– Нет, со школой мне в этом смысле повезло. В школе они у нас оригинальное мышление очень даже приветствовали. Зато вот сейчас, в Универе… О, черт! – Валерьян споткнулся и чуть не упал. Лицо его болезненно искривилось. – Тьфу ты, еще и на больную ногу!

– А что у тебя с ногой-то? – рискнула спросить Марина.

– Да вот, с лошади упал неудачно.

– С лошади… – протянула она с уважением.

Они шли по Чистопрудному бульвару, скользя глазами по чистейшей, зеркальной поверхности пруда, в которой яснее ясного отражались старинные дома, стоящие на той стороне улицы. Но вот пруд кончился, и взгляд их точно натолкнулся на невидимую преграду. Впереди была какая-то неправильность, незавершенность.

– Марина! – догадался, наконец, Валерьян. – А куда же "Джанг"-то делся? Еще с неделю назад я тут проходил – стоял себе.

– Снесли! – ахнула Марина.

– Г-споди, полжизни у меня там прошло! Чуть ли не каждый день после школы забегали. Какие люди здесь тусовались!

Марина молчала: у нее с рестораном "Джалтаранг" ничего такого интересного связано не было. Просто стоял себе дом и стоял. Всю жизнь стоял, а теперь вот нету.

8

– Тебе письмо от Ани, – сказала мама в тот день, когда Марина вернулась домой. Валька в тот вечер куда-то уезжал, и потому они не поехали, как бывало, к нему ночевать, а наоборот, Марина вернулась домой, и довольно рано, часов в одиннадцать, что ли.

Несмотря на все свои события, Марина нетерпеливо схватила письмо, тут же на месте его распечатала и почувствовала глубокое разочарование. Аня писала, что Америка себе как Америка: статуя Свободы стоит как стояла, что проходят здесь то, что в Москве они давным-давно прошли, что с языком, как и предполагалось, никаких у нее проблем нет, и что время они проводят довольно весело, хотя на первый взгляд и диковато. Вчера, например, было party, так половина народу по такому случаю выкрасила себе волосы в зеленый цвет, а другая половина – в фиолетовый, а потом один парень на спор пять золотых рыбок из аквариума живьем заглотнул и потом ко всем приставал с рассказами, что он, мол, чувствует, как они там плещутся у него в желудке. Письмо пестрело незнакомыми Марине, но вообще-то вполне понятными английскими оборотами и в целом выглядело как-то скучно и ненатурально. Совсем не в обычном Анином стиле. Создавалось впечатление, что Аня чего-то не договаривает, даже, может быть, что-то скрывает, что-то очень важное для нее, потому она и пишет, чтоб случайно не проговориться, про всякую ерунду.

Марина отложила письмо в сторону, зевнула и принялась за уроки. Предстояло еще переворошить гору книг. Фунтик удобно устроился у нее на ноге, и время от времени она легонько поглаживала его по голове большим пальцем.

9

И тут, как-то вдруг, неожиданно наступила зима – злая, холодная и абсолютно бесснежная. Марине приходилось прятать руки глубоко в рукава – перчатки у нее почему-то все время терялись, – ежиться и горбиться, а передвигаться по возможности перебежками – то короткими, то длинными, в зависимости от количества набранного в легкие воздуха. И все-таки мерзла она ужасно. Марине было холодно, холодно и еще раз холодно. К тому же и Валерьян в последнее время почти перестал звонить. А Марине его так не хватало! Она пробовала звонить сама, но никто почему-то не подходил. Наверное, Валерьян куда-то уехал, а бабушка не слышала телефона.

По утрам Марина уходила в школу, днем возвращалась, учила уроки, уроков бывало много, и ей еще приходилось зубрить билеты к письменным экзаменам. Маме по дому она тоже вдруг принялась помогать – мыла полы, со сдержанной яростью колотя по ним шваброй, вытирала пыль, нещадно роняя всякие безделушки, которые почему-то при этом совсем не всегда разбивались. Впрочем, что ж тут странного? На полу ведь у них лежал ковер.

А в свободные часы Марина бесцельно бродила по дому, выискивала пятый угол, и без конца спрашивала себя, что, что, собственно, такого произошло. Ведь, став женщиной, Марина ни в чем особенно не переменилась, ни внутренне, ни, тем более, внешне. Изменился, разве что, размер лифчика, да и то это произошло совсем недавно – недели, может, полторы-две назад.

И примерно тогда же ее любимые, особо узкие джинсы неожиданно оказались ей особо узки. "Толстею что-то", – подумала тогда Марина, мысленно поперебирала диеты, ни на одной как-то не остановилась и махнула на это рукой.

Прошел еще, по крайней мере, месяц, прежде чем в голову ей пришла, наконец, мысль о наиболее естественной причине всех этих перемен. Почему-то такая возможность ни разу не приходила ей в голову. С кем угодно, казалось, могло такое случиться, только не с ней. А почему, собственно? Цикл-то у нее всегда был с выкрутасами, наверное, просто не установился еще, и потому такая даже вещь, как пропуск целого месяца, не показалась чем-то из ряда вон выходящим. Однако теперь, сложив два и два и получив соответственно, Марина уныло покачала головой и отправилась в женскую консультацию.

Врач с ее участка повышал квалификацию на каких-то курсах, но акушерка, ведущая вместо него прием, немедленно и с готовностью подтвердила Маринины опасения и от себя добавила, что времени на принятие каких-либо решений у Марины почти что нет – от силы недели три и не больше. "Что ж так поздно спохватилась, милочка?" Еще акушерка сказала, что в таких случаях положено извещать родителей, раз Марина несовершеннолетняя, но поскольку врача нет, сама она этого делать не будет, а вот как врач вернется, так он сам и позвонит.

Общее чувство тоски и какого-то отупения, не покидавшее Марину весь последний месяц, не покинуло ее и теперь, после сделанного открытия. Однако надо же было и в самом деле что-то решать!

В таком вот именно настроении ехала Марина в гости к неожиданно – будто что почуял, гад! – вызвонившему ее Валерьяну. Почти весь этот месяц он ей не звонил – ну правильно, он ведь и всегда был человек занятой.

10

Подойдя к Валерьяновой двери, Марина храбро надавила кнопку звонка. Она-то уж имела на это право! Так ей, по крайней мере, казалось.

Однако дверь открыли далеко не сразу. Марина успела надавить на кнопку по крайней мере трижды, пока наконец не щелкнул замок и на пороге не появился заспанный Валерьян. Взгляд, которым он уставился на Марину, был полон недоумения. Он словно бы гадал про себя: "И как это она тут оказалась?"

– А, черт, это ты, – произнес он, наконец, и запоздало улыбнулся. Улыбка вышла кривая какая-то и неловкая.

– Валь, в чем дело, ты же сам звонил, – совершенно растерявшись, сказала Марина.

– Звонил? Кто звонил? Я звонил? – Он как бы не до конца еще проснулся. – А, да, конечно, звонил. – Тут уж он окончательно пришел в себя и вежливо отошел в сторону, пропуская Марину в квартиру.

– Тс-с, – прошептал он, когда они шли по коридору, – бабушка спит.

Марина очень удивилась – бабушка ведь не то что во сне, она и наяву-то почти никогда ничего не слышала, – но благоразумно промолчала. Представляю, как бы Марина удивилась, узнав, что бабушки в квартире сегодня вообще нет. Была Родительская суббота, и бабушка поехала на кладбище, поминать родителей Валерьяна.

Молча, на цыпочках прошли они к нему в комнату, и Валерьян жестом указал Марине на неубранную кровать. Сам он тут же вышел.

Через пару минут Валерьян вернулся, неся на подносе чашки с кофе. Кофе в них был совсем остывший, подернутый жирной пленкой и почти без сахара. Они, молча, пригубили каждый свою чашку, после чего Валерьян закурил.

– Ну, – сказал он, выпуская первое кольцо, – как там у тебя дела? – Похоже было, что он в принципе не представляет, о чем ему с ней разговаривать.

– Да вот беременна я, – немедленно выпалила Марина и тут же смолкла, ошеломленная собственной прямотой.

Валерьян так и застыл с сигаретой в руках, которая тут же погасла, но он этого даже не заметил.

– Ты… – проговорил он, наконец, с трудом, видимо, соображая, – ты это всерьез?

– Да уж куда серьезней, – фыркнула Марина, сразу ощетиниваясь. – Справку, что ли, из консультации показать?

– А… Вообще-то покажи, – неожиданно заинтересовался Валерьян.

Маринина душа с размаху ухнула в пятки – справки-то у нее никакой не было. Однако для виду она весьма деловито порылась в сумочке и поойкала огорченно: "Ой, кажется, забыла!"

– Но ты хоть вправду беременна? – уже с откровенной усмешкой спросил Валерьян, делая попытку снова поджечь сигарету, не с того, правда, конца. Опомнившись, он досадливо отшвырнул сигарету в пепельницу и в упор посмотрел на Марину.

– Ну так как?

– Да! – выкрикнула Марина, у которой все, все складывалось не так, как она задумала, и оттого в голосе ее явно проступили слезы.

Слезы эти подействовали на Валерьяна. Он встал, подошел к Марине, сначала заглянул в глаза, потом в глаза поцеловал, сперва в один глаз, потом в другой, потом снова в них заглянул, и тихо, с неожиданной нежностью переспросил:

– Но сама-то ты хоть уверена?

– Да. – На сей раз это "да" прозвучало тихо и обреченно.

– Так, – сказал Валерьян, ласково проведя рукой по Марининому плечу и усаживаясь обратно в кресло. Сигарету он на сей раз зажег совершенно правильно. – И аборта ты, как я понимаю, делать не хочешь?

– Не хочу, – согласилась Марина, со всей обреченностью вдруг понимая, что, по-видимому, делать все-таки придется.

– И не надо! – обрадовался вдруг Валерьян. – М-да. Вот не думал, не гадал. Будет, значит, у нас новый крольчонок. Да, а как же теперь все это обделать-то? Тебе же еще и восемнадцати нет?

– Нет, – недоуменно подтвердила Марина, дивясь, что раньше его это как-то не особенно интересовало.

– А когда будет?

– Ну… Во всяком случае, ребенок раньше родится, – ответила Марина, с трепетом осознавая каждое произносимое ею слово: ребенок… родится… раньше… Раньше, чем что?

– Тогда… – вслух продолжал размышлять Валерьян, – тогда придется на тебе жениться.

– Ты хочешь на мне жениться?! – изумилась Марина.

– Я? Нет, что ты, – отмахнулся от нее Валерьян, вконец ушедший в свои расчеты. – Я не могу.

– Почему?

– Видишь ли, мышь, я ведь как бы уже женат.

– Ты? Женат? – с трудом выговорила она, холодея.

– Ну да, – досадливо проговорил он. – Да сейчас не в этом дело! Женятся на тебе, женятся, не боись, вот только кто? Ага, нашел, кажись, – и Валерьян решительно потянулся к телефону.

– Серый, алло, привет, то есть. Валька беспокоит. Слушай, ты как насчет того, чтобы жениться?

Марина смотрела на Валерьяна не мигая, как в телевизор.

– Да нет, не шучу. На ком, говоришь? Да есть тут одна. Красивая? – Валерьян скосил глаза на Марину и оценивающе оглядел ее с ног до головы. – Да вроде ничего, – нерешительно произнес он в трубку. Да ты сам подъезжай, тогда и увидишь. Что, к зачету готовишься? Эх, вы, технари, вечно у вас какие-то зачеты-хуеты! Ну, хорошо, а когда? Завтра, значит. Часиков в пять… в пять хорошо. С копейками? Ну ладно, лишь бы не с рублями, а то мне к семи на дежурство. Ну, есть. Вам того же, тем же самым по тому же месту. – И Валерьян бросил трубку на рычаг. Он посмотрел на Марину. Ее слегка трясло. Валерьян пересел к ней на кушетку, крепко обнял, зашептал жарко в самое ее трясущееся под его губами, холодное, как у зайца, ухо:

– Ну мышь, ну хватит, успокойся, ну чего ты, все будет путем, мышь, – и вдруг неожиданно принялся целовать, исступленно, как никогда, в губы, в шею, в уши, в глаза, – Это же все глупости, мышь, это же все бредятина, и неважно, и… – Он вдруг обхватил обеими руками ее голову и, глядя прямо в глаза, произнес неожиданно:

– Мышь, ты, конечно, мне сейчас не поверишь, но… Ты просто представить себе не можешь, как я счастлив.

Вот теперь Марина совсем уже ничего не понимала. Все у нее, у бедняги, в голове спуталось и перемешалось. Она-то думала, что теперь-то уж они наверняка лягут в постель, однако не тут-то было.

Валерьян вдруг резко встал, аккуратно загасил в пепельнице сигарету и сказал, приподнимая Марину за плечи:

– Пойдем, провожу тебя. Значит, завтра в пять, поняла? И не опаздывай, а то мне на дежурство. И держись, мышь, теперь все будет хорошо, слово тебе даю, слышишь? – И, уже сам себе, недоверчиво: – Нет, ну надо же… Кто бы мог подумать!

В коридоре Валерьян опять приложил палец к губам.

– Тише, там у меня человек спит.

"Человек? – изумилась про себя Марина. – Значит, не бабушка?" – Но вслух ничего не сказала.

11

На следующий день, ровно в пять, Марина уже сидела на знакомой читателю кушетке и яростно теребила за кисточки как всегда пыльный зеленый плед. Валерьян со своей стороны столика нервно курил. В пять пятнадцать в дверь позвонили. Валерьян швырнул сигарету прямо в стоявшую перед ним чашку с недопитым кофе и рванул открывать.

Вернулся он с невысоким стройным пареньком примерно одних с Валерьяном лет. У паренька были длинные – до плеч – светлые волосы и темно-карие глаза – сочетание довольно необычное, а больше Марина ничего в тот раз не заметила – не до того как-то было, настолько сразу они по уши ушли в технические детали.

– Справку принесла? – сразу спросил Валерьян.

– Да, – слегка волнуясь, ответила Марина, выкладывая на кофейный столик требуемый документ.

– Так, десять недель, ого, не слабо. Значит, завтра вы идете подавать заявление. О, черт, тебе же еще от родителей разрешение надо. А его где заверяют, Серень, ты, случаем, не знаешь?

– Откуда? – изумился паренек, не без изящества вскидывая светлые бровки.

– Слушайте, а может, мне просто маму с собой взять? – неожиданно влезла Марина.

– Дело. Так, значит, и сделаешь. Значит, идете вы туда завтра вдвоем, тьфу, извини, втроем, с твоей мамой то есть, и подаете заявление. И чтоб как только, так сразу. Серег, ты им там объясни, что вам тянуть нельзя.

– Да ведь и так все ясно. С такой справкой, куда уж дальше тянуть.

– Ну, ребята, не подведите меня, хорошо? – Валерьян был сам на себя не похож.

– Да ладно тебе, – успокаивающе сказал Сережа. – Сказал – сделаю, значит – все. – И, уже оборачиваясь к Марине: – А вы, значит, Марина. В школе учитесь?

– Да, в восемнадцатой.

– Что? – Оба, как по команде, уставились на нее. – В восемнадцатой английской? В американской, то есть?

– Ну да.

– Вот это да, – сказал Сережа. – Первый раз вижу живого человека из этой школы. Вот это да. А правда, что у вас практики в Америке каждый год бывают?

– Ну, про каждый год – это преувеличение, но за одиннадцать лет аж три практики у нас там было. Одна – две недели, другие две – по три. Ну, еще бывает, что отличников по обмену посылают, – и Марина тяжело вздохнула.

– И где вы были?

– Ну, разно. В первый раз – в Нью-Йорке только, второй – еще в Лос-Анджелесе, последний раз в Бостон возили.

– Да? Ну и как там? – И они оживленно заговорили об Америке, начисто забыв об изначальной причине встречи.

Часа через полтора Сергей заторопился уходить, Валерьян, взглянув на часы, зачертыхался, но Сергей все-таки вышел первым, точнее сказать, он вышел как бы сразу – вот сказал: "Ой, мне пора!" – и вот – уже исчез. Но перед тем, как исчезать, он все-таки уточнил:

– Марина, так, значит, завтра на Киевской в два. Там ведь с часу до двух перерыв, а с утра у меня лекции.

– Да, а у меня уроки, – крикнула Марина в ответ, но уже в пустоту.

Зато с Валерьяном они вышли вместе.

– Слушай, – сказал он в лифте, внимательно разглядывая ее, – а ты почему никогда ничего не рассказывала?

– О чем? – искренне изумилась Марина.

– Ну, о школе, там, об Америке.

– Так ты ж не спрашивал никогда. – Марина рассмеялась. – А сам-то ты в какой школе учился?

– В двести пятнадцатой.

– У Эмиля? В литературной то есть? – заинтересовалась Марина.

– Ага. Да я же тебе рассказывал. Да ничего интересного. Ни тебе Америки, ни даже Англии. Одни семинары да лекции, муть всякая. Другое дело, ребята у нас хорошие были – это да.

– Так уж и муть, – усомнилась Марина. – А все почему-то вашу школу хвалят. Из нашего класса даже перешли к вам два человека.

– Ну, кое-что интересное есть, конечно, – признал Валерьян. – Да и самого Эмиля со счетов сбрасывать нельзя – он, конечно, личность.

– Вот видишь! – Марина улыбнулась.

– Слушай, – уже выходя из подъезда и собираясь поворачивать в сторону, противоположную той, в которую надо было Марине, снова заговорил Валерьян. – А ты смогла бы учить детей?

– Детей? Каких детей? Чему учить? – растерялась Марина.

– Английскому, конечно, – как маленькой, разъяснил Валерьян. – Ты же его, наверное, хорошо знаешь. – И, видя, что до Марины все равно не доходит, быстро прикоснулся на прощанье к ее руке. – Ну, не бери в голову, там увидим. Будь. И не забудь, пожалуйста, про завтра. Это очень важно!

– Еще бы! – И Марина весело зашагала к метро. Беременность почему-то ее сейчас совсем не пугала.