Замыкал выводок рыжий кудлатый пес с загнутым на спину хвостом и лисьей мордой. Пес искренне веселился, подпрыгивал, лаял и, изредка вырываясь вперед, старался ухватить Кару за подол юбки. Та отмахивалась от него узелком, бестолково зеркала по сторонам обезумевшими от ужаса глазами и, пытаясь пересчитать детей, постоянно сбивалась на третьем.

– Мы уходим на обережную скалу ^[9]! – заметив Сигурда, завопила она, дернула старшего сына за руку, потащила вперед.

Спотыкаясь и на ходу захлебываясь ревом, дети поковыляли вслед за матерью. На их месте возник Даг – бледный, облаченный в кольчугу, с мечом и щитом в руках.

– Будем биться как мужчины! – отчаянно проорал он и метнулся прочь.

Сигурд поймал его за плечо, развернул к себе.

– С кем биться? – стараясь оставаться спокойным в царящем вокруг бедламе, спросил он.

– Что?! – пытаясь высвободиться из его хватки, Даг смешно дрыгал плечами. Щит лупил толстяка по спине, гулко стукался о рукоять меча.

– Ты понимаешь, что орешь? – поинтересовался Сигурд. – Ты с кем собираешься биться? С Бьерном? Ты его имя знаешь?

Даг непонимающе заморгал, однако вырываться перестал.

– Его имя – Бьерн Губитель Воинов, ярл из Гарды, сын Горма Старого, – чуть повышая голос, произнес Сигурд. – У него в хирде желтоглазый берсерк Хаки Волк со своими людьми. Даже Черный конунг не стал бы драться с этим ярлом.

– Но… Но… – Круглые глаза Дага стали грустными, щеки затряслись. Спокойный голос бонда отрезвил его. Еще несколько человек, в шуме и суете уловившие слова Сигурда, остановились, прислушались к разговору. Понемногу к ним стали подтягиваться остальные.

Дождавшись, когда гомон уляжется, Сигурд спросил:

– Кто-нибудь видел корабли Бьерна?

Видели двое. Один – старый Хьяти – постоянно видел то корабли, то драконов. Старик уже давно пребывал в некоем мире, весьма отличном от обычного, поэтому Сигурд не стал его расспрашивать. Зато зрению и словам молодого Ауна-резчика бонд вполне мог доверять.

– Щиты на их кораблях перевернуты белой стороной, – сказал Аун.

– Значит, ярл идет с миром, и нам нечего бояться, – успокоился Сигурд.

– Но это может быть уловкой…

– Какая еще уловка? – Сигурд отмахнулся. – Мы не так сильны, чтобы Бьерн стал прибегать к уловкам.

– Он может быть очень зол, – пискнул из толпы женский голос. – Ведь тут его колдунья.

– Он может быть зол только на нее, – ответил Сигурд. – Она сама пришла к нам в усадьбу, и мы не держим ее здесь силой.

– То-то и оно. – Из-за спины Ауна вылезла Снефрид, оправила рубашку, сложила белые пухлые руки на животе. – Она ведь могла сбежать от него. Утром, услышав крики, я заглянула в избу колдуна. Ее там нет. Вот Бьерн придет и станет спрашивать: «Где моя болотная девка?» А мы не знаем. Он не поверит, вытащит меч…

Сигурда всегда удивлял женский ум. В нем была какая-то изворотливость, удивительная способность переиначивать все простое и ясное так, что понятным оставалось лишь собственное имя. А Снефрид и вовсе отличалась своеобразием мыслей. Иногда из одного неудачно сказанного Сигурдом слова она сооружала целую историю, в которой именно он, Сигурд, становился виноватым во всех случающихся на земле бедах. Теперь такую же историю она городила вокруг колдуньи и Бьерна. Сигурд чувствовал надуманность в ее речах, однако собравшиеся слушали Снефрид и даже поддакивали ей.

– И что ты предлагаешь? – устав от глупых выдумок жены, спросил Сигурд.

– Надо найти колдунью, – решительно заявила Снефрид. – Связать ее, привести в бухту и вернуть Бьерну. Он возьмет ее и уйдет!

– Верно, – поддержал дурную бабу кто-то из мужчин.

– Только связать надо покрепче и рот заткнуть, чтоб проклятьем не навредила, – посоветовал женский голос.

– Глаза, глаза ей надо завязать! – выкрикнул молодой девичий.

– Хватит!!! – не выдержав, рявкнул на разошедшихся родичей Сигурд. – Колдунью зовут Айшей, так ее и называйте. Искать ее будем я и Даг. Остальные ступайте по домам и сидите тихо, пока мы будем искать Айшу и говорить с Бьерном.

На краткое время толпа притихла. Ветер гулял по головам, ерошил волосы, плескался в одеждах.

– Гм-м-м. – Магнус протолкался меж родичей и принялся мямлить, задумчиво покусывая верхнюю губу: – Так-то оно и верно, да вот это… Если что, так ничего, а если не выйдет, тогда – как?..

– Он говорит, что детей и женщин надо бы на всякий случай спрятать на охранной скале, – растолковал его бормотание Даг.

– Хорошо, – кивнул Сигурд. – Ты, Магнус, соберешь всех детей и баб и отведешь их на скалу. А мужчины пусть запасутся оружием и сидят в домах – ждут, когда вернемся.

– А если не вернетесь? – утирая уже намокшие глаза, всхлипнула Снефрид.

Тут же подле нее появилась Юхти, обняла, принялась гладить глупую молодуху по волосам. Та, разрыдавшись, уткнулась носом ей в плечо. Сигурд довольно оглядел толпу – он мог гордиться своими женщинами.

Первая паника прошла, люди разбрелись, деловито обсуждая, каким оружием лучше запастись и как долго надо ждать, чтобы понять, случилась ли беда со старшим бондом. Магнус, повеселев, принялся распоряжаться стайкой баб, сгрудившихся вокруг него. На голову возвышаясь над квохчущими женщинами, он что-то объяснял, неторопливо кивал, советовал.

– Пошли. – Сигурд потянул Дага за рукав.

Вдвоем они потопали к воротам усадьбы. Меч толстяка, слишком длинный для его маленького роста, чиркал острием по земле за спиной Дага. Пока шли глинистой дорогой, он почти не мешал, лишь оставлял за Дагом извилистую тонкую полосу, но когда свернули к бухте и принялись перебираться по прибрежным валунам, пригибаясь, чтоб не приметили с моря, клацанье железа о камни стало раздражать Сигурда.

– Меч оставь, – обернувшись, приказал он Дагу.

Толстяк неохотно сбросил с плеча ременную петлю, к которой крепилась рукоять оружия, ногой затолкал оружие под серый валун, буркнул:

– Ты говорил пойдем колдунью искать, а идем в бухту.

– Идем. – Сигурд протянул руку, помогая толстяку влезть на валун. – Если Айша хотела уйти, она уже давно ушла, и где ты ее теперь найдешь? Зато я точно знаю, где найти Бьерна с его стаей.

Перескакивая с валуна на валун, они пересекли каменистую гряду. Впереди, за ровным полем, служившим торговой площадью, открылась бухта. Серые мрачные волны катились на берег, где-то далеко, под тяжелым, затянутым тучами небом, в воде проблескивала пена – ожерелья дочерей славного Ньерда. Касаясь крыльями волн, у берега кружили чайки, надсадно кричали, то ли приветствуя, то ли прогоняя ранних гостей.

Гостей было много. Три драккара, длинных, темных, с изящно изогнутыми головами драконов на острых носах и тремя десятками весельных дыр по бортам, раскачивались недалеко от берега. На палубах черными мурашами суетились люди, спрыгивали с бортов прямо на мелководье, брели к берегу, высоко поднимая над головой оружие и рассекая грудью волны. Те накатывали на воинов со спины, скрывали их почти с головой и, будто испугавшись их упорства, вновь убегали в море к кричащим птицам и белым барашкам пены.

– Гляди… Гляди… – Даг принялся толкать Сигурда в спину, но бонд уже сам видел то, чему так поразился толстяк. На берегу, прямо перед носом огромного головного драккара Бьерна, стояла маленькая женская фигурка. Она казалась совсем крошечной, меньше головы дракона на носу корабля, и очень одинокой.

– Айша, – прошептал Сигурд.

Ему захотелось выскочить из укрытия, промчаться по площади, подхватить маленькую колдунью на руки и унести ее как можно дальше от раззявленной драконьей пасти и грозных воинов Бьерна, выбирающихся на берег. Казалось, что лишь так он сумеет защитить ее. Однако первый воин, в шапке из волчьей шкуры, едва очутившись на суше, устремился к колдунье, облапил ее, радостно встряхнул и тут же отпустил, уступая место второму, – потоньше и поменьше.

– Желтоглазый Волк, – указывая на воина в шапке, прошептал Даг. Потыкал пальцем в поясницу Сигурда, заявил: – А этот, светловолосый, – Тортлав, скальд из Фьордов… А это кто?

Сигурд вгляделся в маленького худого воина, узнал в нем юнца, с которым говорил у ворот усадьбы конунга Олава:

– Рюрик, воспитанник Олава Гейрстадира.

– А где сам Бьерн? – озадаченно фыркнул Даг.

Мог бы и не спрашивать. Оставив скучившихся подле нее воинов, Айша вдруг сорвалась с места, побежала к самой воде и повисла на шее невысокого крепкого мужчины.

Бьерн мало чем отличался от своих хирдманнов, на его груди не было дорогих украшений, а кожаные штаны и рубашка из грубой шерсти больше подошли бы обычному бонду. Необычными были лишь темные, заплетенные в косицы волосы на обритой ото лба до макушки голове, и золотое кольцо в ухе, изредка проблескивающее сквозь сеть косичек.

– Сиди тут, – предупредил Дага Сигурд. – Если что – беги в усадьбу.

Он принялся неспешно пробираться меж валунов ближе к находникам.

– Ты куда? – зашипел Даг.

– Похоже, они явились с миром. Сиди.

Оставив испуганного Дага в укрытии, Сигурд выбрался на открытое место, не торопясь двинулся навстречу пришлым. Сердце в его груди гулко бухало, однако он уверенно шел вперед, не сводя глаз с маленькой женщины, уже соскользнувшей с шеи Бьерна и стоявшей подле него. Бьерн что-то выговаривал ей, она кивала, улыбалась.

Первым Сигурда заметил желтоглазый берсерк, заступил путь, угрожающе рыкнул:

– Ты кто такой?!

Он закрыл собой Айшу, поэтому Сигурд попытался отойти так, чтобы вновь увидеть ее сияющее лицо. Однако Харек не позволил ему сделать и пары шагов – холодное лезвие меча скользнуло по шее бонда, остановило его. Лишь теперь Сигурд заметил желтые волчьи глаза Харека, исполосованное шрамами лицо, срезанное до половины левое ухо. От злого взгляда Волка бонду стало не по себе.

– Перестань, Харек, – одернул берсерка певучий голос. Меч Харека нырнул в ножны. Колдунья появилась из-за его плеча, ободряюще кивнула бонду.

– Это – Сигурд, бонд Каупанга. – Айша оглянулась на ярла, ее лицо вновь будто пронзил светлый луч. – Я очень благодарна ему. Он сообщил мне о болезни Финна и хорошо меня принял в своей усадьбе.

– Ты не должна бегать к бывшему рабу по первому зову. – Голос у Бьерна был хриплым, но злости в нем не чувствовалось. – Это недостойно.

– Недостойно предавать друзей, – перебила его колдунья. – Ты знаешь, как много сделал для меня Финн.

– Он больше не раб, ты расплатилась с ним. Я дал ему свободу по твоей просьбе.

– Нельзя расплатиться с другом.

– Раб не может быть другом жене ярла, – Бьерн лениво отбрехивался от нее, как большой старый пес от нападок маленькой верткой собачонки. Сигурду было неловко слушать их перепалку, но он не знал, куда уйти, да и надо ли. Поэтому мялся, переступал с ноги на ногу, тоскливо озирался по сторонам и покусывал губы.

– Но ты пока еще не назвал меня своей женой, ярл! – Айша рассердилась, в ее певучем голосе зазвенели нотки обиды. – Но ты всегда прав…

Она повернулась и пошла прочь.

– У тебя есть лодка, бонд? – нарушил неловкое молчание Харек.

– А? Что? – Сигурд растерянно сморгнул, затем опомнился, закивал: – Есть.

– Пришли людей и лодку. – Харек проводил взглядом уходящую Айшу, задумчиво договорил – Пусть заберут с корабля женщину, дочь конунга Альдоги, вдову Орма Белоголового. Она не хочет мочить одежду.

Сигурд кивнул. Значит, слухи не врали: с Бьерном была еще одна женщина – жена погибшего зимой ярла Орма Белоголового, дочка конунга Альдоги. Злые языки еще болтали, что она беременна от Орма, но тут правду могла знать лишь она сама.

– Чего стоишь? Ступай! – Харек подтолкнул бонда в спину.

Изредка поглядывая на присевшую в сторонке на камень колдунью, Сигурд поплелся прочь. Краем уха он успел услышать, как Харек обратился к Бьерну.

– Зря ты так, – негромко произнес желтоглазый. – Айша заслуживает лучшего. С Гюдой ты ведешь себя иначе. Может, то, о чем шепчутся, – правда, и, когда мы придем в Альдогу, ты назовешь дочь князя…

– Не лезь, Волк, – глухо, с непонятной горечью в голосе оборвал его Бьерн. – Не лезь!..

Нежданным гостям в усадьбе обрадовались. Вернее, не столько им, сколько тому, что дело обошлось без кровопролития и гости не пытаются разграбить и без того обнищавшую за зиму усадьбу. Ярлу и его людям выделили длинную воинскую избу. Она предназначалась для редких приездов конунга Олава, но в эту зиму конунг не приезжал из-за болей в ногах ^[10], и изба пустовала всю зиму. Рабы быстро развели очаг, натаскали дров, вычистили пол и устлали лавки мягкими шкурами. Подоспевшие из соседней усадьбы люди херсира Кнута поставили стол, мужчины зарезали свинью и нескольких кур, женщины приготовили граут ^[11], выложили на красивые блюда копченую рыбу, – Каупанг славился хорошим рыбнымным промыслом. В предвкушении пира девушки разрядились в праздничные уборы, обвешались украшениями, будто ели шишками, и расхаживали по усадьбе павами, косясь на статных молчаливых воинов и мигом теряя чванность, очутившись где-нибудь в укромном уголке. Там они сближались макушками принимались квохтать, словно потерявшие яйцо наседки, обсуждая, кто кому по нраву и кто на кого да как поглядел.

Пока в усадьбе царила предпраздничная суматоха, Сигурд послал рыбацкую лодку к кораблям, как просил Харек. Сам бонд на той лодке не поехал. Он бродил по усадьбе и искал глазами хрупкую фигуру колдуньи.

Однако Айша нашла его сама. Вынырнула из избы старого Финна, поспешила к бонду.

– Финн уходит, – подойдя совсем близко, сказала она.

Не зная, что ответить, Сигурд согласно кивнул.

– Он согласился принять дар от людей Каупанга.

Очнувшись, бонд отвел взгляд от ее рысьих глаз, опушенных черными ресницами, спросил:

– Какой дар?

– Я позабочусь об этом. А ты ступай к Финну. Хозяин усадьбы должен проводить гостя в последний путь.

Она довела Сигурда до дверей в дом колдуна. Ступив внутрь, бонд сощурился, привыкая к полутьме, разглядел нескольких человек подле ложа умирающего, невысокую женскую фигуру у очага и согнутую у ее ног рабыню, одетую в простую рубашку, порванную на плече. Стоявшая подле очага женщина обернулась на шум.

До сих пор Сигурд не видел дочери конунга Альдоги и вдовы ярла Орма Белоголового, которую привез на своем корабле Бьерн, зато теперь в слабых бликах пламени она показалась ему удивительно красивой. Кожа невысокой и ладной женщины была свежа, волосы отливали золотым блеском, а голубые глаза блестели наивностью и верой во что-то хорошее, как у невинной девушки.

– Это – Гюда, – шепнула Сигурду колдунья.

– Гюда? – будто повторяя за ней, позвал Финн.

Гюда оттолкнула пришедшую с ней рабыню, стараясь не испачкать вышитой золотом юбки, прошла к ложу колдуна, присела на край лавки.

– Ты звал меня?

Она даже не назвала старика по имени. Но тот не обиделся.

– Послушай меня, дочь конунга. Не спеши домой, проси ярла отложить поход. Ветряные птицы Нифльхейма носят тьму над спящей водой. Попроси Бьерна подождать…

Финну было трудно говорить, он задыхался.

Айша потихоньку просочилась в угол, где стояла бочка с водой, зачерпнула ковшом.

Старик больше проливал, чем пил, вода плескала через край ковша, мочила его бороду, рубаху на груди, одеяло. Он взмахнул рукой, и Айша убрала ковш в сторону.

Глядя, как она отжимает влажный край одеяла и вода сбегает по земляному полу в ведущую к двери канавку, Гюда брезгливо поморщилась.

– Ты опять принялся пророчествовать, старик!

– Но я говорю правду!

Финн приподнялся, оперся на локти. Мокрая тряпица соскользнула с его лба, шлепнулась на пол. Гюда подняла ее двумя пальцами, отбросила прочь.

Лицо старого колдуна вытянулось, омертвело. Голубые глаза застыли двумя неподвижными бусинами.

– На китовом пути в страшной буре запоет зверь снасти ^[12], призывая домой потерянную хвити. Тьма обретет жизнь в капище четырехликого бога, чтоб испытать ту, которая захотела жить ради любви. Хвити не живут, она пойдет на зов. Тьма коснется всех, Скульд спутает пряжу… Будет много смертей. Проклятие погубит племя могучих воинов, а та, что трижды была женой, умрет от врага без имени возле земель Дорсука ^[13]. Отложи свой поход домой, дочь конунга. Отложи поход, и птицы Нифльхейма не найдут вас…

Айша попробовала уложить старика. В последние дни он совсем высох, стал легким, беззащитным, и обычно с ним удавалось легко справиться. Но теперь он вырвался из рук болотной девки.

– По земле потекут кровавые реки, корабли лягут на дно, город на берегу большой реки обратится в кучку пепла. Люди будут есть людей, вороны пресытятся кровью. Безумие поглотит тебя, а маленькая хвити не…

Гюда расхохоталась.

– Ты бредишь, старый болтун! – сквозь смех произнесла она. – Я не понимаю, о чем ты говоришь!

– Песня вепрей волн, – шелестел Финн. – Страшная последняя песня… Не буди тьму, дочь конунга! Отложи поход, не буди тьму. Может, потом… потом… когда хвити научится жить, а ярл – любить…

Но Гюда уже не слушала. Хохотала, шлепала унизанными перстнями пальцами по лавке, на которой умирал старик. Сигурду хотелось отвернуться, чтобы не видеть ее ровных белых зубов и не слышать ее смех. Впервые в жизни ему была противна красивая женщина.

Рано утром Финн умер. Когда-то он был безродным рабом, колдуном, в память о таких не ставили памятных камней, однако Тортлав, скальд, пришедший с Бьерном, выбил на небольшом валуне короткую вису:

 
Позвала Хель
Финна на ужин.
Разве мог отказаться безродный?
В память о нем народ Каупанга и Айша из Гарды камень воздвигли.
 

Это и был тот самый дар, который перед уходом в царство Хель решил принять от каупангцев старый колдун.

Хоронили Финна тихо, без пышных торжеств и погребального костра. Труп старика завернули в промасленную холстину и отнесли в лесок на холме. Утро выдалось дождливым, ноги рабов, несших старого колдуна, скользили по размокшей глине. За ними серая лошадка тянула возок с памятным камнем, тоже обернутым в холстину. Тележка подпрыгивала на ухабах и расплескивала мелкие лужи. Не доходя до леса, Айша остановила рабов у молоденькой осинки.

– Здесь, – сказала она.

Рабы послушно опустили легкое тело на землю. Почуяв мертвечину, лошадь задергала ушами, попятилась.

– Тпр-р-р. – Сигурд подхватил ее под уздцы, привязал к осинке, потом приподнял камень, вывалил его из повозки. Холстина развернулась, под дождем заблестела свежевыбитая надпись.

Рабы споро выкопали яму в мягкой земле, уже оттаявшей от зимних холодов. В длину она была в рост старого колдуна, а в глубину – чуть больше чем по колено. Рабы бережно уложили в яму труп, воззрились на колдунью, ожидая ее приказов.

– Ступайте в усадьбу, – отослала их Айша.

Сигурд предпочитал не смотреть на нее, – она была бледна и грустна, а по ее щекам стекала то ли дождевая влага, то ли слезы. Хотя голос у нее был спокойный, и Сигурд предпочитал верить, что ее щеки мокры только от дождя.

Негромко переговариваясь, рабы побрели вниз с холма. Оставшись наедине с болотной девкой, Сигурд присел на корточки в паре шагов от ямы. Он полагал, что Айше захочется попрощаться со стариком, и не ошибся, – она подступила к трупу, что-то прошептала. Потом вытащила из складок юбки загнутый ритуальный нож и крепкий осиновый колышек, примерно такой, каким метят межи.

– Помоги мне. – Не глядя на Сигурда, колдунья протянула ему колышек. – Финн сам просил об этом. Мертвые колдуны редко находят покой в своих могильных курганах, а Финн хотел отдохнуть.