(297 год Железных Времен, Лютый месяц)
Сотник Литисай Звонкая Стрела бережно разгладил клочок пергамента, тронул пальцами выцветшие линии рисунка.
Конечно, это не оригинал пятисотлетней давности, а поздняя копия. Но вот он, холм, на котором теперь стоит его крепость. Вот берег Тагизарны, вот излучина. Здесь, похоже, болота… здесь – большой утес…
Ну, что бы этим окаянным магам обвести на карте кружком место: мол, здесь спрятано сокровище… Так нет же, навертели на обороте всякую ерунду… они хоть сами понимали, что писали?
Литисай перевернул пергамент, пробежал глазами по строчкам, которые и без того знал наизусть:
«Меж Барсучьим Хороводом и Зубами Реки отыщи Улыбку Рыси. Ступай туда, куда смотрит Рысь. Вехой тебе будет Чаша Забытой Матери. Где поют Вечные Струны, ищи Приют Филина и будь там гостем. Когда нагостишься – обрящешь Лисий Ошейник. Пройди от него сорок шагов к воде. Не будет там награды для тебя, но вопроси Пьяного Карася – и укажет он, где обрести сокровище».
Бред какой-то, особенно «пьяный карась»! Ну, «зубы реки» – это, наверное, Пенные Клыки, знаменитые пороги, что лежат выше по течению. А остальное…
Но этот вздор – путь к древнему кладу. Тайна, не разгаданная за пять веков. Справится ли с нею Литисай из Рода Хасчар?..
Стук в дверь вырвал молодого сотника из размышлений. Он поспешно спрятал пергамент под лоскутное одеяло на постели и отворил дверь.
Ну конечно, Румра! Остальные стучатся куда деликатнее.
Эта ужасная женщина шагнула в комнату (пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку) и с порога ринулась в бой:
– Что себе позволяют твои десятники, дарнигар? Да разорви меня демоны, я этому Ашташу чуть морду не набила – и набью еще, если срочно не поумнеет! Я ему кто, баба с зеленного рынка или все-таки шайвигар?
– Шайвигар, конечно, – примирительно сказал сотник. – Что натворил Ашташ?
– В третьем бараке, у наемниц, печь дымит! – рявкнула Румра. – А на кухне хоть и не дымит, но до того бестолково сложена, что не случилось бы пожара, храни Безликие! Печи клал печник из Замка Трех Ручьев. И если тот печник мне попадется, этот дурень с кривыми руками, я его засуну башкой в печь его работы!
Литисай взъерошил свои светлые волосы, пытаясь понять, какая связь может быть между старшим десятником Ашташем и неведомым криворуким печником. В присутствии Румры – а тем более Румры разъяренной – сотник соображал с трудом. У него появлялось чувство, будто он мирно шел по лесу – и вдруг провалился в медвежью берлогу.
– Сколько в гарнизоне печников? – сурово, словно на дознании, вопросила Румра. – Среди солдат, а? Твоя сотня, вот и скажи!
– Это шайвигару положено знать! – попытался огрызнуться Литисай. С таким же успехом котенок мог бы огрызнуться на матерую рысь.
– Дарнигар тоже не рассыплется, если своих солдат знать будет! Всего сотня под рукой – можно и расспросить, кто что умеет, кроме как мечом махать. Один у нас печник! Один! Седой из Отребья – толковый, говорят, мастер. Из четвертого десятка. Я пошла к Ашташу – дай, мол, Седого, у меня для него работы по самое не скучай! А ползучий гад Ашташ отвечает: дарнигар велел третьему и четвертому десяткам заготавливать дрова. И он, Ашташ, не может нарушить приказ Правой Руки. Я этой дубине говорю: «Он – Правая Рука, я – Левая Рука, наши приказы друг друга стоят!» А у этого хряка с бляхой десятника повернулся язык брякнуть: солдатам приказывает дарнигар, а Левая Рука распоряжается рабами и слугами… Рабами, а? Да пусть мне покажут в Шевистуре хоть одного раба!
Литисай наконец понял, в чем дело.
Десятник, конечно, прав: занимать солдат на хозяйственных работах можно лишь с разрешения дарнигара. Но как быть Румре, если в крошечном форте, гордо именуемом крепостью, нет никаких рабочих рук, кроме солдатских?
– Конечно, я распоряжусь. Два десятка нарубят дров и без Седого. Забирай его, пусть печи перекладывает.
Но Румра не сразу утихла:
– Ашташ мне так нагло заявляет: мол, вы, господа, промеж себя разберитесь, а мне неприятности ни к чему… Уж я б ему показала «неприятности» – дней пять бы в бараке отлеживался! Его счастье, я вовремя вспомнила, что в крепости нет лекаря, а то бы устроила это самое!..
«Дарнигару положено знать свой гарнизон, – подумал Литисай. – На будущее запомню: старший десятник Ашташ – большого мужества человек. Возражать этой свирепой великанше…»
Литисай не сомневался, что Румра Пляшущая Кошка из Семейства Гашхар могла устроить загадочное «это самое» любому десятнику – хоть своему, хоть вражескому.
Тем временем мысли Левой Руки приняли другой оборот:
– Насчет лекаря… погано, что у нас его нет! Ты до весны будешь вместо Хранителя – мог бы добиться, чтоб с нами послали какую-никакую двуногую пилюлю.
– Лекарь, которого с нами должны были послать, заболел, – хмуро отозвался дарнигар. – А собирались, сама знаешь, спешно. Мне сказали: на месте лекаря наймешь.
– Да тут на три дня пути вокруг не то что лекаря – лесной знахарки не сыщешь! Плохо искал, Правая Рука! У тебя, говорят, родня сильная, вот ее бы и потормошил…
Литисай задохнулся, не найдя, что ответить. Сильная родня, да? Намек на то, что эта родня его и на высокую должность пристроила?
Все правильно. Иной воин, не раз побывавший в сражениях, лет этак в сорок становится десятником и гордится этим. Литисай получил бляху десятника в семнадцать лет, не слыхав еще звона боевой стали. Потом, правда, был под Найлигримом, но повоевать пришлось мало: в плен попал. А в двадцать три – уже сотник! И одновременно дарнигар крепости! Пусть это крошечная крепостца в глухом захолустье – все-таки Правая Рука Хранителя!
Конечно, без помощи родственников такую до неприличия блестящую карьеру сделал бы разве что великий герой. А Литисай героем не был.
Хотя трусом, между прочим, не был тоже…
Тем временем успокоившаяся Румра сказала ворчливо:
– Ох, не быть тут добру, помяни мое слово! Нехорошие здесь места. И название у форта нехорошее – Шевистур, Болотная крепость! Сам знаешь, чьи они, болота-то…
Литисай не хуже Румры знал, что среди многочисленных имен Хозяйки Зла есть и прозвище Болотная Госпожа. И ему тоже не нравилось название крепости. Но признаваться в этом не хотелось.
– Здешние болота принадлежат королю Силурана, – хмуро ответил он.
– Это отсюда на нас полезут войной всякие ящеры и тролли, да?
– Румра, – изумился Литисай, – ты что, не знаешь, зачем тут крепость поставлена?
– А когда мне было узнавать? Мне сказали: есть место шайвигара в новой крепости, живо собирайся, не то проворонишь должность. И что-то про ящеров и троллей…
– А меня что ж не спросила?
– А когда? Помнишь, какие дни были, демон их забери?
Возразить было нечего. Конец прошлого года и начало нынешнего и впрямь выдались суматошные. Маленький гарнизон добирался до Шевистура, прорубая путь для саней на заросших зимних тропах, постоянно ожидая нападения хищных Подгорных Тварей – еще хвала Безликим, что обошлось без потерь… А добравшись до места, в хлопотах обживались в крепости, на скорую руку возведенной местными мужиками под командой поставленного королем строителя. Строитель-то был толковый, но за мужичьем в одиночку ему было не углядеть, да и время поджимало: в промерзшую землю бревна не очень-то вобьешь. А потому гарнизон напоролся на уймищу недоделок: где крыша течет, где щели не проложены мхом или паклей, где в погребе забыли сделать ступеньки, где в бараке нары не сколочены… всего и не перечислить! В невероятном количестве таскали воду из проруби – не только для питья и стряпни: еще и поливали крутой склон, чтобы ледяная корка помешала любым врагам штурмовать холм. Запасали дрова. Охотились, потому что провианта с собой прихватили в обрез, самый скудный паек, в расчете на то, что приварок к этому скудному пайку можно будет добыть на месте.
Литисай так выматывался, что засыпал прямо в одежде, едва успев скинуть сапоги. В маленькой крепости едва не пропустили начало нового года. Но вспомнили все-таки, и жгли, как положено, всю ночь костры, чтоб сгорели невзгоды и напасти уходящего года…
– А если что-то знаешь, – мирно продолжила Румра, – возьми да расскажи. Да не только мне, но и десятникам – пусть солдатам растолкуют, а то по баракам ходят слухи, один другого страшнее.
Молодой дарнигар приосанился: в кои-то веки он знал больше других! И на совет насчет десятников не обиделся, отложил его себе в память: вот к вечеру так и сделает…
– Мне и самому не все известно. Не знаю, зачем этой осенью король с дружиной отправился вверх по Тагизарне – вот в эти самые места. Разное болтают: кто про магический талисман, кто про заговор… ладно, не наше дело. Зато знаю, что как раз в это время из-за Грани выполз отряд ящеров. Ты, наверное, слышала, что за Гранью из-за злого колдовства смялись и перепутались несколько миров, получился ком из прозрачных движущихся складок. Идешь, скажем, по лесу, в сторону шагнешь – окажешься в пустыне…
– Слыхала такое, но не знаю, что правда, а что брехня. Так оттуда заявились ящеры?
– Ну да. Им там скверно живется, особенно самкам и малышам. Снесет самка яйца, а тут подкатит другая складка – да хоть та же пустыня! – и не вылупятся детеныши. Взрослые-то убегут, а яйца с места двигать нельзя…
– Откуда ж людям про ящеровы беды известно? – подозрительно спросила Румра.
– А сами ящеры и рассказали.
– Они еще и разговаривают?! – ахнула женщина.
– И даже по-нашему, хоть и не очень хорошо. Но у короля есть переводчик, который знает их язык… Так вот, вылез из-за Грани отряд – наш мир завоевывать. Конечно, перебили бы этих завоевателей, но они бы успели крепко попортить людям жизнь. К счастью, до крови не дошло. Удалось с ними объясниться по-хорошему. Оказалось, что всерьез им нужно только здешнее болото, чтоб самки выводили там детенышей. Крестьяне называют болото Смрадным. И еще Козьей Погибелью. Там даже ягоды не собирают. И король решил эту трясину сдать ящерам в аренду.
– А чем они будут платить?
– Не знаю, но за Гранью много всякой полезной всячины. По весне сюда прибудут посланцы короля для переговоров.
– Говоришь, у нас даже переводчик есть?
– Переводчица. Супруга нашего Хранителя. Дочь Клана Вепря. Госпоже от предков-магов достался Дар – любой язык она понимает, как родной.
– Ух ты… значит в Шевистуре будут жить двое Детей Кланов? – благоговейно шепнула женщина. – Сам Хранитель и его жена…
Литисай кивнул. Его тоже волновала мысль о приезде высокородных господ. Ни в Силуране, ни в соседних странах не было знати выше, чем Дети Кланов – потомки двенадцати великих магов древности.
– А где сейчас ящеры? – продолжала допытываться Румра.
– До весны ушли за Грань, они холода не любят. А король приказал поставить здесь крепость. Мало ли чего учудят ящеры! У государя в свите был человек, знающий толк в строительстве, ему король и велел согнать окрестных мужиков на работу.
– Ясно… Значит, ящеров мы до весны не увидим?
– Увидеть-то можно. Трое остались изучать наш язык.
– Да ну?! И где устроились, неужто в деревне?
– В «Посохе чародея». Король заплатил хозяину постоялого двора, чтоб тот их приютил.
– Надо бы съездить да посмотреть, – задумчиво протянула Румра. – А то весной увидишь – вдруг да испугаешься с непривычки! А нам пугаться нельзя, на нас солдаты смотрят.
– А поедем! – загорелся молодой дарнигар. – Главные дела сделаны…
Литисаю действительно хотелось взглянуть на ящеров и отдохнуть от опостылевших хозяйственных забот. Но была и тайная мыслишка: на постоялом дворе можно узнать что-нибудь о загадочных надписях. Вдруг эти «барсучьи хороводы» и «пьяные караси» – попросту названия речушек, озер, скал?
– Поедем, Румра! Поедем прямо завтра! В сотне два старших десятника. Один за тебя останется, другой – за меня.
– Я за себя оставлю Ашташа, – мстительно заявила Румра. – Пусть покрутится…
Берега Тагизарны, конечно, глухомань, но и совсем безлюдными их не назовешь. Подмерзла непролазная грязь, лег на землю снег – и вот уже под сапогами, копытами и санными полозьями обозначилась лесная дорога.
По дороге этой неспешно брела, опираясь на посох, крупная, толстая старуха в суконном плаще с капюшоном и мужских сапогах. Холщовая сума через плечо выдавала в старухе побирушку, но в остальном женщина выглядела не так уж и нищенски. И сапоги, и плащ с побитой молью меховой оторочкой, и темное платье были хоть и поношенными, но вполне еще добротными.
По обе стороны дороги чернел ельник – мрачные приземистые деревья, исковерканные буранами.
Нищенка не удивилась, даже не вздрогнула, когда разлапистая ель окликнула ее сиплым, простуженным голосом:
– А ну, старая чума, стой!
С приветливой улыбкой старуха оглянулась на оклик:
– Доброго вам здоровьичка, Бурьян и Горластый!
– Ишь ты! – удивилась ель уже другим голосом – слабым, писклявым. – Я вроде молчу, а эта змеюка учуяла…
– Учуяла, учуяла, – ухмыльнулась нищенка. – Твой сапог за поворотом наследил. Левый. Со сбитым внутрь каблуком.
– Глазастая… – враждебно откликнулся простуженный голос.
Еловые лапы с хрустом раздвинулись, усыпая хвоей снег. Из-под них вынырнул косоглазый смуглый парень в овчинной куртке. Темные глаза зло глядели на старуху.
– Ну, бабка Гульда, потолкуем мы с тобой о прошлых делах! Крепко так потолкуем!
– О каких еще прошлых делах? – наивным, простодушным голосом вопросила нищенка. – Разве ж я тебя, Бурьян, когда обижала?
Из-под тяжелых еловых лап донеслось хихиканье.
– Во, и Горластый не забыл, – покосился на ель Бурьян, – как ты нам пакостила. А ну, сказывай: откуда и куда бредешь?
– Землянику собирала! – огрызнулась бабка Гульда. – Так тебе все и расскажи!
– Расскажешь, старая, расскажешь, коли не хочешь, чтоб я из твоей шкуры ремней нарезал.
– Да я просто-напросто бреду себе в «Посох чародея», – профессиональным нищенским голосом захныкала старуха. – Голодная, холодная, ищу, кто бы мне хоть корочку хлебца подал. Крестьяне скряжничают, ваш брат разбойник злобится…
– Цыц! – оборвал ее причитания Бурьян. – Вчера тебя один из наших видел у Медвежьего Волока. А два дня назад ты, сказывают, собиралась в верховья Безымянки? Никто туда не ходит, а ты… Что-то ищешь, толстая гадина. Или сыскала уже?
– А хоть бы и так! – азартно огрызнулась Гульда. – Что сыскала – тебе ни к чему. В мешке не унесешь, в кабаке не пропьешь, скупщикам краденого не загонишь. А я…
Нищенка резко оборвала фразу.
– Ну, чего замолчала? – подбодрил ее разбойник. – Ты не молчи, старая, молчать – для здоровья вредно. На погребальном костре всласть намолчишься, а сейчас отвечай: чего ты такое нашла?
– Прореху в Грани, – неохотно ответила старуха. – Подгорные Охотники ее называют Вратами Миров.
Разбойник несколько мгновений озадаченно молчал. Затем обернулся к ели:
– Слышь, Горластый, а оно нам зачем?
– Тебе ни к чему, – опередила Горластого бабка. – А я с первого же Подгорного Охотника, что забредет в эти края, стрясу хорошую денежку. Небось не поскупится, лишь бы я его туда проводила. Опять-таки неподалеку крепость поставлена, так Хранитель и золота не пожалеет, чтоб узнать, откуда в наш мир лезет всякая хищная дрянь.
– Ага, – заинтересовался Горластый. – Это я тоже могу… А еще говорят: там, где дыра в Грани, стоят ворота из чистого золота.
– Врут! – ответила бабка твердо, но очень уж поспешно.
– Проведешь нас туда, – решился Бурьян.
– Эй, постой! – пискляво встревожился из-под ели Горластый. – Кого это – «нас»? Коль мозги отморозил, так хоть за двоих не решай! Это ж Гульда, змеюка подколодная! Помнишь, ты говорил, что у нее где-то денежки спрятаны? Вот так же хотел дознаться… а чем дело кончилось? Нас два ящера на дерево загнали!
Бурьян тихо зарычал сквозь зубы: не забылось унижение.
– А потом ты, я да Тумба хотели вызнать, где прежний атаман золотишко зарыл – помнишь? Ты сказал: мол, ведьме это известно… И что, вышел прок? Эта гадина так Тумбу заморочила, что он нам с тобой ребра пересчитал! Никуда не ходи с этой старой стервой, не будет тебе от этого богатства!
– О Безликие! – ахнула старуха. – Неужто близок конец света? Чудеса творятся наяву, какие не под силу и Первым Магам! Горластый – и вдруг поумнел!
Не отвечая ехидной бабе, разбойник продолжал уламывать своего дружка:
– Не верь ведьме! К Безымянке она тебя потащит, да? А часто туда люди ходят? Ты ее лучше пристрели! Всадить ей стрелу в глаз, так вся округа спасибо скажет!
– А, – успокоилась бабка, – не будет конца света. Как все было, так и осталось… Вот ты ведьмой меня назвал – а знаешь, что с тем бывает, кто ведьму убьет?
– Не знаю, – озадаченно отозвался Горластый. – А… что?
– А попробуй, раз тебе интересно, – безмятежно предложила старуха.
– Хватит! – вмешался Бурьян. – А ну, жаба болтливая, дай сюда руку!
И деловито привязал к левой руке нищенки конец конопляной веревки.
– Это еще зачем? – возмутилась та. – Разве ж я смогу убежать от такого молодого да сильного? Тяжела я на ногу, да и годы мои не те…
– Ой, берегись, Бурьян! – остерег приятеля из-под ели Горластый. – Если она говорит «годы мои не те» – стало быть, пакость учинить задумала!
– Может, и задумала, – хмуро согласился Бурьян. – Слышь, ты, холера в платье, демонская бабушка, – клянись, что поведешь меня правильной дорогой, какой сама ходила. Клянись своим погребальным костром!
– Привязали веревкой, словно козу, да еще и клятву требуют… – хнычущим голосом начала было нищенка.
– Клянись! – свирепо перебил ее Бурьян.
Бабка Гульда подняла голову и отчеканила неожиданно твердо:
– Клянусь, что поведу тебя той же самой дорогой, какой недавно ходила, – и прямо туда, куда тебе, Бурьян, вздумало тащиться. И пусть мне после смерти костер не сложат, ежели хоть самую малость собьюсь с этого пути!
– Румра, как ты стала шайвигаром?
Закутанная в меховой плащ женщина отвела от своего лица отягощенную снегом ветку и придержала чалого конька, чтобы он шел вровень с лошадью Литисая.
Двое наемников, ехавших позади, насторожили уши. Всегда полезно узнать побольше о начальстве.
О проекте
О подписке