тогда? – возмущенно упираюсь свободной рукой в бок.

– Думай, Марийка, думай! – он сейчас звучит, как мой учитель по физике.

– О них знали только ты да я! – возмущенно взмахиваю рукой.

– Есть еще один человек… – загадочно тянет Соколовский.

– Кто? – совершенно не хочу играть в “Что? Где? Когда?” Сегодня.

– Тот, – Андрей делает странную паузу, – кто принес их в твой дом.

И я замираю…

Внутри вдруг холодеет, а горло перехватывает колючий комок… И сердце бьется так, что я его сама будто слышу…

– Они же не сами завелись на твоей кухне, – все тем же учительским тоном продолжает Соколовский. – Даже если бы ты была первостатейной замарашкой, а это совершенно не так, судя по твоим полотенцам, то такая гадость в твоем доме появилась бы совершенно в другом количестве… Марий, я вынес сегодня шесть ведер опарышей. Это, как если бы у тебя в подвале было бы потайное кладбище… – и вдруг его тон меняется. – У тебя там трупов, случайно, нет?

– Да иди ты! – ору в телефон на всю улицу.

А он ржет!

Не, вы посмотрите, весело ему.

– Ну, Маш, я буду с тобой честен, я заглядывал в твой подвал. Нет у тебя там трупов. Так что, – Соколовский шумно вздыхает, – остается только первый вариант – тебе их принесли. И тот, кто принес, решил, что деревня должна узнать о его подвиге, – заканчивает он раздосадованно.

– Андрей, – спрашиваю я тихо, – это точно не ты?

– Точно, – выдыхает он утомленно.

– Андрюш, – тяну я жалобно. – Мне страшно…

Никитич

Вообще, мне завтра на работу…

Прям вот совсем-совсем на работу.

К восьми утра.

При полном параде.

Ну то есть в костюме и с табельным оружием.

Именно это я говорю своему первому заму.

– Чтобы не опозорил меня, понял! – строю, в общем-то, очень толкового мужика. – Выглядеть с иголочки, замечать все вокруг, держать все под контролем! С шефом я сам договорюсь, но если ты меня подведешь – уволю с волчьим билетом! Тебя потом даже в детский сад охранником не возьмут!

Зам мой четко отвечает: “Так точно!” Уже раз семь повторил. Аж гордость берет, как я их шикарно выдрессировал…

Отлично!

Этот вопрос решен.

Теперь можно позвонить и Михайловскому.

– Георгий Александрович!

Бодро докладываю начальнику, что сопровождение завтрашнего мероприятия полоностью подготовлено. Уточняю, не против ли он, чтобы вел все завтра мой зам, попутно спрашиваю, нет ли у него вопросов к досье, которое я собрал на его контрагента…

В общем, убалтываю его так, что он и не понимает, что меня завтра не увидит…

А ведь не увидит…

Потому что стою я сейчас на светофоре ровно у того рыболовецкого магазина, где утром цветных опарышей рассматривал. Только еду я в обратном направлении. Пошло все к черту! Внутри все кишки в пружину свернулись. Марийка чуть не плачет. А она одна! Совершенно одна! И какая-то мразь еще ее прессовать вздумала! Уж я сделаю из него опарыша! Сволочь такая! Пусть и не надеется уйти целым… Сейчас, Марий… Тут осталось-то буквально десять километров…

Марийка

Я даже боюсь теперь входную дверь закрыть… Мне все что-то мерещится…

Сил нет.

Глупость какая-то…

Все свои покупки распаковала, по столу разложила… Ну сделаю деду Вите мазь… Может, до него еще кумушки с новостями не дошли. Лежит старик, прикованный к своему дивану…

Оно ж, конечно, к врачу бы. Но ты пойди деревенских заставь съездить. Мои мази им ближе. А я стараюсь, чтобы они были и по заветам бабушки, и по рецептам современной медицины…

Итак… Что у нас тут из аптеки… Еще надо горчицу и гусиного жира… Гусиного, обязательно. Он вонючий, жуть какой. Хуже только курдюк. А у нас же в народных рецептах как… Чем противнее, тем действеннее!

Так…

А жир у нас в сарае…

Да…

Я такую гадость в доме не держу.

Блин…

Ну ладно.

Накидываю на плечи платок…

Фонарик брать не буду, банка сразу справа на стеллаже стоит.

Спускаюсь с крыльца, кидаю обеспокоенный взгляд на калитку…

Никого. Ну и славно.

Надо будет все-таки пса завести.

Толкаю дверь в свой сарайчик, тянусь к верхней полке и…

Бах!

Ой…

Нет! Стоп! Как?

Мамочки!

Дверь захлопнулась! Как? Это невозможно! Там же упор! И крючок! И…

Толкаю.

Нет. Ни в какую!

Еще!

– Кто-нибудь! – колочу со всей дури. – Откройте! – ору, срывая горло. – Кто-нибудь! Помогите! Помогите! – медленно оседаю по стенке, прижав к себе злополучную банку. – Кто-нибудь, – всхлипываю. – Я боюсь темноты…

Глава 6

Марийка

– Кто-нибудь!

Я уже задыхаюсь, колочу по двери руками, аж содрала кожу на ладонях.

– Помогите!

В сарае есть пара отдушин. У меня туда разве что голова пролезет. И свет не подведен! Бабуле было не нужно, а мне пока дорого…

– На помощь! – мои крики все больше похожи на всхлипы, по щекам текут слезы.

Андрей говорил… Говорил… Что эта гадость у меня в кухне не случайно. И слухи обо мне распустили не случайно… А сейчас. Тут… Я…

– Помогите!!! – кричу из последних сил и…

Дверь распахивается!

– Марийка!

Андрей!

Я просто падаю к нему в объятья!

– Марья, Мария! – он гладит меня по волосам, по спине, прижимает к себе. – Ну что ты… Все хорошо, я тут, я с тобой!

– А-андрей! – сжимаю его рубашку, утыкаюсь носом в его грудь.

– Ну что ты, маленькая… Испугалась? Все хорошо! – воркует надо мной он и вдруг…

Подхватывает меня на руки!

– Ты что, с ума сошел? Поставь немедленно! – дергаюсь я.

– В дом тебя отнести хотел, – он замирает. – Ты дрожишь вся. А что? Что-то в сарае взять надо?

– Не надо! Я вешу… – и тут я запинаюсь. – Много!

– Вот дурочка, – куда-то в сторону усмехается он, чуть подкидывает меня, перехватывая, и идет к крыльцу.

Меня на руках не носили… А вот восемнадцать лет и не носили. Как раз Андрей последний раз и поднимал… Я тогда в речку упала… Ногу подвернула… А он нес меня домой почти километр. И… И даже не смотрел на все то, что было отлично видно под намокшим платьем.

– Я потом твою поясницу лечить не буду! – рычу, хотя вся уже покраснела от смущения.

– А что-нибудь другое полечишь? – игриво спрашивает меня он, занося в кухню. – Ну… – захлопывает дверь. – Чайник твой больше не бегает? – набирает в кране воды, ставит на огонь, оборачивается. – Рассказывай, что произошло?

– Да ничего, – хмурюсь.

Я только что билась в истерике, расцарапывая руки в кровь, но тут, в уютной светлой кухне, все мои переживания кажутся глупыми и надуманными.

– Просто мне в сарай надо было, а дверь закрылась, и… – развожу руками, обиженно шмыгая. – А я темноты боюсь…

– А у тебя фонаря нет? – вырывает меня из раздумий спокойный голос Андрея.

– Что? – не сразу понимаю.

– Фонарь есть?!

– А! Да! Есть! – подхватываю со стула свою шаль, кутаюсь, пытаясь спрятаться от всего на свете. – Но там банка с жиром с краю стоит, я и не взяла, когда пошла.

– Мне дай! – Андрей упирает руки в бока.

– Кого? – совершенно не понимаю, чего он от меня хочет.

– Фонарь! – Соколовский смотрит на меня, вскинув бровь. – Я на служебной машине. В ней нет нормальной снаряги. А я хочу дверь осмотреть, пока кто-нибудь сообразительный улики не подчистил.

– А… А! – поднимаюсь, и тут до меня доходит. – Улики?! – замираю, онемев.

– Марьяш, – Андрей подходит, берет меня за руки.

Его пальцы тут же ложатся на ободранную кожу моих ладошек. Хмурится, поворачивает их, ругается сквозь зубы…

– Так… Тут надо промыть и…

– Уж тут я сама разберусь, что надо, – выдергиваю руки из его теплых больших ладоней.

Никто никогда обо мне не заботился. Бабуля в детстве, но та больше учила. А потом… Потом только я за всеми!

– Фонарь в верхнем ящике! – киваю ему на кухонный комод.

Андрей нехотя отпускает меня, шагает к комоду…

– Да, – крутит он в руке маленький домашний фонарик, который можно заряжать от розетки. – Ну хоть не свечки… – вздыхает.

– Что свечки? – хмурюсь, не понимая. – Нужны свечки?

– Да с таким фонарем все что угодно, лишь бы свет был, – вздыхает сокрушенно и, не дождавшись от меня новой порции возмущений, выходит во двор.

Никитич

Так…

Грубо тесанная доска.

Ну да, этот сарай еще я помню. Мы с Митькой там за половицей стыренный самогон прятали. Крепкий, зараза, был… Мы как-то хапнули по полстакана! Как взрослые! И тут же, чуть не замертво, свалились. Ох и влетело тогда!

А вот крючок и затвор железные.

Попробовать снять отпечатки?.. Все ржавое, рыхлое. Да и… Я же сам трогал тут все только что… Марийку вызволял.

Земля вокруг сухая. Никаких следов…

Хмурясь, просвечиваю дверь.

О-па…

Ниточка…

Свеженькая! Беленькая!

Так, стоп…

Хлопаю себя по карманам…

Блин! Пакеты все грязные! Вот! Я положу ее между документами.

Распахиваю книжку с правами и ПТСом, аккуратно сжав ногтями, стягиваю туда странную нитку, которой тут не место…

Так. Что у нас тут еще?