Я схватилась за плечи. Да что это со мной происходит? Будто не я сама, а кто-то меня ведет, увлекая во всю эту страшную для меня обстановку. Где шлюхи – норма обихода, а мат – да вся жизнь мат. Я никогда так не разговаривала с людьми. Никогда таких слов не думала, если только не вживалась в персонажа при написании. Только тогда, бывало, чужая точка зрения становилась моей.

Кожу почему-то холодило. Я только что обнаружила, что сижу на не совсем чистом белье. Я встала, закрыла глаза и попросила, чтобы всего этого не было.

Когда на тебя смотрят в упор, не очень-то просто сосредоточиться. Взгляд Шнуцеля был немного вялым и будто бы ничего не подразумевающим. Но только ты пытался из него выбраться, отведя глаза в сторону, как по спине пробегал неприятный озноб. Не из-за страха, нет. Из-за насмешливой внимательности, с которой бог следил за своими подопечными. Все-таки этот парень что-то про меня узнал, надо было быть осторожнее.

Белый цокнул в тот момент, когда я уже собрался наброситься на него с вопросом, и отвернулся.

– Ну что, кольцо ее, – прохрипел Марта и кашлянул. В комнате стоял запах чего-то вишневого, похоже на кальян, но дым отсутствовал.

Я протянул руку, и Марта, не моргнув глазом, опустил в ладонь цепочку.

– Все еще хочешь туда идти? – поинтересовался он.

– Не отговаривай человека от неприятностей, – осклабился белобрысый.

Если бы не его худоба, ему можно было бы дать лет на его возраст.

Но, кажется, Марта был худее.

– Пару дней назад мы чуть не вляпались в одну историю, – сказал высокий и побрел к окну. Искал спички.

Я внутренне напрягся.

– Но в кашу на площади влезть не успели.

– И, видимо, повезло – десяток арестовали, – продолжал насмехаться надо мной Шнуцель.

Я пару секунд взвешивал кольцо в руке.

– Жаль, не всех.

У Шнуцеля при моих словах лицо вытянулось.

– Так мы не первые?

– Я искал вас, но…

– Раз он хочет, мы готовы, – Марта взял взгляд Шнуцеля. Тот поднял брови. – Давай, мне уже интересно, чем все закончится.

– На кол его возьмут, вот чем закончится, – обнадежил белый. Я и сам понимал, что моя ситуация слишком шатка.

– Я оплачу вам сполна, только проведите меня туда незаметно.

– Мы договоримся с охранниками, наши люди тоже там будут, – прищурился Шнуцель. – Но дальше ты сам. Выбираться – твоя забота.

Я недолго молчал.

– Никакие деньги это не окупят?

Шнуцель придвинулся ближе.

– Не окупят гнев государя? Пожалуй. Вольх следит за своей племяшкой, как за сейфом с золотом.

– То есть уже пытались достать.

– Ходили слухи, – Шнуцель оглянулся на Марту – тот все еще нервно шарил в поисках спичек. – Но они быстро сошли на нет. Видимо, некому их стало распространять.

Я зажал кольцо в руке. Я не боюсь. Но… действительно ли мне это надо?

– Ты еще можешь отказаться, – Шнуцель развел руками. – Мы, так уж и быть, на бабло не позаримся.

– Как будто я могу это сделать, – со вздохом сказал я.

Мне показалось – какой-то внутренний блок. А почему я не могу?

С возгласом облегчения Марта чиркнул спичкой. По комнате поплыл противный дым.

Какое-то время Олег меня упорно игнорировал. Я с этим смирилась. И внутренний голос стучал слишком тихо, чтобы я пошла и извинилась. В конце концов, кто из нас персонаж?

И хоть я его не написала.

Вообще это странное чувство… С одной стороны, я точно знаю, что часть меня в нем точно есть, пусть и не могу определить какая. Это как с приемным ребенком. Хоть и не вынашивали, но знаешь, что твой… Или же не твой. Не люблю сравнивать произведения с детьми, это как-то слишком грубо. Тем более, что этот «ребенок» по ощущениям, возможно, и старше тебя.

Когда я разговаривала с ребятами из училища, то каждый воспринимал свое произведение как детище. От которого сложно оторваться, – оторвать от души – потому что в нем столько тебя, сколько и в тебе мало – в тебе уже нет. Как смотреть в себя, в прошлое… Если у меня прошлое – это… Ни за что не поверю. Даже если во сне придумала, не поверю. Во сне вообще много какого бреда снится.

Я бродила по коридорам, пытаясь отвлечься. Не знала, сколько сейчас времени, что делать дальше. Как в чужой стране, без языка и способности к существованию – когда деньги закончились, к примеру. Девушки на меня уже не смотрели.

Одна из них, я видела, была даже младше меня. Пусть бы она просто так выглядела.

У одной стены я заметила трех девушек. Одна была высокой, в слишком пышной вуалевой юбке, вторая была… Меня передернуло. Там было не три девушки, а две. А в середине стоял белый. Опять, так похож на девчонку, что меня оторопь берет.

Как косплееры. Черт возьми, совсем как они.

В моем мире было популярно надевать на себя маску придуманного персонажа – заодно и одежду его, которую сами любители сшивали, тратили кучу денег, фотографировались специальной аппаратурой. Или шли на фесты, где в основном получалось убого.

Смех в интернете, на несоответствие форм, внешности.

Люди тратили кучу времени на это. И когда проходили фесты, они были короли – потому что столько сил, столько нервов. А чтобы еще выдержать на себе бутафорию все мероприятие. Единственный бонус – с тобой всегда просят сфоткаться. И то, если это хороший косплей.

Но что меня всегда раздражало, это косплеи пейрингов. Так называемых парочек, которые придумывают сами потребляющие творчество. И в основном, пейринги встречались однополые. Люди так любили прятать свое извращенство за сводимыми вместе персонажами. Персонажами – этим все объясняется. Почему бы не пофантазировать.

Но то, что их рисуют, – это еще ничего. Это всего лишь рисунок.

Но когда это косплеят…

Я как-то попала на страницу популярного человека, который делал косплей на персонажей «Тетради Смерти». Не помню, как называются. И я упорно пыталась разглядеть во втором партнере хоть что-то от девочки – хотя бы намек на грудь, хоть небольшой. Но на следующей фотографии они были голые, и я понимала, что все это «взаправду»…

И мне становилось так мерзко, что я благодарила Господа, что оставила любовь к японской анимации глубоко в своих школьных годах…

У меня на лице, кажется, что-то отразилось.

От прищура Шнуцеля я вздрогнула, но сделала вид, что упорно смотрю, как он меня совсем не волнует.

Он продолжил разговаривать с девушками.

Мне кажется, я немного перебарщивала с эмоциями. Я и раньше видела женоподобных парней, и внешность тех же худощавых японцев и корейцев я не принимала. Мужик должен быть мужиком. Женщина – женщиной. Но век смешал гендерные стереотипы, и вместе с такими ништяшками, как возможность женщине занимать руководящую должность в мужской профессии, появились такие, как феминизм, женоненавистничество, превращение женского пола из слабого в сильный… Все слишком быстро менялось и рушилось. И я была согласна, что женщине лучше постоять бы у плиты. Потому что мужик должен быть мужиком, а женщина женщиной.

Когда я этого совсем не ожидала, сзади за локоть меня подхватили и повели-повели быстро по коридору.

Повернувшись спиной к стенке, я поняла, что это Шнуцель.

Выглядел он достаточно дружелюбно.

Я напряглась.

– Все любуешься мной? – спросил он как бы беззаботно.

– Есть на что смотреть, – как-то заученно вырвалось у меня.

Шнуцель хохотнул.

– Не правда ли? Я же как девочка.

По ощущениям это было так, что обидой бросили мне в лицо.

– Я не могу ничего поделать, если я так вижу, – сказала я. Что в самом деле? Еще из-за этого раздражаться.

Он усмехнулся и смотрел, смотрел на мое лицо.

Я как старалась игнорировала.

А потом было «ой».

Он придвинулся ко мне так близко, что я сразу почувствовала себя им, когда он стоял возле баков с Мартой. Зрачки были на уровне моих, значит он все же такой же мелкий.

Я пошла по стене влево, а он не дал. Было очень тесно и тепловато от его тела.

– И что? – с вызовом сказала я. Как детский сад, черт возьми.

– По-дружески, – произнес он, вздыхая. – Знаешь, как девушка с девушкой…

Он придвинулся, прижав мою грудь. За спиной была сама стенка. Мне было больно.

– Пусти меня, – с ненавистью потребовала я. А он лишь водил во рту языком, глазами проверяя меня на прочность.

Потом вздохнул и прижал к стене мои запястья – а я только хотела вырваться. Он стал вдруг чуть выше…

Ноги мои он тоже крепко прижал. Черт, я чувствую себя как в паучьем коконе…

А потом он сильнее придавил грудь своей. Я сдавленно выдохнула. Он улыбнулся. И вдруг наклонился к моему уху и втянул воздух. Стало щекотно и противно.

– Отпу… ых-х.

Я почувствовала под ухом его мерзкие губы.

Господи, я тебя перепишу, дьявол!

А затем… ох!..

Он удовлетворенно смотрел, как мои глаза вылезают на лоб. И заполняет их страхом. Мне стало сейчас очень страшно. От того, что он может сделать. В принципе, всегда.

Он стал выше, а потом ниже. А потом еще.

Я смотрела на него уже со смесью ужаса и слез.

– Я поняла, – сказала я наконец, когда последнее его движение было готово довести меня до истерики.

Он усмехнулся – он был доволен, как я еще никогда не видела. Отпустил только слегка.

– Не понравилось? – с притворной жалостью посмотрел он. – Я без одежды нежнее.

– Я поняла, – сказала я. – Что ты мужик.

Он тихонько засмеялся. Так смешно, умереть просто можно.

А потом он смотрел и смотрел, со своим прищуром. И все не уходил.

Я напряглась.

И почувствовала, что в ответ он тоже напрягся.

О Господи…

Я зажмурилась. Ну почему это продолжается?..

Мои руки освободили, но вместо этого его ладони зажали щеки. Я не смела открыть глаз, а он все водил языком в моем рту, а я, черт, боялась двинуться… Если я двинусь, что еще будет…

И среди всей неприятности, что я чувствовала, я все думала – хоть бы ему не показалось, что я жду продолжения. От этого боялась пошевелиться…

В голове немного было мутно. Он наклонился к прежнему месту шеи и впился теперь туда. Я сглотнула. Целую томительную минуту я не знала, как от этого избавиться. Он водил еще руками по моему телу, а я терпела…

Но была еще такая мысль – хорошо, что это хоть парень, ох…

Он отлепился с громким звуком. Облизнул губы и чмокнул ими в воздухе. С этой секунды я была свободна.

– Все поняла?

– Все, – повторила я, и он удовлетворительно поднял вверх уголки губ.

И тут же опустил.

Я стояла у стенки, когда он уже ушел. Затем вытерла губы, шею, Господи… У меня сильно болела грудь и еще почему-то нога. Он, видимо, задел ее как-то. И я заметила Олега.

Он молча смотрел на меня.

У меня, наверное, в глазах была легкая сумасшедшинка.

– Не говори ничего, – попросила я, почему-то выглядывая на него, как провинившаяся собака на хозяина. – Я заслужила, да?

Он мне не ответил.

Я сглотнула, понимая, что сейчас у меня по горлу пойдут чьи-то слюни, и пошла искать комнату. Свою. Чтобы никто никогда не трогал. Хотя бы до вечера.

До конца дня я об этом не вспоминал. А потом что-то взбрело в голову, и никак не мог отвязаться. Решил, что поговорю со Шнуцелем.

И чтобы не откладывать, мимо комнат, где женщины уже занимались работой, я пошел к номеру товарищей, которые, как я надеялся, к себе никого в этот день не вызывали.

Я оказался прав. Шнуцель пригласил меня движением пальцев. Он снимал рубашку. А Марта этим временем в кресле в трусах курил какую-то едкую смесь табака, дымом от которого заполонил все помещение. Тут была одна большая двуспальная кровать. Но я подумал, что мне пофиг, как они будут решать эту проблему.

– Садись, – сказал Шнуцель, похлопав по кровати. – Чего хотел?

– Я постою, – ответил я и на какое-то время застыл взглядом на Марте. Тот лишь закашлялся и снова затянулся.

– Ну? – поторопил Шнуцель, оставшийся в штанах.

Как же удобно так получилось, что он сидит меня ниже.

– Насчет Савы. Она почти что вместе со мной.

Белый сначала изобразил удивление, а потом засмеялся, видимо, сообразив, о чем я.

– Я девочке отвечал добром, – посмотрел он на меня исподлобья, лыбясь.

– Согласен, резон в этом кое-какой есть, – я резко наклонился и всадил ему кулак между ног. Его бросило на мою руку. Я зажал ему глотку свободной рукой.

Марта в кресле курил и лишь сильно удивлялся.

– Но чтобы больше я тебя с ней при таких обстоятельствах не видел, – раздельно повторил я.

– Не увидишь, – хрипя, произнес Шнуцель, пытаясь одной рукой отвести мой кулак, а другой больно царапая шрамы.

Но в его словах я услышал подвох. Я отставил руку и повторил удар. Он вцепился обеими лапами мне в плечо.

– Пусти, мужик, я понял!..

Я отпустил, и он скрючил спину, облюбовав коленки.

Марта смотрел на это все – и курил.

– Черт возьми, – Шнуцель, морщась, глянул на меня, – она же для тебя ничего не значит.

Я немного подумал.

– Да. Но есть вещи, которые я не могу стерпеть. И не из принципа.

– Герой, блин, – Шнуцель сполз на пол, все еще держась за пораженное место. – Я понял! Иди уже.

Я посмотрел на Марту. Тот пожал плечами и сигаретой указал мне на дверь.

– Спасибо, – сказал я и вышел из комнаты.

Шнуцель мне ничего не сделал. Это я понимаю… мужской разговор.

Марта затушил сигарету.

– Прижал что ли девку?

– А, – отмахнулся Шнуцель, – проучал.

И поморщился. Врагу этой штуки не пожелаешь.