Певец Арби не ответил: уже наворачивал кашу с курятиной. Ему недосуг было вести разговоры: поесть бы скорее да и впрямь спеть что-нибудь гостям. Незачем сердить Дагерту.

А вот Челивис воспользовался этой короткой репликой, чтобы познакомиться с подавшим голос круглолицым, щекастым юнцом. Ибо юнец этот вызывал у авантюриста серьезнейшие опасения.

Да, вид у паршивца наивный. Да, можно поручиться, что он только-только отцепился от маминого подола, а до того рос на свежеиспеченных булочках, варенье и прочих домашних лакомствах. Ну и что? А сколько раз приходилось матерому шулеру Челивису изображать из себя наивного провинциала, неиспорченную душу, простака несусветного?

Нет, юнца недооценивать нельзя. Ведь что известно Челивису про этого светлобрового, розового молочного поросенка?

Приехал за два дня до Челивиса с попутным купеческим караваном. Купцы на следующий день двинулись дальше, а поросенок здесь остался. Говорит, приехал поохотиться. А при себе у него только арбалет и колчан стрел. Охотник, да? И никого с собой не взял – ни напарника, ни охранника. Такой грозный, что любую Подгорную Тварь плевком в бегство обратит? А троллей заставит свою добычу тащить до постоялого двора?

Да чтоб Челивису до самой смерти не отвязаться от Клешни и Дабунша, если этот молокосос собирается пустить хоть одну стрелу во что-нибудь скачущее или летящее… Кстати, а как зовут-то молокососа?

Челивис учтиво подхватил брошенную розовощеким юнцом реплику:

– О да, эти тролли – истинная беда. Хорошо бы король прислал отряд, чтобы очистить здешние места… Ах, прошу простить мне неучтивость, я же не представился! Челивис Парчовый Кошель из Рода Вайсутар… а с кем меня свела судьба?

– Намиэл Мягкая Перчатка, – представился «поросенок». – Из Рода Жервил.

Внезапно на другом конце стола, где ели слуги и батраки, громила Дабунш оторвался от еды и с интересом спросил:

– Это который Жервил-и-Винниграй?

Челивис бросил на Дабунша грозный взгляд и в изысканных выражениях извинился перед собеседником за бесцеремонность и невоспитанность слуги.

Но юноша не обиделся.

– Он прав: так наши два Рода в столице и называют, обязательно вместе. Папе и его компаньону принадлежат верфи, несколько кораблей… ну, еще по мелочи – лавки, кабаки.

«Тебе это – мелочи?» – мысленно восхитился Челивис.

А юнец, оказавшийся отпрыском богатенького папочки, уже увлеченно расспрашивал певца Арби о троллях. Челивис пока помалкивал.

И тут юный Намиэл сказал нечто такое, от чего у Челивиса пропал аппетит.

– Арби, хозяюшка говорит, что ты много бродишь по здешним лесам. Скажи, не попадалось ли тебе место, которое называлось бы Улыбка Рыси?

* * *

Пора было возвращаться. Но охота не задалась, а возвращаться с пустыми руками нельзя.

Старый Хырр скажет: «Детеныш». Ей скажет, Агш. Она вожак охотников. Она не принесла мяса.

Племя слушает Хырра. «Детеныш», – скажет он. И Агш станет детенышем. Положит дубину у входа в пещеру и пойдет в угол к старикам и мелюзге. Скоблить шкуры, кормить огонь. Пока Хырр не скажет, что она выросла.

– Уходим? – с надеждой спросил Агш один из троллей.

– Не уходим, – решилась молодая самка. – Охотимся.

Трое троллей негромко зарычали, оскалив клыки.

Подступала ночь. Опасная. Злая. Ночью ходят Те, Кто Убивает. Ночью надо спать в пещере у костра.

Но Агш не пойдет в пещеру без мяса.

Самцы послушаются. Если они захотят уйти, Агш скажет им: «Трусы».

Самцы этого не хотят. Они хотят Агш. Агш молодая, сильная.

Но Агш упрямая. Она хочет родить детеныша от сильного самца. Сильнее, чем она сама.

Ни один самец не справится с Агш. Она сильная.

В племени два самца едят каменные грибы. Старый Хырр запрещает, но они едят. Каменные грибы дают им силу, как у горной лавины. Но отнимают разум. Глаза у самцов становятся красными. Они не говорят, а рычат. Они тоже хотят Агш. Они сильнее Агш. Но им ее не одолеть. Агш бегает быстрее всех в племени…

– Охотимся, – сказала молодая самка.

Она поглядела с вершины скалы на берег реки.

Хорошо видно. Далеко. Вон там – берлога людей. Там живет страшный Кринаш. Он бросает камни через реку. Он убивает троллей издали. К берлоге Кринаша идти нельзя.

Но других людей ловить можно, если их мало. Люди – мясо.

– Охотимся, – покорно повторили вслед за Агш три самца.

* * *

Айки оттирала золой котел и старалась не плакать. Если госпожа Дагерта заметит заплаканные глаза, отмолчаться не удастся. А рассказывать… рассказывать нечего. Дура она, вот и все.

И днем разревелась хуже малого ребенка. Тоже мне горе – хворост рассыпался! Тот парнишка, Дождик, наверное, смеется над нею сейчас…

Нет. Не смеется. У него глаза добрые.

Ну, зачем Кринашу столько работников, да еще среди зимы? Айки и Дождик управились бы с делами.

И не заявился бы сюда Хиторш!

Не плакать. Только не плакать. Что скажешь госпоже Дагерте, если увидит? Слезы из-за того, что сюда притащился Хиторш? А что ей Хиторш сделал-то? Ударил? Приставал грубо? Крепким словом обидел? Не было такого.

И кому какое дело, что у этого красавчика глаз дурной?

Вроде бы всем парень хорош, деревенские девчонки обмирают от его вида… неужели не замечают, как страшно он глядит? Словно грубо берет за плечи – и надо вырваться, не поддаться…

Как хорошо было без него на постоялом дворе! Хозяева добрые, работа не тяжелее, чем дома, люди вокруг новые – интересно же! Когда Айки шла сюда – побаивалась ящеров. А увидела утром в окошко, как хозяйский сын с ящерком с прогулки прибежали и мальчуган приятеля до сарая проводил, так бояться перестала. Недавно по просьбе хозяйки заскочила в сарай, спросила: «Все ли в порядке?» А они так смешно зашипели: «Вссе хорошшо…»

И Дождик их не боится, вон как играл с Первым Учеником!

Нет, вот что бы Кринашу сказать: «Ступай, Хиторш, домой. У меня уже двое работников: Дождик и Айки!»

Хотя… Айки ведь не знает, надолго ли здесь Дождик! Он тут человек чужой. Может, завтра и уйдет.

Почему-то эта мысль так огорчила Айки, что новая слезинка скатилась по щеке. А вроде справилась уже со слезами!

И тут из-за окошка послышался голос Дождика. Негромкий, не поймешь даже, о чем он говорит (ставни-то закрыты, зима же, вот и плохо слыхать).

Вот вроде и не с нею, Айки, он разговаривает – а до чего утешительный голос! Добрый такой…

Дождик замолчал, ему ответил Кринаш. Хозяин говорил громче и разборчивее:

– А ты, паренек, надолго сюда?

Слезы сразу высохли. Айки оставила котел и кинулась к окну.

Подслушивать нехорошо? Ну и пусть. Айки обязательно надо узнать, что ответит Дождик.

И она услышала:

– Да я и сам не знаю, хозяин.

– Не знаешь? Стало быть, просто бродяжишь?

– Вроде того.

– Зимой скитаться – дело паршивое. По себе знаю. Сам когда-то ходил от деревни к деревне, пока меня один наемник в ученики не взял. Где ты зимой работу сыщешь? Оставайся хотя бы до весны!

Дождик молчал. Айки затаила дыхание.

И тут в беседу мужчин ворвался неприятный, резкий голос:

– Ты бы, Кринаш, спросил лучше: будет ли парнишка жив к весне?

«Бабка Гульда!» – охнула про себя Айки, сжав кулачки так, что ногти вжались в ладони.

Мужчины ошарашено молчали. Затем заговорил Гвоздик – тихо, неуверенно:

– А… а что, это по мне видно?

– А ты как думал? Вашего брата по глазам признать можно, если глянуть умеючи. Сколько тебе жить-то осталось?

– Ты же сама сказала, – горько откликнулся Дождик. – До весны…

* * *

Сизый был доволен – тягучим, длинным удовольствием, от носа до кончика хвоста.

Ему, совсем молодому ящеру, еще не избывшему детскую черноту (только голубовато-сизые разводы бегут по чешуе, обозначая будущий цвет), доверено было учить язык людей. Потом пойдут переговоры из-за Дивной Купели (которую люди называют Смрадной Трясиной), и тогда он, Сизый, будет голосом всех ящеров. И Ловец Ветра. И Первый Ученик.

Только что к ним приходил вожак человеческих воинов. Ящеры вели с ним разговор. Хороший, понятный. Вожак-человек разрешил троим ящерам охотиться в его угодьях. Ящеры и так охотились, но разрешение, данное чужому, пришлому, – это для них важно.

Их пригласили посетить человеческую берлогу… как она называется? Не вымолвить!

– Первый, – прошипел Сизый ученику, – как называется человечье логово, куда нас звали?

– Крепоссть, – без запинки ответил малыш.

Первый в жизни Сизого ученик – и такой умница! И ему явно идут на пользу игры с человеческим детенышем. Уже знает больше слов, чем оба старших ящера.

А в «крепоссть» и вправду надо наведаться, да не с пустой пастью. Надо будет завалить зверя покрупнее – лося или оленя. И принести чужому вожаку лучший кусок добычи, как требует обычай…

Скрипнула дверь. На пороге встала человеческая фигурка с торчащими в стороны хвостиками из длинной светлой шерсти. Ящеры уже знали, что это называется «косички».

До чего все-таки безобразны люди! Умны, спору нет. Иногда отважны. Но безобразны до изумления. Даже глаз всего два! Третьего, на макушке, нету!

Существо с косичками опустилось на солому.

– Сегодня мы выучим названия частей тела, – раздалось шипение на языке ящеров. – Вот это – рука.

Вперед вытянулась передняя лапа – голая, без чешуи, отвратительно светлая и, что самое ужасное, лишенная когтей.

– Рукха, – послушно вытолкнули из глоток ящеры.

Может быть, воины-люди и опаснее, чем воины-ящеры. Но маги у чешуйчатого народа куда могущественнее! Попробовал бы маг-человек принять облик ящера и пробыть в нем несколько охотничьих сезонов – да так, чтоб за своего приняли и в стаю допустили! А вот самка по имени Короткий Хвост живет себе у людей под видом человечьего детеныша, которого тут называют Недотепкой. Мудрая, отважная самка!

– Пальцы, – пошевелила наставница отростками на лапе… нет, на «рукхе».

– Пальссы, – послушно повторили ящеры.

* * *

– Я и сам ничего не знал, пока мама не умерла. Она перед смертью рассказала, что моим отцом был не человек, а водяной. Знаете, хозяин реки…

– Ясно-понятно, знаем, – кивнул Кринаш. – У самого водяница в соседках, даже видел ее пару раз. Вот только не знал, что у них с людьми дети бывают.

– Бывают, – тоном знающего человека подтвердила бабка Гульда. – Только долго не живут. Тебя, паренек, мать крепко любила.

– Да, – кивнул Дождик. – Она так и сказала: «Я тебя своей любовью на свете держу. Пока я жива, ты человек среди людей. А когда умру, вода над кровью верх возьмет. Найди, сынок, себе реку или озеро, не то по земле растечешься, туманом растаешь, в облака уйдешь…»

– Так мало ли на земле рек да озер? – не понял Кринаш.

– Да заняты все! – не сдержавшись, выкрикнул Дождик. Взял себя в руки и продолжил спокойнее: – Иной пруд мелкий, чуть больше лужи… а даже подойти не смей!

– Стало быть, хочешь в наших краях обойти все реки и озера, а потом дальше двинуться? – сочувственно спросил Кринаш.

– Да. Я как раз хотел расспросить…

– А ты не подумывал податься в колодезники? – перебила парнишку Гульда. – Колодцев много – колодезников мало. Будешь век за веком жить рядом с одной семьей, сроднишься с нею, подружишься. Детишки с тобой играть будут, а взрослые станут гордиться: хорош, мол, у нас колодец – и в жару не пересыхает, и вода до того вкусная!.. Если кто в чужие края подастся – во сне будет видеть родной дом и колодец…

Дождика передернуло.

– Думал уже! Говорил себе: все лучше, чем умереть… Но не могу я, бабушка! Как посмотрю в черноту, как подумаю: вот вода столбом стоит, неподвижная такая… ужас!

– Что бы ты понимал! – возмутилась Гульда. – Да колодец через подземные ключи со всей землей шепчется!

– А ты откуда знаешь? – удивился Дождик.

– Старые люди многое знают, – отрезала старуха и обернулась к Кринашу: – А что, хозяин, не отвести ли мне парнишку к Безымянке?

– Туда же никто не… – Кринаш осекся – и продолжил другим тоном: – А попробуй! Ясно-понятно, раз парню пропадать…

– Безымянка – это что? – встрепенулся Дождик. – Речка?

– Лесная, – ответила Гульда. – Впадает в Тагизарну. Хозяина у нее нету, уж поверь.

Дождик оживился, просиял, чуть не заплясал.

– Пойдем, бабушка! Пойдем скорее! Покажи!

– Что, на ночь глядя?! – возмутился Кринаш. – Чтоб тебя в лесу сожрали? До утра и не думай!

– До утра будешь думать о другом, – неожиданно хмуро сказала старуха. – Почему у речки нет хозяина? Почему люди к ней стараются не ходить? Почему даже звери обходят ее берега?

Дождик озадаченно притих.

– Я тебе еще загадку подкину, – продолжала бабка Гульда. – Осенью из-за Грани выбрело в наш мир водяное чудище. Поселилось в Безымянке. Выбрасывало на берег петли – тонкие, как рыбацкая леса. В эти силки оно ловило дичь, затаскивало ее в воду.

– А верно, – вспомнил вдруг хозяин. – Меня Молчун предупредил, аккурат перед тем как распрощаться! – Он покрутил головой, вспомнив, при каких небывалых обстоятельствах расстался со своим бывшим рабом. – Сказал: меня какая-то пакость чуть в Безымянку не уволокла, так ты, Кринаш, поосторожнее будь…

– Сдохло чудовище, – сообщила Гульда. – Не вынесло наших морозов. Я его на берегу видела: вмерзло в лед.

Старуха обернулась к юноше. Пронзительно глянула в глаза:

– На берегу Тагизарны! Не Безымянки, а Тагизарны! Даже оно в той речушке не прижилось, прочь подалось!

– Вот я завтра на эту речку и гляну, – тихо и твердо сказал Дождик.

А в доме, у кухонного окна, замерла Айки, прижав к груди испачканные золой руки.

Да, она еще днем сказала себе, что Дождик – совсем как добрый принц из волшебной сказки.

Оказывается, он и впрямь из сказки. Но эта сказка может очень печально кончиться.

* * *

Вечером Челивис, сидя на краю кровати и развязывая ремни на сапогах, спросил:

– Дабунш, а этот щекастый… Намиэл… Он действительно богат?

Дабунш, устраивающийся поудобнее на лежащем у стены тюфяке, ответил не сразу. Челивис уже знал, что громиле надо сначала обдумать вопрос. А потом – обдумать ответ.

– Богатый. Очень. Вся столица знает.

Еще подумал и добавил:

– Бернидийцы. Поговаривают, раньше пиратами были. Крепко дружат. Жервил-и-Винниграй. Их так все зовут.

– Он за кладом охотится, это ясно, – сказал негромко Челивис. – Тоже копию карты заполучил. Но если мальчику из богатого дома вздумалось поиграть в кладоискателя, он должен был с головы до ног обвешаться снаряжением и оружием. И обязательно взять охрану. Как же его одного из дому отпустили? Не знаешь, много при нем слуг?

– Кучер-наррабанец, что его привез. Дрыхнет все время в пристройке.

– Странно это… – Челивис досадливо вздохнул, скинул сапоги и лег. – Как же он не вовремя! Будет у нас под ногами путаться…

– Не он один, – прогудел Дабунш.

– Что-что? – приподнялся Челивис на локте.

Дабунш помолчал, собираясь с мыслями.

– Я потолковал после ужина с Хиторшем. Ну, парень тут батрачит. Сегодня из Топоров пришел. Я его спросил, что в деревне делается.

– Да ну? – приятно удивился Дабунш неожиданной смекалке союзника.

– В деревню приехали две ватаги. В одной четыре человека. В другой четыре человека. Остановились в «Жареном петухе», которые четыре. А которые другие четыре – те по дворам у крестьян. И уже успели набить друг другу морды.

– Кладоискатели! – хватил Челивис кулаком по подушке. – Ладно, потом подумаем, как с ними быть. А толстощеким хомячком займешься ты, Дабунш. Ты для этого достаточно страшный.

Дабунш польщено рыкнул что-то неразборчивое.

– Поймай этого породистого щенка… ну, где хочешь, лишь бы Кринаш не видел. И припугни его так, чтоб он из собственных сапог выскочил и босиком до Джангаша бежать пустился. Не мне тебя учить.

Привычное короткое молчание – и неожиданный ответ:

– Нельзя.

– Что-что? – изумился Челивис.

– Он сын Жервила-и-Винниграя.

– Вообще-то он сын одного Жервила, – уточнил озадаченный Челивис. – Но с каких это пор ты виляешь хвостом перед богатенькими барчуками?

На этот раз молчание длилось дольше. Наконец Дабунш решился:

– Мы работаем на Клешню.

– Да. Ну и что?

– Клешня работает на Жервила-и-Винниграя.

* * *

Однорукий нищий покинул постоялый двор ранним утром.

– Что, даже не позавтракаешь? – окликнул его Кринаш. – Заплачено ведь за тебя!

– Мне твоя хозяйка кой-чего с собой дала, храни вас обоих Безликие.

– Да зачем в одиночку топать, Подгорных Тварей тешить?

– Что, сожрут они меня? Какое горе для всего Силурана! Король объявит всенародный траур!

– Кончай кривляться. Тебе же вниз по теченью, верно? К Джангашу? Так погоди малость. После завтрака дарнигар с наемниками поедет обратно в крепость, тебе с ними по пути. Они возьмут с собой лекаря с тележкой – доедешь этаким господином… А если с ними в крепость завернешь, так и пообедаешь. Наемники – народ не скупой.

Слова хозяина были насквозь резонны. Но хмурые глаза Ланата полыхнули темной яростью:

– Чтобы я… с этими… ну уж нет!

Кринашу недосуг было уговаривать привередливого нищего. Бросил неодобрительно:

– Доброго пути!

И поспешил по своим многочисленным делам.

Ланат побрел было со двора, но задержался у навеса, под которым на краю тележки сидел лекарь и перебирал свои кувшинчики и берестяные кулечки.

Барикай поднял на нищего дружелюбный взгляд:

– Спросить что-то хочешь?

– Ну да, – решился нищий. – Лицо господина мне уж больно знакомо.

– Так мое дело бродячее, – развел руками Барикай. – Могли встречаться хоть в Грайане, хоть в Силуране. Я на одном месте не сижу.

– В Грайане, – негромко сказал Ланат. – В руднике. Был там один каторжник, в нижнем ярусе на цепи сидел. Ну, похож на господина – черточка в черточку! Когда за наших военнопленных выкуп привезли, тот парень назвался кличкой погибшего соседа по штреку – силуранского наемника из Отребья. Так его и выкупили, вместо другого.

Лекарь перестал улыбаться, но глядел приветливо.

– Везет пройдохам… Но у меня нет в рудниках родни.

Нищий виновато поклонился и пошел прочь.

Уже за воротами он сказал негромко, убеждая себя самого:

– Ну да. Тот парень и лекарем-то не был. Он был вором.

* * *

– А мне ящеры понравились, – сказала Румра. – Правильно ты, дарнигар, пригласил их наведываться в крепость. Пусть парни заранее, до весны, на них полюбуются. Только надо предупредить гарнизон, что к нам могут нагрянуть чешуйчатые гости.

– Поговорю с десятниками, – кивнул Литисай. – Но и Вьягир со Стеблем молчать не будут. А, Вьягир? – обернулся он к наемнику, сидевшему в тележке и правящему Рыжухой. – Расскажешь в крепости о страшных клыкастых чудищах?

– А как же! – поддержал Вьягир шутку. – Такие пасти, что лошадь со всадником въедет! А клыки – что мечи…

Веселую беседу прервал короткий тревожный свист: Стебель, ехавший впереди, увидел что-то неладное.

Всадники взялись за оружие. Стебель спешился, разглядывая что-то в снегу у дороги. Затем обернулся к насторожившимся спутникам:

– Тролли. Четыре морды. Недавно прошли.

Всадники двинулись дальше, только медленнее. Стебель не вернулся в седло. Он шел, не отрывая глаз от цепочки следов.

Берег становился все круче, дорога шла вверх. Никто уже не болтал, не шутил. Все были собранны, серьезны. Лекарь шепотом молил Безликих о милости.