Когда Коля перешел в шестой класс, жизнь стала еще веселее. К зиме Дашка и Ташка наконец научились спать по ночам. Теперь Коля просыпался утром и благодарно улыбался их кроватке: «Умницы, поспать дали».
А по весне он возвращался из школы, открывал дверь комнаты и кричал:
– Где там мои кукарямбы?
И две кукарямбы на ножках-тумбочках с писком «Коя, Коля» ковыляли к нему. И он хватал их в охапку обеих, от радости не чувствуя их веса. А они сразу принимались тянуть его за волосы, жевать щеки и цапать липкими лапками за нос. Погуляв с ними по комнате, он ставил их на пол, утирал лицо и притворно ворчал: «Обслюнявили!..».
Лишь одно происшествие смутило его и озадачило. К ним домой как-то заявился тренер из спортивной секции. Он несколько раз был на уроке физкультуры в школе, каждый раз отечески похлопывал Колю по плечу и предлагал зайти как-нибудь, посмотреть, что у них там, в спортшколе, делается. На это Коля очень вежливо отвечал ему: «Спасибо. Времени нет».
И вот этот настырный тренер явился к ним домой и давай агитировать маму. В комнату он проходить не стал, остановился в коридоре, вероятно, воображая, что так доставит меньше хлопот. И там, упершись локтем в древний скрипучий шкаф, убедительно гудел на всю квартиру. Соседки, сгорая от любопытства, заметались взад-вперед по коридору. Коля слышал из комнаты их лукавое шлепанье под гул тренерского баса и страдал за маму.
Постепенно гудение стало громче. А маминого голоса вообще слышно не было. Молчала, что ли?
Наконец тренер совсем разозлился и заорал:
– Вы поймите только, чего вы его лишаете! Что вы за мать? Парня в няньку превратили!
И тогда Коля решительно вышел в коридор и сказал тихо и сурово:
– Не кричать. Детей мне напугаете.
Тренер несколько секунд смотрел на него, окаменев, потом покраснел, пробормотал: «Прошу прощения… Я пошел…». И скрылся за дверью.
Мама вернулась в комнату очень бледная, села и расплакалась навзрыд. Девчонки оторвались от кубиков и встали рядышком, испуганно заглядывая ей в лицо. Коля растерянно обнял ее. Она уткнулась ему в грудь, и он тут же почувствовал ее горячие слезы через рубашку.
– Ты… подожди еще немножко… – с трудом, захлебываясь, бормотала она. – Нам бы их лет до трех… жалко их в ясли… маленьких… Плохие здесь ясли-то… говорят… А там в детский сад… И будешь свободен… В большой спорт пойдешь…
Коля даже удивился, как серьезно отнеслась она к этим тренерским глупостям, и совершенно чистосердечно ей ответил:
– Да ты что? Делать мне, что ли, нечего, руками-ногами махать? Другие дела найдутся.
Но тренер-таки успел в школе нажаловаться на Колину маму. И несколько дней спустя завуч вызвала Колю к себе в кабинет. Она долго и ласково расспрашивала его о жизни, о трудностях, очень ли устает, не нужна ли помощь. Коля старательно припоминал, какие трудности у него, но, как назло, ничего на ум не приходило.
– Да вот. На горшок их трудно сажать, – вдруг вспомнил он. – Пока одну сажаешь – у другой штаны мокрые.
Результат беседы был неожиданный. Через пару дней он вдвоем с другом Серегой тащил домой устрашающих размеров мешок с детским бельем и девчоночьими нарядами на все сезоны.
– Ну вот и приданое есть. Можно замуж выдавать, – деловито ответил он маме на ее немой вопрос.
Когда девчонкам исполнилось три года, вся семья дружно поступила в детский сад.
Мама пришла туда няней в младшую группу к девочкам. Ее работа началась в августе. Весь персонал две недели скреб, чистил, мыл кухню, коридоры, туалеты, игровые комнаты. Доставались и раскладывались по полочкам игрушки и учебные пособия, развешивались тяжелые шторы и тюлевые занавески.
А Коля целыми днями был с девчонками за маму. Кормил их, выгуливал во дворе, укладывал спать.
Как-то раз решили они втроем прогуляться в садик и посмотреть, где там мама пропадает целыми днями.
Увидев маму среди коробок с игрушками, девчонки с визгом кинулись к ней. А две растрепанные воспитательницы с криками кинулись к Коле:
– Какой большой! Какой большой! Ты поможешь нам? Света, пусть он поможет!
В садике разыгрывалась трагедия. Плотник дядя Гриша, он же электрик, он же сантехник и дворник, в настоящее время пропивал черно-белый телевизор и потому уже неделю не давал о себе знать. Жена плакала о телевизоре, а о муже не тревожилась:
– Деньги кончатся – появится, зараза паскудная!
А детский сад буквально погибал без мужских рук. Перед растерянным Колей открыли подсобку с инструментами, и он целый день ходил по всем группам, сколачивая сломанные стульчики, подтягивая крепления у шкафчиков, вкручивая лампочки и закрепляя карнизы.
Заведующая детсадом, увидев Колину работу, прослезилась и пообещала маме премию из аванса прогульщика дяди Гриши.
Счастлива была мама, которую впервые в жизни не попрекали безотцовщиной, а превозносили до небес за изумительное воспитание изумительного сына. Счастлив был Коля, впервые ощутив упоение настоящим мужским делом. Счастливы были девчонки, впервые увидевшие столько игрушек сразу.
Вот так, самым счастливым образом, началась новая трудовая жизнь.
Сначала Коля думал, что это будет очень интересно – приходить домой и сидеть одному в тишине за уроками. Вернулся он так в пустую комнату – раз, другой, третий – и не выдержал. Стал сразу из школы прибегать в детский сад. Мама сначала посердилась. Она-то мечтала, что он без них отдыхать будет или впрямь, может, в какую-нибудь секцию кинется.
Но потом она смирилась, и все устроилось прекрасно. Взяли они с Колей на полторы ставки еще коридор и лестницу – работников в детском саду, как всегда, не хватало, и Коля после школы, съев у мамы в группе щедрую порцию обеда, засучивал рукава и тер шваброй капризный светлый линолеум. А что – тоже вроде спорта, а семье лишняя копейка.
Потом помогал маме одевать ребятишек, тепленьких, розовых после дневного сна, доверчиво сияющих: «Здластуй!».
А пока мама в белом халате и косынке, серьезная, как врач, кормила детей полдником, он успевал рядышком на подоконнике сделать русский и алгебру, а то еще и физику.
Такая жизнь поначалу казалась нелегкой, но быстро обкаталась. Коле нравилось, что с ним приветливо здороваются воспитательницы, что его узнают на улице дети, дергают за рукав своих мам: «Видишь? Видишь? Это Коля идет!».
Уставал? Ну и подумаешь. К вечеру это было даже приятно. Он успевал вытянуть гудящие ноги, уютно укрыться одеялом и, улыбаясь от удовольствия, уплывал в спокойный сон.
Так пережили зиму. А по весне начались хлопоты.
Мама решила вывезти их в «родовое имение» – избенку с огородиком в деревне, откуда была родом.
В майские праздники она оставила Колю с девочками на два дня. Съездила на разведку, поприбиралась, пыль повытрясла и в смятении примчалась домой:
– Ну как вы тут без меня?
А что было беспокоиться? Сама же им кучу еды оставила – прямо на неделю хватило бы. Что он, не накормит девчонок, не оденет, спать не уложит? Смешно даже.
С сестренками у него проблем не было. Проблемы были с самим собой. С некоторых пор стал он странности в себе замечать. А после зимы так даже затревожился.
Ну ноги шерстью обросли – понятно, ну там еще в других местах – допустим.
Но почему в голову какая-то хрень полезла? Да такая, что и сказать неудобно. Коля вскакивал по ночам и оглядывался на мамину кровать, не подслушала ли она его сон.
Наверно, подслушала. Потому что однажды вечером, когда он делал уроки, положила ему под локоть брошюрку из серии «Знание» под интригующим названием «О чем нужно знать юноше».
Ну и о чем же? А-а-а! Вот это про что!
Изучив брошюру, Коля успокоился. Все, значит, в порядке. Даже смешно стало. Вот тебе и венец природы, гомо сапиенс! А чуть что – обезьяна обезьяной!
Школа поразила Галю обилием незнакомых лиц: и детских, и взрослых. В первые минуты Галя даже боялась, что ей станет плохо, как тогда, в детском саду. Но все обошлось и даже стало нравиться, только на переменах было страшно.
А через неделю дедушка повез ее в музыкальную школу, где детей было меньше и отовсюду слышалась музыка.
Туда после работы подъехала мама, отпустила дедушку домой и побеседовала с учительницей по специальности. Слух у Гали оказался хорошим, а вот ручки – слабенькими.
– Тренируйте, развивайте!
И мама записала в общую тетрадь в черной кожаной обложке серию упражнений для укрепления Галиных ручек. Мама всегда записывала все необходимое для Галиного воспитания. Эта черная тетрадь, Галя знала, была уже третья.
Вернувшись домой, Галя почувствовала страшную усталость, руки дрожали, пальцы не слушались и роняли ручку и карандаш. Мама заглянула через плечо на кривые крючочки и квадратики в Галиной тетрадке и рассердилась. Лист вырвала и заставила переписывать все заново!
А Галя сильно-сильно стиснула зубы и опустила голову, чтобы мама не заметила слез.
Так, стиснув зубы, она и проучилась весь первый год. В обеих школах ею были почти довольны. Вот только подруг не появилось. Удобнее всего было бы дружить с соседкой по парте, но та фыркнула, когда Галя подошла к ней на переменке:
– Я хожу только с теми, у кого лицо красивое!
И Галя спорить не стала: никто не обязан дружить с некрасивыми.
А дома она опять и опять смотрела в зеркало.
Очень странно, но похожа она была и на папу, и на маму. Мамин острый длинный носик, узкое лицо. А папины светлые ресницы и брови. И волосы светлые, тоже папины. Только у папы они густые и тяжелые, золотистые такие, а у Гали вечно торчат мочалкой пыльного цвета.
И глаза серые, тоже папины. Только у Гали они как будто с другого лица, такие большие для худенького личика. Лягушонок пучеглазый.
Конечно, кому это захочется – с лягушонком дружить! И с ней не дружили, звали по фамилии:
– Эй, Сироткина, дай карандаш.
Прыгать со скакалкой Галя так и не научилась, в игры вроде «Али-Бабы» или «Штандера» ее не брали ввиду неуклюжести. А в интеллектуальных забавах «Я садовником родился…» или «Кис-кис – мяу» Галя даже смысла не улавливала. Так и стояла у стеночки, глядя на одноклассниц с любопытством и восхищением: «И как это они все умеют?».
Это было удивительное, сказочное лето!
Сплошь счастливое, как даже и не бывает. Судьба подарила его Коле, перед тем как сильно ударить прямо под дых.
Собираться начали еще в мае. Мама каждый день укладывала чемоданы и сумки, потом, ворча и охая, вытряхивала их, что-то перебирала, перекладывала и собирала заново. Ждали только окончания Колиных экзаменов.
Чуток поссорились с мамой из-за этого. Коля, вкусив взрослой трудовой жизни, размечтался, что после восьмого пойдет в техникум и будет носить домой стипендию. А потом в армии отслужит – и сразу на работу. И заживут они тогда по-царски!
Он уже в «Детском мире» платья девчонкам присмотрел, чтобы Дед Мороз на празднике растаял от такой красоты. А маме Коля задумал купить перчатки, настоящие, дамские, чтобы не видны были ее растрескавшиеся от хлорки пальцы. А то в магазине какая-то важная старуха в шляпе на маму заворчала, мол, ходят тут с кожными болезнями.
Так хорошо он все задумал, и стипендии бы хватило. Да не тут-то было. Мама раскричалась:
– Не смей! Десятилетку будешь кончать!
И даже за ухо его потаскала, хотя до этого самого уха уже не так-то легко было дотянуться.
А потом пригрозила:
– Вот еще так расстроишь меня – опять курить начну.
И Коле пришлось сдать позиции.
Выехали на следующий же день после экзаменов, рано утром.
Сначала в пустом, только что открывшемся метро, потом четыре часа в поезде дальнего следования. В маленьком зеленом городке два часа сидели прямо на траве у автобусной остановки и ели бутерброды с чаем. Полтора часа тряслись в душном раскаленном автобусе. И наконец часик шли пешком.
Девчонки от усталости плакали в голос, но взять их на руки возможности не было. Чемодан в одной руке, чемодан в другой, рюкзак на спине. А мама так увешала себя со всех сторон сумками, что получилась гора с ножками.
Когда из-за рощицы вдруг выплыла деревенька, сил сразу прибавилось. Девчонки утихли, а у Коли вдруг появилось такое чувство, что он домой идет. Вроде как жил он уже здесь, все какое-то знакомое.
Улица была всего одна. На ней по обе стороны стояла дюжина избушек. Когда подошли ближе, Коля разглядел, что большая часть – нежилые. Заколоченные седыми досками, они пугали, как мертвые лица.
Жили-доживали в этой деревне четыре бабули: дряхленькая баба Дусенька, добрая душа баба Катя, хулиганистая бабка Нинка и интеллигентная Вера Ивановна.
У Веры Ивановны был сын, но жил он в Молдавии, присылал ей оттуда письма и посылки к праздникам. Сам не показывался. Один раз приехал когда-то с молодой женой, да через неделю и уехали – супруге не понравилось.
– Так ведь как в Молдавии? Плюнь на землю – персик вырастет! А здесь, трах-тарарах, все лето в земле ковыряешься к небу задницей! – усмехалась бабка Нина.
В посылках сына всегда кроме еды были и книги. Вера Ивановна была учительницей и учила когда-то всех-всех, кто сейчас работает в местном совхозе. И маму Свету когда-то учила. И даже бабку Нинку – кто бы мог подумать!
У бабки Нины были сын и дочь, муж погиб в войну. Дочь с зятем не приезжали, только открыточки присылали к праздникам – у них под Ленинградом была своя дача. Зятя бабка не жаловала:
– Больно нехорош спьяну – руглив! Ругаться-то я сама люблю, а другим не позволяю!
Сын приезжал к бабке Нине в сентябре, ожесточенно работал весь отпуск: копал картошку, пилил с матерью дрова, чинил все, что требовало починки, красил все, что требовало покраски. Закончив дела, сразу уезжал в город, к семье.
А к Дусеньке не приезжал никто. Единственный из троих вернувшихся с войны сыновей давным-давно уехал с женой и детьми на север, там укоренился, дождался внуков. Да здоровье уж не то, опять с инфарктом в больнице там, в Норильске, лежит. А дети его и забыли совсем про одинокую старушку. А внуки и знать не знают про свою прабабушку.
Ну а баба Катя была как перст одна. В войну погиб муж, а десять лет назад в пьяной драке сложил голову сын.
– Гляди-ка, баба Катя печку нашу топит, – кивнула мама подбородком вперед.
Над серым домиком с покосившимися столбиками крыльца курился дымок. Ступенька под Колиными ногами прогнулась и плаксиво скрипнула. Плотно закрытая дверь отошла от стены с трудом. Из сеней тяжело пахнуло сыростью и печалью.
Но на кухне было тепло и весело. У печки хлопотала кругленькая старушка в застиранном цветастом платье. Белая косыночка сползла с седой головы и чудом держалась на затылке.
Увидев входящих, старушка что-то с грохотом уронила, всплеснула ладошками и запричитала:
– Да о-о-ой, да ми-илые, да голубенки вы мои-и-и!
– Тетя Катенька!
Мама стряхнула на пол всю свою поклажу и обхватила старушку обеими руками, чуть не оторвав от пола.
С минуту они стояли так, покачиваясь, и плакали. Потом баба Катя вырвалась из маминых рук и схватилась за Колю:
– Да о-о-ой! Да о-о-ой!
Едва дотянулась на цыпочках, расцеловала и опять заойкала:
– Да ведь как есть Никола Морозов в парнях! Ты подумай! Эх, дед, дед, не дожил, не посмотрел на свой патретик!
Потом обхватила руками девочек. Они едва держались на ногах, но стойко дали себя потискать. И опять счастливые слезы и причитания. А мама уже распаковывала большую сумку.
– Вот, тетя Катя, смотри. Тут булочка тебе ленинградская, свежая, вчера горячую брала. А тут колбаска. Холодильника-то нет у тебя? В самое холодное местечко убери и съешь быстро. Здесь сырки плавленые. Смотри, ешь, долго не храни. Тут тебе карамелечки к чаю.
И еще что-то, и еще что-то. Баба Катя радовалась как маленькая каждому гостинцу, расцветала, ойкала, всплескивала ручками:
– Ну и Светка! Ну ты и Светка! Да о-ой, да о-ой!
О проекте
О подписке