То есть речь шла об очень хорошо продуманной операции, главную роль в которой должны были сыграть не паписты, но православные греки, чтобы спровоцировать уже не гражданскую, а идейную смуту. Так закладывался «греческий проект», имевший в своей основе иезуитские корни.

При Самозванце этот план не был реализован, но иезуиты лишь затаились в ожидании благоприятных обстоятельств.

Скрытое проникновение – никоновская реформа и раскол. Такие обстоятельства сложились на Руси в 60-е годы при патриархе Никоне и царе Алексее Михайловиче, увлечённых идеей воссоздания «неовизантийской империи» под своим началом.

Они оба оказались настолько одержимы этим замыслом, что ради него пожертвовали единством Русской церкви. Получивший грекофильское воспитание, царь с малых лет был ориентирован на наследие византийского престола царя Константина, который обеспечил бы ему власть над всеми православными христианами. А патриарх Никон, движимый идеей папоцезаризма и стремлением к мирской власти, надеялся на получение кафедры вселенского патриарха^[38].

Идея создания греко-российской православной империи, эта, как пишет исследователь Б. Кутузов, «византийская прелесть», зародилась ещё в царствование царя Михаила Фёдоровича и его отца патриарха Филарета, а внушили её царю константинопольские патриархи Кирилл Лукарис и Афанасий Пателар, а также критский дидаскал (учитель) Герасим Влах, настойчиво призывавшие в своих сочинениях русского царя занять древний византийский престол, а русского патриарха – вселенскую кафедру. Этот проект означал глубокое искажение, переиначивание русской национальной концепции «Москва – Третий Рим». Ведь идея «Третьего Рима» имела эсхатологический смысл и представляла Москву как последнюю хранительницу чистоты Вселенского Православия, как «Святую Русь», верную её духовному призванию. В неовизантийской же концепции она подменяется политической идеей, представляющей Москву как центр новой мировой империи, как столицу земного царства. И этот подлог имел самые трагические последствия.

Патриарх Никон

Чтобы реализовать данную идею, необходимо было привести к единообразию русские и греческие богослужебные книги и обряды, заметно различавшиеся между собой, поскольку в России существовал пришедший из Византии в конце X века Студийный устав, а у греков – Иерусалимский, со временем отступивший от древнего обряда. Именно ради этой унификации и была предпринята церковная реформа, не имевшая под собой богословских оснований, а ставшая следствием чисто политических расчётов^[39]. И именно поэтому реформа проводилась так жестоко, не принимая во внимание, игнорируя несогласие и неприятие её со стороны большой части русского общества. Более того, перемену обряда Никон совершил единоличным распоряжением в циркулярном письме накануне Великого поста 1653 года, что вызвало огромное потрясение среди верующих.

Затем последовала широкомасштабная «книжная справа» – редактирование текстов Священного Писания и богослужебных книг, которую осуществляли приглашённые Никоном воспитанные в иезуитских коллегиях учёные греки, которым он особенно благоволил. Непосредственными правщиками стали рекомендованный Иерусалимским патриархом Паисием и вызволенный Никоном из ссылки еретик Арсений Грек, окончивший иезуитскую коллегию в Риме, и киевский монах, ученик иезуитов Епифаний Славинецкий. Позже их поддержали воспитанник иезуитов Паисий Лигарид и воспитатель царевича Фёдора Алексеевича

Симеон Полоцкий, тайный униат-базилианин, окончивший Польскую иезуитскую коллегию в Вильне. Поскольку редактирование они осуществляли в соответствии с современными греческими книгами, напечатанными в иезуитских типографиях, это привело не к исправлению книг, а к их порче. Таким образом, был открыт путь пагубным нововведениям, размывавшим русское Православие. Хотя Никон и не удержался на патриаршем престоле, «реформа» его была одобрена на Соборе 1666–1667 годов, и её стали внедрять в жизнь всеми средствами, чтобы сделать необратимой. Изменения западного, католического происхождения были внесены и в пение, и в иконопись, и в архитектуру.

Следствием реформы стал глубокий раскол Русской церкви, приведший к тому, что впервые на Святой Руси стали жестоко преследовать за православную веру. Это означало внутреннюю катастрофу в судьбах страны, поскольку церковный раскол привёл к расколу национального сознания. Как пишет Б. Кутузов, «борцы русского Сопротивления XVII века назвали болезнь, поразившую в то время русское общество, одним словом – “никонианство”. Никонианство – это внесение в Православие чуждых ему элементов и традиций западного происхождения и размывание его изнутри путём ломки вековых церковных канонов и православных национальных традиций, освящённых древностью»^[40]. Анализируя совпадения истории никоно-алексеевской реформы с пунктами инструкции Самозванцу, исследователь заключает, что это «ещё раз свидетельствует о том, что раскол есть, прежде всего, следствие юго-западной иезуитской экспансии. И в определённом смысле никоно-алексеевскую “реформу” можно квалифицировать как удавшуюся благодаря Никону и царю Алексею, глобальную идеологическую диверсию против Русской церкви»^[41].

В условиях помрачения национального сознания оказались возможны реформы Петра I, заменившего идею «Святой Руси» идеей светского государства и светского просвещения.

Разведка и тайный прозелитизм под видом миссионерства. Дальнейшая активность иезуитов в России была направлена на создание в стране наиболее удобных форм организации папской разведки в условиях невозможности открытой пропаганды католицизма. Так, курляндский светский иезуит Яков Рейтенфельс в письмах папе из Москвы в 1674 году советовал посылать в Россию миссионеров под видом купцов с соблюдением строжайшей конспирации, которые могли бы показывать себя перед царём как люди полезные для страны и заполучить поручения в разные города – Архангельск, Киев, Астрахань, Тобольск. Он также советовал устроить так, чтобы в некоторых местах Московии при содействии иностранцев, находящихся на службе у царя в качестве купцов, военных и художников, были допущены католические священники с обязательным разрешением свободно отправлять своё богослужение вплоть до открытия костёлов^[42].

Юрий Крижанич

Одним из таких миссионеров был папский агент, воспитанник Римской иезуитской коллегии св. Афанасия, хорватский богослов Юрий Крижанич, тщательно подготовленный для пропагандистской деятельности в России. Ратуя за единство славянских народов, он вместе с тем настойчиво распространял среди духовенства и знати идею унии с католиками, особенно рассчитывая на окружение царевны Софьи и князя В.В. Голицына, и среди них – монаха Сильвестра Медведева. Миссия его оказалась неудачной: он был сослан в Тобольск, а после царского прощения в 1676 году выехал из России и, уже живя в Польше, вступил в орден иезуитов.

Между тем, в силу того, что в это время теперь уже российская власть рассматривала вопрос о возможности создания антитурецкого фронта всех европейских государств, были начаты переговоры с Ватиканом. И в целях усиления переговорных позиций России власть пошла на такой чрезвычайный шаг, как разрешение иезуитам открыть в стране постоянное представительство ордена. Так, в 1684 году в Москве начали свою работу члены миссии чешской провинции ордена во главе с Карло Маурицио Бота, которые действовали достаточно энергично. Они основали здесь школу, в которую приглашали русских детей, выпускали книги на русском языке и католические образа, составили месяцеслов святых, который почитался в Русской церкви.

Влияние на жизнь в России орден оказывал не только через миссионеров, но в большей степени через орденскую литературу, прежде всего польскую, так как научные и литературные контакты с Польшей в эти годы были интенсивнее, чем с другими странами Европы. Наиболее известным произведением, широко распространённым в России, было «Великое Зерцало примеров» – перевод польской редакции латинского сборника нравоучений, исправленное издание которого было выпущено иезуитом Иоанном Майором. Переводились и другие произведения иезуитов, а среди учебников, по которым обучалось всё русское образованное духовенство, первое место занимали труды польских иезуитов Яна Моравского и профессоров Войцеха Тылковкого и Луки Залусского. Эти учебники имели особое значение в формировании русской философской лексики^[43].

В 1688 году за их неприкрытый прозелитизм иезуиты были высланы из России, но продолжали действовать тайно. Они находились в окружении Петра I, как, например, один из самых влиятельных иностранцев в России, шотландец генерал-поручик Патрик Гордон, военный наёмник и авантюрист. Именно он выхлопотал у Петра задним числом прощение для иезуитов, которые самовольно, без разрешения построили в Москве первый костёл. Такое отношение Петра определялось тем, что он вынашивал планы установления постоянных контактов с Ватиканом, и при нём впервые было даже заявлено о готовности России признать за понтификом по аналогии с Константинопольским патриархом титула «Ваше Святейшество»^[44].

В эти годы иезуиты действовали через тайную католическую миссию, которую представляли как учреждение, управляемое германским императором, а не папой. Дела этой миссии описаны в книге «Письма и донесения иезуитов о России конца XVII и начала XVIII веков»^[45], изданной в 1904 году в Петербурге и представляющей собой документы из одного из пражских архивов, в котором хранились бумаги богемской провинции ордена. В одном из писем, говоря об эффективности тайной деятельности, автор-иезуит указывал: «О, если бы с самого начала наши отцы пришли в эту страну не под своим, а под чужим именем! Нам не позволили бы и тысячной доли (я могу поклясться в этом!) того, что теперь позволяют, если бы знали, что мы иезуиты»^[46].

Из этих документов видно, что члены ордена разъезжали по таким местам, которые представляли наибольший интерес для противников России: это Воронеж, где строился военный флот для войны с турками; Таганрог и Азов, где развёртывались важные события войны; Астрахань, куда съезжались иностранные купцы; Архангельск, где находился порт, имевший стратегическое значение (Архангельск и Астрахань числились в списке четырёх русских городов, составленном ещё иезуитом Рейтенфельсом в помощь организаторам разведывательной деятельности). То есть вся их активность была связана с интересами международной политики и стала уже настолько опасной, что в 1719 году они вновь были высланы из России.

Официальный прозелитизм. Свою открытую деятельность в России орден начал уже при Екатерине II, после воссоединения с Русским государством в 1772 году обширных территорий Белоруссии и Малороссии с многочисленным католическим и униатским населением. Наряду с возвращением униатов в Православие была предоставлена свобода вероисповедания ставшим русскими подданным католикам (с запретом пропаганды их веры), включая двести иезуитов, имевших 4 коллегии (в Полоцке, Динабурге, Витебске, Орше), 2 резиденции (в Могилёве и Мстиславе) и 12 миссионерских домов. Более того, когда в 1773 году папа упразднил орден по настоянию католических монархов, Екатерина II не признала папского указа, и понтифик в 1801 году специальным бреве официально утвердил орден в России – императрица стала единственной во всём мире покровительницей ордена. При этом католикам была запрещена пропаганда их веры, и подчинялись они не Св. Престолу, а специальному департаменту Юстиц-коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел^[47].

Екатерина II и Павел I поддерживали иезуитов и, запретив им связь с Ватиканом, рассчитывали использовать их образовательный, пропагандистский и шпионский опыт в своих целях, рассматривая их как дипломатов и миссионеров. Более того, Екатерина взяла орден под своё личное покровительство, чтобы он служил её внешнеполитическим целям, а при Павле I начальник иезуитов (впоследствии генерал ордена) Грубер стал доверенным лицом императора, встречавшего его иезуитским приветствием: «Ad majorem Dei gloriam» («Для большей славы Божьей!»).

Однако в итоге от данной ситуации выиграл Ватикан, поскольку она позволила ему сохранить кадры иезуитов и преемственность между «старым» орденом иезуитов, каким он был до роспуска «на вечные времена», и «новым» – после 1814 года, когда орден был восстановлен и возрождён. Но главным итогом деятельности иезуитов стало окатоличивание, тайное или явное, дворянской верхушки в России. Хотя они и находились только в Белоруссии (куда приезжали иезуиты из других стран Европы), их влияние выходило за её границы и достигло московских и петербургских салонов. И если в XVIII веке увлечение ими носило внешний, практический характер, то в начале XIX века, когда Павел I разрешил иезуитам проживать в Петербурге, начинается этап их проникновения уже в духовную сферу жизни знати^[48].

Тому, что католицизм превратился в своего рода моду в русских аристократических кругах, в значительной степени способствовал известный иезуит Жозеф де Местр, пребывавший в царском окружении в качестве посланника сардинского короля и живший в России с 1803 по 1817 год. То, что он описывает, очень напоминает происходящее в жизни верхов общества в современной России: «Русские безгранично любят церемонии, проводимые у нас по всем правилам, и заполняют нашу церковь так, что это зачастую создаёт для нас неудобства… Они ходят в наши церкви. Они становятся крёстными наших детей, мы – крёстными их детей. Русские кавалеры Мальтийского ордена никогда не манкируют службами в католической часовне и рассаживаются там в соответствии со своим рангом, а не вероисповеданием. А когда при дворе происходят большие церковные церемонии, например «Те бейт» или другие, посол Рима непременно присутствует на службе. Кроме того, я часто видел архимандритов на клиросе наших церквей и у алтарей, особенно на Святой неделе. Конечно, некоторое подспудное преследование Католической церкви имеет место, но это никак не касается внешнего обряда»^[49].

Жозеф де Местр

Интерес к католицизму и иезуитству в дворянских кругах России прекрасно сочетался с увлечением мистицизмом и масонством. Важное значение в этом плане имело формирование в стране модного тогда «интерконфессионального христианства» (фактически предшественника современного экуменизма), одним из воплощений которого стал Священный союз, мыслимый как союз народов на почве христианского универсализма, руководствующегося «заповедями любви, правды и мира»^[50].

Однако чрезвычайная активность иезуитов, которые после восстановления ордена в 1814 году управлялись уже из Рима, как и в предыдущие времена, стала представлять растущую угрозу для политики правительства. Это понимал Александр I, который, тяготея к строгому Православию, принял в 1815 году решение запретить деятельность иезуитов в Петербурге и в Москве, а в 1820 году выслал их из России.

Так закончилась история официальных отношений иезуитского ордена с Российским государством, но это не означало прекращения их деятельности, которая вновь приняла тайный характер. Как и раньше, они распространяли свои идеи через литературу, но главным полем их активности была, как всегда, униатская церковь. Правда, возможности их здесь также сократились, поскольку в западных областях продолжалось возвращение униатов в Церковь, самое массовое из которых (1,5 млн. человек) произошло в 1839 году. В итоге все униатские епархии в России были закрыты, кроме одной – Белорусской.

Вместе с тем, в связи с присоединением после войны с Наполеоном, по решению Венского конгресса, большей части Великого герцогства Варшавского к России, здесь возник вопрос о положении католиков. В целях его решения Российское правительство в 1816 году впервые устанавливает дипломатические отношения со Св. Престолом, направив туда своего постоянного посланника. В документе, определявшем цели представительства, упор делался на то, чтобы не дать возможность Ватикану присвоить себе особые права в отношении российских католиков и создать тем самым «государство в государстве». Рим должен был сноситься с католическими иерархами в России только через российскую миссию при Св. Престоле, а назначение католических епископов в России оставалось исключительно правом царя. Было также определено, что Россия не будет принимать у себя постоянных папских нунциев, а только временных послов со специальными миссиями.

Активизация отношений с Ватиканом произошла при Николае I, который в 1846 году посетил папу Григория XVI, а в 1847 году подписал первый и единственный в истории России конкордат, с помощью которого была предпринята первая попытка в полной мере легализовать положение католиков в России. Они оставались в ведении главного управления духовными делами иностранных исповеданий МВД, но получили нормальную иерархическую структуру, состоящую из 6 епархий (Виленской, Самогитской, Минской, Каменецкой, Луцко-Житомирской и Тираспольской), подчинявшихся Могилёвскому архидиоцезу (резиденция Могилёвского архиепископа располагалась в Санкт-Петербурге). Назначения епископов предварительно согласовывались между императором и Св. Престолом, но канонические полномочия они получали от Ватикана в обычном порядке. Высшим руководящим учреждением для Католической церкви в России стала созданная в конце XIX века Римско-католическая коллегия в Санкт-Петербурге. После восстания в Польше в 1863 году дипломатические отношения с Ватиканом и конкордат были разорваны. Последний так и не был восстановлен, а дипломатические отношения возобновились в 1894 году^[51].

В таком виде отношения со Св. Престолом и положение католиков сохранялись вплоть до Октябрьской революции 1917 года. Все эти годы Св. Престол пытался представить себя как союзника России для достижения её международных целей в Европе и в особенности на Балканском полуострове. А между тем Католическая церковь в России продолжала заниматься пропагандой, главную роль в которой играла тайная миссия иезуитов.