Сигурд хорошо понимал, о чем она говорит. Склонился над мертвецом, приложил кол к его груди, пошатал, укрепляя в ткани, выпрямился и с размаха ударил по колу пяткой. Тот с хрустом вошел в мертвую плоть, лишь слегка накренился вправо. Сигурд подумал, что так вышло даже удачнее, – примеряясь, он слегка закосил влево, а теперь кол пронзил точно сердце колдуна.

– Дальше я сама.

Женская рука коснулась плеча Сигурда. Бонд отступил, позволив Айше нагнуться над телом. В воздухе сверкнуло острое лезвие, вновь захрустело…

Айша вытерла нож о край могилы, кивнула.

– Все. Давай засыпать.

Пока они сваливали в яму заранее приготовленные камни, Сигурд успел оценить точность, с которой болотница отрезала голову трупа. Конечно, перерубить позвонки она не сумела, однако надрез отчетливо располосовал мешковину вокруг шеи колдуна, опоясывая ее заговорной петлей ^[14].

– Откуда ты знаешь Финна? – скатывая в яму очередной камень, поинтересовался Сигурд. Он не ждал ответа, однако болотница пожала плечами:

– Однажды мне было очень плохо. У меня не осталось никого и ничего на этом свете – ни родины, ни дома, ни любимых, ни любящих. Даже веры не осталось. Только маленькая хижина, где умирал мой друг, старый колдун, который его лечил, и мой дар, который был моим проклятием…

– И что случилось потом?

– Потом берсерк умер, и я отказалась от своих Богов. А когда и я почти умерла, пришел Бьерн…

Она замолчала, оглядела невысокую кучку камней, прикрывших могилу, вскинула помутневшие глаза на Сигурда.

– Ты сможешь установить памятный камень?

– Смогу.

Камень оказался тяжелым. Пыхтя и отдуваясь, Сигурд водрузил его на прочие, протер рукавом влажную надпись. Виса ему нравилась, она была звучной и емкой. Он вдруг понял, что, пожалуй, лишь такой дар он бы и сам принял, отправляясь в последний путь. «Зачем ему нынче корова?» – вспомнил бонд слова Айши и улыбнулся. На самом деле глупо было предлагать старику корову.

– Следи за ним, когда мы уйдем, – раздался сбоку голос Айши.

Болотная колдунья сидела на небольшом валуне у осинки, поджав под себя ноги и наблюдая за стараниями Сигурда.

– Куда уйдете? – не понял бонд.

– За море, в Альдогу, – пояснила она. – Бьерн обещал отвезти Гюду и Рюрика к их отцу, князю Альдоги.

– Рюрика? – удивился Сигурд. Он знал, что мальчишка-воин со светлыми глазами – воспитанник конунга Олава. Но както не задумывался, из какого паренек рода.

– Он – брат Гюды ^[15]. Просто она была тут с Ормом Белоголовым, а ее брат гостил у конунга Олава. Конунг дал ему имя Рюрик и взял в свой род. Ладно, пошли, надо прибраться в доме старика.

Сигурд не стал спорить.

Шагая с холма к усадьбе, он думал о странностях судьбы. Меж Гюдой и ее братом не было никакого сходства, они даже не замечали друг друга, и никто никогда не подумал бы, что они брат с сестрой. Хотя, может, в Альдоге так принято, что родичи не держатся друг за друга.

Подле дома Финна Сигурд расстался с болотницей. Прежде чем войти, она провела ладонью по плечу бонда, устало улыбнулась.

– Я очень благодарна тебе, бонд.

Лучших слов Сигурд не слышал ни от кого. Даже заботливые жены, ублажавшие его ночами и лопочущие о любви, не были столь искренни.

– Пустяки, – краснея, как мальчишка, сказал Сигурд, но Айша уже не слышала его, исчезнув за дверью.

Бонд немного постоял у входа, представляя, каково ей там, в пустой и холодной хижине, где все напоминает об ушедшем друге. Решившись, он толкнул дверь плечом и остановился. На лавке, где испустил последний вздох старый колдун, сидела дочь конунга Альдоги. Даже не переступая порог, Сигурд услышал ее ровный голос:

– Бьерн говорил, что ты не знаешь своих отца и матери и родилась в Затони в Гиблом болоте. Это так?

– Да.

Отступив, Сигурд видел в щель, как Айша прошла к очагу, сняла мокрую накидку и принялась ковыряться в угольях, будто отыскивая что-то.

– Смотри на меня, когда я говорю с тобой! – крикнула Гюда.

Колдунья обернулась. Ее глаза были огромными и страшными, как два зеленых болотных огня. Но Гюда не испугалась. Она встала с лавки и двинулась к маленькой колдунье так плавно и бесшумно, будто вовсе не касалась земли. Подойдя, остановилась, зашевелила красными губами:

– Я не боюсь тебя, хвити. Я хочу, чтобы ты оставила Бьерна в покое. Он – сын князя Горма, а ты – безродная тварь. В земле вендов ^[16] ты была приткой, для урман ты – хвити. Даже старый Финн так тебя называл.

– Перестань, Гюда! Лучше подумай о его пророчестве. Раньше слова старика часто сбывались…

– Сбывались? – Гюда язвительно хмыкнула. – А может, он говорил по твоему наущению? Ярлы не женятся на безродных болотных тварях, они женятся на достойных по роду. Когда мы придем в Альдогу, Бьерн наречет своей женой не тебя – меня! Вряд ли ты спешишь погулять на нашем свадебном пиру. Признайся, что это ты подучила Финна выдумать глупости о тьме, смертях и моем безумии?

– Финн умел видеть будущее без моей помощи.

– Ах, так… Почему же ты сама не попросила Бьерна отложить поход? Ведь Финн бормотал именно об этом.

– Я просила.

– А Бьерн сказал, что не тебе это решать? Он прав – не тебе. Но если ты боишься пророчеств старого безумца, то оставайся здесь и отпусти Бьерна с той, которая заслуживает его!

Лицо колдуньи потемнело.

– Ты ведь не любишь его, княжна. Он – щит, за которым ты хочешь спрятать свой позор. Теперь я понимаю, почему Орм не женился на тебе, а просто взял тебя в свою постель, как обычную рабыню. Он любил сильных женщин, а ты слаба. Слабость делает тебя глухой к моим словам. Но если не ради всех нас, то хотя бы ради ребенка, которого ты носишь в себе, откажись от похода! Даже если этот ребенок не был зачат в любви, он – все, что у тебя здесь есть.

– Молчи! Я приказываю тебе!

Казалось, она сейчас ударит болотницу. Но та не шевельнулась, не уклонилась, лишь равнодушно произнесла:

– Я не служу тебе, дочь князя.

Гюда помрачнела. Колдовство исчезло, оставив пред ней не зеленоглазую хвити, а обычную хрупкую женщину с рысьими глазами и большим мягким ртом.

– Ты получишь хорошую плату, если оставишь Бьерна и не пойдешь с нами в Альдогу, – сказала Гюда.

Внезапно Сигурд почувствовал усталость в ее голосе. Сердце княжны вовсе не было жестоким, как ему казалось, оно было усталым и заброшенным, будто чисто выскобленная бочка, в которой не заводят гнезд даже мыши.

– Мне не нужна плата, – откликнулась болотница.

Сигурд неловко пошевелился, княжна озабоченно покосилась на дверь, за которой прятался бонд, понизила голос:

– Ты не жаждешь наград, это хорошо. Значит, ты чиста в своих чувствах. Поэтому я и прошу тебя оставить Бьерна. Ты ведь знаешь, что не принесешь ему счастья. Все, кто любил тебя, – мертвы. А вдруг ты убьешь Бьерна, как тех, других? Я не отложу поход, но ты можешь остаться здесь, и кто знает, может, тогда пророчество не сбудется.

Она быстро менялась, превращаясь из властной дочери князя в беззащитную вдову безземельного ярла.

– Уходи, Гюда. – Айша вытянула руку, указывая на дверь. – Ты плохо слушала Финна и не слышишь меня. Уходи и не докучай мне. У меня слишком много дел.

– Ты еще пожалеешь об этом! – Гюда резко развернулась, шелестя по полу юбкой, метнулась к выходу. Сигурд отскочил, присел за углом дома. Однако он мог и не прятаться – не замечая его, княжна пересекла двор и скрылась в большом доме.

– Испугался женщины, бонд? – насмешливо произнес кто-то над головой Сигурда. Он поднял взгляд. Над ним, ухмыляясь, возвышался желтоглазый Харек, поигрывал рукоятью ножа.

– Я только их и боюсь, – сказал Сигурд.

Волк рассмеялся, протянул бонду руку, помог встать. Его ладонь была крепкой и теплой, совсем не похожей на ладонь безжалостного берсерка.

– Тогда ты очень смелый человек, – признал Харек. – Будь ты воином, я бы взял тебя в свой хирд.

Ночью Сигурд вновь не мог заснуть. Лежал, уставившись в потолок, слушал привычное сопение домочадцев, стук дождя по крыше и думал. Он думал не о женщине с рысьими глазами, танцующей под дождем, и не о красивой княжне, полюбившей морского ярла, и не о мертвом колдуне, над которым нынче возвышался памятный камень, – Сигурд размышлял о себе.

Когда-то давно, когда он был молод, а его отец еще ходил в походы за море, Сигурд мечтал о великой воинской славе. Тихо выскальзывая из дома лунными ночами, он ходил на берег моря и слушал, как шепчутся меж собой непоседливые дочери Ньерда. А потом снимал одежду и бросался в их ласковые объятия, чувствуя прохладные пальцы на своей коже. Он мечтал, что когда-нибудь в жаркой битве, после удара чужого меча, он очутится в их чертогах, и представлял, как впервые увидит морских великанш, расскажет о дальних странах и громких битвах, которые ему довелось повидать. Он хотел стать ближе к дочерям моря, понять, о чем они поют, о чем перекликаются, на что сердятся. Он грезил о далеких берегах, ни разу не виденных, но, несомненно, прекрасных, о драккарах, летящих по спине моря, о подвигах, свершаемых ради славы и богатства.

Но мечты и надежды, царствуя ночью, с рассветом таяли, а днем его ждали обычные для усадебной жизни дела – рассуживание ссор меж родней, заготовка сена, охота, сбор урожая. И песни дочерей Ньерда исчезали за хлопотами. Отцу не на кого было оставить усадьбу – мать Сигурда умерла, а другая женщина так и не вошла в их дом, поэтому за делами приглядывал сам Сигурд. Он еще на что-то надеялся, когда однажды осенью в положенный срок отец не вернулся из похода. Корабли, пришедшие в Каупанг, привезли лишь обломок его меча. Хирдманны отца, те, кто еще не обзавелся семьей в усадьбе, нашли нового хозяина. Следующей весной они отправились в поход с другим хевдингом, а остальные осели на берегу, как и сам Сигурд.

Время плескалось неспешными волнами, все реже он выходил к морю, все реже разговаривал с дочерьми Ньерда, а потом и вовсе перестал мечтать о великих походах и далеких землях. Кажется, это случилось, когда он впервые женился. Юхта была хорошей женой, домовитой, хозяйственной, доброй. Она не нравилась Сигурду, однако породниться с дочкой херсира Кнута было полезно, ведь Кнут был самым ближним соседом. Потом усадьба разрослась, и у Сигурда появилась вторая жена – Гунна. Она оказалась мила и беззащитна, совсем как маленький ребенок. А на Снефрид бонд женился из-за глупой хмельной блажи. Однажды во время пира белолицая девушка, прислуживающая ему за столом, приглянулась Сигурду, и, не раздумывая, он разделил с ней ложе. Потом оказалось, что Снефрид – из хорошего рода, вот и пришлось назвать ее женой.

Три жены, большая усадьба, полная родичей и слуг, стада скота, крепкие торговые связи, – все было слишком хорошо, чтобы тосковать по ночным купаниям и детским мечтам. Но нынче на душе у бонда было тоскливо. Он ворочался с боку на бок, стараясь не разбудить спящую рядом Снефрид, вздыхал, подсовывал ладонь то под одну, то под другую щеку, но сон не шел. От множества людей в доме стоял тяжелый запах, открытая дверь не впускала достаточно воздуха. Перевалившись через сонно причмокнувшую жену, Сигурд спустил ноги с лавки, сел, опершись локтями о колени, уронил лоб в ладони. Веки были тяжелыми, голова побаливала, зато пол приятно холодил ступни. Тяжело вздохнув, бонд на ощупь отыскал в изголовье постели смятый плащ, накинул его на плечи и пошел к дверям.

На дворе было свежо, дождь забарабанил по голове и спине Сигурда крупными холодными каплями. Встряхнувшись, Сигурд двинулся к морю. Ему вдруг захотелось коснуться прежней, беззаботной детской жизни, услышать голос моря, поглядеть на корабли, посидеть на берегу, мечтая о чем-то несбыточном.

На сей раз бонд пошел прямо по дороге, переступая через лужи и стараясь выбирать места посуше. Дорога вильнула перед каменной грядой, окружившей торговую площадь и пристань Каупанга, поползла вдоль нее. Сигурд провел ладонью по влажным камням, улыбнулся. Этот жест вновь напомнил ему детство. Тогда он часто гладил мокрые спины валунов, представляя, что каменная гряда вовсе и не гряда, а спящий дракон, а он сам – бесстрашный воин, ничуть не хуже Тора ^[17], не боящийся разбудить чудище и вступить с ним в неравную схватку. Теперь-то он знал, что драконов не бывает, а если они и есть, то живут где-нибудь далеко, в подземных пещерах или на краю мира, где в яме сидит на цепи громадный Фернир ^[18] – пожиратель солнца.

Возможно, кто-то из воинов Бьерна или сам Бьерн видел драконов, во всяком случае, многие торговцы, приходящие в Каупанг из далеких земель, уверяли, что встречали их, но Сигурд им не верил. Лишь однажды он поверил подобным словам, когда о драконах рассказывал синекожий раб, привезенный издалека, с жаркого юга, где вместо снега и земли – горячий песок. У него были розовые ладони и пятки, очень плоский нос и большие губы. В носу у раба висело кольцо из железа, будто у быка, ведомого на случку. «Драконы огромны, у них длинный хвост с шипами, узкие глаза и пасть, усеянная двумя рядами зубов. У них короткая шея и ноги, но они очень быстро бегают. Они не умеют летать, зато умеют плавать, живут в реках и притворяются бревнами, поэтому люди и звери часто их не замечают. Нападение дракона невозможно отразить», – на плохом северном языке рассказывал раб. Над ним многие смеялись, говорили, что таких драконов не бывает, а Сигурд ему верил. Если где-то на земле и жили драконы, то как раз такие – похожие на огромные плавучие бревна, с короткими лапами и огромной пастью…

Дорога вывела Сигурда на площадь. Далеко, у кромки берега, горел костер, разведенный людьми Бьерна, – ярл оставил у драккаров надежных сторожей. Над костром, оберегая его от дождя, на четырех кольях был натянут кусок полотнища, вокруг огня горбились маленькие черные людские фигурки, до Сигурда доносились невнятные голоса, смех.

Стараясь оставаться незамеченным, бонд двинулся вдоль внутренней стороны ограды к уходящему в море мысу, надеясь, затерявшись меж камней, спокойно посидеть в одиночестве. Он уже почти скрылся за мысом, когда от костра окликнули:

– Эй, Кьятви!

Сигурд не обратил внимания на оклик – звали не его, а какого-то Кьятви. Однако не успел он пройти и трех шагов, как уже несколько голосов настойчиво закричали:

– Кьятви! Ты что, оглох?! Эй, Кьятви!

В темноте все кошки серы.

Понимая, что его могли принять за кого-то другого, Сигурд остановился, обернулся. Один из воинов отошел от костра, направляясь к нему. Не дойдя, остановился, громко сообщил приятелям:

– Это не Кьятви!

Те дружно вскочили на ноги, звякнули вынимаемые из ножен мечи.

Разглядывая приближающихся хирдманнов, Сигурд представил, как глупо он выглядит – босой, без рубашки, с мокрыми от дождя волосами, в завязанном узлом на груди старом плаще. А воины наступали на него, поджарые, ловкие, как свободные дикие звери. Окружили, озадаченно принялись разглядывать бонда. Ни одного знакомого лица среди них Сигурд не признал.

Наконец, один из сторожей сунул меч в ножны, хмыкнул и поинтересовался:

– Куда это ты идешь средь ночи, бонд?

Вряд ли Сигурд мог внятно объяснить, куда он идет и, главное, зачем покинул мягкую постель и ласковое тело молодой жены.

– Душно. Не спится, – буркнул он.

– Ясно, – сказал воин.

Судя по всему, здесь он был старшим. Едва его оружие ушло в ножны, как все остальные тоже попрятали мечи.

– Меня зовут Хемминг, сын Готфрида, я родом из саксов ^[19], – назвался воин, приглашая, повел рукой в сторону костра, подле которого маячили еще две темные тени. – Не прячься подобно вору, бонд. Раздели эту ночь с нами.

Сигурду не хотелось ни с кем разговаривать, он уже жалел, что ушел из дома, но отказывать воинам Бьерна было опасно. Согласно кивнув, бонд двинулся к костру.

Когда в отблесках пламени стали различимы узлы, удерживающие навес над костром, Сигурд признал в одном из сидящих стражей светлоглазого Рюрика. Мальчишка кивнул ему, как старому знакомому, пододвинулся, уступая место. Теперь Сигурд видел, что воины расположились не на земле, а на снятых с драккара веслах.

Опустившись подле Рюрика, бонд протянул ближе к огню босые ноги, поправил накидку, мельком глянул на море. Тяжелые черные корабли в ночи казались огромными, будто сказочные птицы с Востока, чьи птенцы питаются лошадьми и коровами, пожирая их одним махом. Драккары мирно покачивались на волнах под тихое потрескивание дров в костре и плеск воды, но Сигурду казалось, что достаточно вскрикнуть, и они, распустив огромные крылья, ринутся в небо, разгибая скрученные клубком драконьи шеи и со свистом выдыхая огонь из разверстых пастей.

Рюрик локтем подтолкнул Сигурда, протянул ему большую деревянную кружку с хмельным медом. Обхватив бока кружки обеими ладонями, Сигурд глотнул сладкого меда, передал питье дальше по кругу, утер губы краем плаща.

– Говорят, будто Дамир из Эстфольда собрал пятнадцать кораблей, чтоб пойти с ним, – продолжил, видимо, давно начатый разговор кто-то из воинов, сидевших напротив Сигурда. Лицо говорящего пряталось в темноте, зато бонд хорошо видел его ноги в новеньких сапогах, сшитых из двух кож ^[20].

Чаша перекочевала в руки Хемминга, он громко отхлебнул, помычал, смакуя пряный вкус напитка, проглотил, согласно кивнул.

– А что, может, у них и получится. Карл Лысый ^[21] нынче похож на человека, который пытается сбросить вцепившегося в горло волка. Вряд ли он обратит внимание на укусы ос.

– Ради борьбы с осами Лысый может договориться с братьями-волками, – сказал обладатель кожаных сапог.

– Ха! Братья-то его и сожрут. Нет, в земле франков не будет мира, пока из детей старого Людовика не останется только один – самый сильный.

Сигурд плохо понимал, о чем болтают воины, но сидеть средь них, чувствовать тепло огня, свежесть морского ветра и пить сладкий дурманящий напиток ему нравилось. Он даже забыл про дождь.

– Они говорят о Карле Лысом, короле франков? – склоняясь к Рюрику, спросил он.

– Да, они говорят о походе, который затевает Красный Рагнар, – ответил мальчишка. – Рагнар хочет пойти на франков, пока там дети умершего короля Людовика дерутся между собой. Красный намерен взять большую добычу.

Сигурд знал Рагнара. Высокий рыжий морской ярл, родом из эрулов ^[22], частенько наведывался в Каупанг, привозил добытые в походах богатства, менял рабов на еду или золото, а за золото покупал клятвы новых воинов. Несколько раз он ночевал в усадьбе Сигурда, умел красиво рассказывать, бахвалился своими подвигами, много пил и совсем не смотрел на женщин. Эрул был очень отважен и очень вспыльчив. Однако Сигурд никогда с ним не ссорился, а в последний приезд Рагнара они и вовсе стали добрыми друзьями, заключив выгодную для обоих сделку. Сигурд уже не помнил, что на что они поменяли, но довольны остались оба.

– Рагнар гостит в Норвегии? – нахмурившись спросил он.

– В Свеаланде ^[23], у тетки, – сказал Рюрик. – Его корабли всю зиму простояли на озере Венерн. После похода на франков он собирается вернуться в Свеаланд. Говорит, будто успеет до середины лета. Оставит добычу и двинется на восток.

– Он не сумеет пройти с добычей мимо датских земель. – Сигурд был горд, что разбирается в воинских делах ничуть не хуже бывалых хирдманнов. – Хорик, конунг Дании, горазд до чужого добра.

Рюрик безмятежно пожал плечами.