Часть 2

…Нельзя к животным подходить с человеческой меркой. Их мир старше нашего и совершеннее, и сами они – существа более законченные и совершенные, чем мы с вами. Животные – не меньшие братья и не бедные родственники, они – иные народы, вместе с нами попавшие в сеть жизни, в сеть времени; такие же, как и мы, пленники земного великолепия и земных страданий.

Генри Бестон

Ранним утром в середине апреля я услышала настойчивый стук клюва о стекло. Открыла форточку и в комнату влетел Няма! С приветственным криком облетев квартиру приземлился на моё плечо. Воронёнок вернулся!

Но нет, это был давно уже не воронёнок, а красивый сильный самец с метровым размахом блестящих чёрных крыльев и крупным изогнутым клювом. Нежно, как в детстве, он потёрся головой о мою щёку и принялся что-то долго, торопливо рассказывать. Жаль, не дано мне понимания языка пернатых, не узнала я о его приключениях, поняла лишь настроение: восторженное, как у странника, вернувшегося наконец в любимый дом. Насыпала ему полную миску крупы, накрошила печенье.

К удивлению, он есть не стал, а, схватив кусочек, вылетел на балкон, где на перилах его скромно ждала другая ворона, меньше размером, самочка с аккуратной, гордо посаженной круглой головкой, в переливающемся зелёным, фиолетовым, синим цветами оперении. Пока Няма не накормил невесту, как птенца – изо рта в рот, – сам он не проглотил ни кусочка. Очевидно, таков у ворон брачный ритуал.

– Твоя избранница, малыш, красавица, настоящая жемчужина! Не возражаешь, если я так и буду её называть – Жемчужинкой?

Он, конечно же, не возражал, а самочка, словно в ответ на похвалу, кокетливо вильнула хвостиком, и мне показалось, что она вежливо улыбнулась, совсем как благовоспитанная девица.

Птицы сразу приступили к строительству совместного жилища на той самой берёзе под балконом, где когда-то, после первых учебных полётов, Няма любил отдыхать. Весь день они таскали на дерево сломанные ветки, обрывки проводов, ниток, шнурков, бумаги, найденные среди мусора…

Я вынесла на балкон обрезки старого шерстяного свитера. Птицы утащили их лишь перед самым завершением строительства, очевидно, выстелили тёплой шерстью дно своего гнёздышка. Весь созидательный процесс сопровождался постоянным неторопливым птичьим бормотанием – возможно, супруги обсуждали технические вопросы устройства гнезда, при виде же других ворон принимались громко кричать: это наше дерево, занято!

Дней через десять я заметила: воронёнок мой летает в одиночестве, значит, Жемчужинка снесла яйца! Двадцать суток птичка ни на секунду не покидала своего жилища! Даже когда в самом конце апреля пошёл снег, поднялась метель и температура упала до минусовой отметки, супруги сидели в гнезде, плотно прижавшись друг к другу, распушив перья, спрятав под крылья головы, всеми силами сохраняя тепло, столь необходимое для потомства.

Няма кормил любимую не менее семи раз в час. Возможно, ему было легче, чем другим будущим отцам пернатых семейств – ведь еду в большом количестве я оставляла для них на балконе. Далеко летать не приходилось, и он большую часть времени сторожил супругу.

Жемчужинка оставалась в гнезде и тогда, когда появились на свет голенькие розовые воронята, нуждавшиеся в материнском тепле. Пройдёт ещё несколько дней, прежде чем они обрастут пухом, и тогда уже обе вороны будут беспрестанно носиться вокруг широко открытых розовых горлышек птенцов, тянущихся к родителям!

Стараясь помочь заботливым птичкам, я выносила на балкон каши, зерно, семечки…

Теперь, когда главной заботой моего воронёнка стало выращивание потомства, мы стали меньше общаться, он практически не бывал в квартире, хотя часто вместе с подругой поджидал меня у подъезда дома. Воронёнок садился на плечо, а Жемчужинка кружила над моей головой, показывая себя во всей красе на фоне ярко-синего весеннего неба. Я бросала ей куски печенья на землю, и она доверчиво подходила к моим ногам. Няма при этом что-то восторженно ворковал, бормотал, очевидно, пытаясь поведать мне о своей пылкой любви к пернатой половинке.

В такие минуты я часто задавалась вопросом: почему человек присвоил себе исключительное право на любовь? Почему он упорно твердит, что душа есть только у человека? И животное не имеет никакой ценности по сравнению с ним? Откуда столь непогрешимая уверенность, что человек – «венец творения», «разум его единственный и неповторимый», у животных же – ни души, ни разума, одни инстинкты? Да и вообще все они, как говорил академик И. Павлов, – обычные «механизмы»!

Разве могли бы мы, «высокогуманные существа», использовать мыслящих, чувствующих существ в качестве еды или транспорта? Нет, конечно, мы же существа «высокоразвитые и душевно просветлённые»! Несомненно, мы пользуемся механизмами!

Но так ли это? Действительно ли у животных нет души и ценность преданной собаки, способной пожертвовать своей жизнью ради хозяина, ничто по сравнению с ценностью жизни уголовного преступника: насильника, убийцы, грабителя? А если сравнивать верность моногамных животных и птиц с преданностью человека своим возлюбленным, кто выиграет? А может, человеку надо бы следовать высокому уровню морали, присущему животным?

Здесь, наверное, кто-то посмеётся: дескать, какая может быть мораль у животных? Ведь мораль, нравственность придуманы человеком – это всего лишь список правил поведения в обществе, который может меняться в связи со сменой идеологии в государстве. Мораль и нравственность выносятся людьми за рамки законодательств – соблюдение закона не предполагает обязательного соблюдения морали. Наказания за несоблюдение не последует, максимум – осуждение окружающих. «Он зверь!», «Он животное!», «Люди так не поступают!» – будут кричать они, совершенно не представляя, что на самом деле естественная, природная мораль есть и в животном мире: не убивать своего, не бить лежачего! Быть верным своей подруге, воспитывать и защищать потомство! Без этих правил не выживет ни один вид!

Мораль животных незыблема и неизменна. И, в отличие от людей, они никогда не убивают ради развлечения! Не ведут войн внутри своего племени! Никогда не уничтожает победитель соперника даже в брачный период, когда самцы меряются друг с другом силой! И только человек постоянно ищет врагов.

По расовым, этническим признакам, языку, полу, религии, социальному статусу, даже возрасту (!) делит он подобных себе на «своих» и «чужих»! Ненависть к тому, кто объявлен «чужим», доходит порой до кровопролитной дикости…

И тогда появляются сомнения: а действительно ли у всех людей на Земле есть душа? Или планету нашу топчут биороботы (те самые механизмы) – жестокие, безразличные дикари, бездушные твари, лишённые сострадания и любви ко всему, что их окружает?

Знаменитая лебединая верность всегда вдохновляла поэтов, художников, композиторов. О ней слагали стихи и писали песни. Но никто ни разу не воспел воронью любовь. Ведь лебедь – по человеческим понятиям, красивая птица, а ворона – «некрасивая»! Зачем же вспоминать о любви какого-то страшилища? Тем более что людям часто нравится убивать животных и птиц только потому, что, как им кажется, они «некрасивые, страшные, ужасные»…

Но у Бога нет «некрасивых» творений, и вороны на самом деле прекрасны! Сколько достоинства в гордой посадке головы, походке, поведении! Какой замечательный окрас оперения! Чёрные шапочка, крылья и хвост с зелёным, синим, фиолетовым отливом, манишка голубовато-серая, пушистые серые штанишки… Как и лебеди, вороны моногамны: избраннику своему не изменяют, сохраняют семью не только в брачный период, но и всю последующую жизнь – во время высиживания потомства, вскармливания, обучения, воспитания… А если случится несчастье и погибнет самец, никогда более ворона-вдова не вступит в брак, сохраняя верность любимому на всю оставшуюся жизнь! Разве это не пример настоящей любви и преданности, которой надо поучиться большей части «прогрессивного» человечества?

Моногамия свойственна многим видам животных – от мышки, совы до гималайского медведя. Супружеские измены здесь не приветствуются. Грифы, например, если уличат члена своего клана в неверности, вполне могут устроить ему хорошую трёпку!

Ворона – миролюбивая птица. Если и нападает на кого-то, то с единственной целью – защитить потомство, и разоритель гнёзд может остаться инвалидом на всю жизнь. Птенцы же, когда подрастут, надолго останутся с родителями и будут помогать выращивать последующие поколения до тех пор, пока сами не найдут себе единственную любовь.

Но вороны слишком тщательно выбирают спутника жизни, и потому семьи, разрастаясь, иногда достигают 15–20 особей. Родители, их разновозрастные детки живут вместе, стаей, передавая из поколения в поколение полученные жизненным опытом знания. Учёные утверждают: разум вороны на уровне четырёхлетнего ребёнка, по своим возможностям не уступает разуму дельфина. Благодаря наличию у них прекрасной памяти все обидчики остаются в «вороньей истории» навсегда: о «преступнике» будет поведано детям, внукам, правнукам… И преследовать его вороны будут даже в другом городе!

Может ли примитивный «механизм», руководимый «одними инстинктами», так разумно действовать?

Внутри стаи существует сложная иерархия. Главные вороны занимают на деревьях верхние ветки. Чем важнее персона – тем выше ветка, на которой она сидит, где всё видит, всё слышит, всё знает… Однако в плохую погоду верхняя ветка – самая невыгодная позиция. Мокнуть под холодным осенним дождём не каждому понравится, а градом и убить может. Но никогда, ни при каких обстоятельствах главная ворона не сгонит с нижней ветки ворону-«парию», ибо уважает чужую собственность! Найдёт для себя другую, возможно, менее удобную, но обязательно свободную ветку!

Каждая ворона делает запасы на чёрный день. Казалось бы, зачем важной персоне ежедневно искать себе пропитание? Разве не проще «экспроприировать» его у «рядовых вороньих граждан»? В голодные времена люди так и поступали: грабили тех, кто слабее. Ворона же, даже если будет умирать с голоду, никогда не тронет припасов сородичей!

У большинства птиц сильно развито чувство сострадания. Отчаянный крик раненого собрата заставляет лететь на помощь к нему всю стаю. Пострадавшего, как и осиротевших птенцов, кормят все соплеменники! Но даже эти птичьи доброту и великодушие люди цинично используют в своих меркантильных целях. Так, жители Мексики, дабы не утруждать себя рыбной ловлей, калечат и привязывают к дереву пеликана. Вопли истязаемой птицы собирают стаю её собратьев. Их сочувствие пленнику проявляется не только скорбными криками, но и желанием доставить в своих сумчатых клювах питание пострадавшему – свежую рыбу. Её-то и забирают себе «высокоморальные» двуногие «венцы природы»…