– Ну, мухам и стрекозам крылья отрывать, чтобы сделать их пешеходными, – это ерунда. Можно ещё, например, залить кипятком муравейник! Ошпаренные муравьи так смешно бегать начинают! Выбегут наружу, а мы их ногами, ногами! Гусеницу в лужицу ногой растереть тоже приятно!

Или вот: надуть лягушку через соломинку, а потом двумя ногами на неё… ка-а-ак прыгнуть! Хлоп! Ха! Кишки брызгами разлетаются!

А в деревне с отцом сусликов убивали! У них две норы: в одну входят, в другую выходят. В одну льём воду, у другой с проволочной удавкой стоим. Суслик выскакивает… и тут – батяня ка-ак дёрнет за проволоку! Хряк! Шейные позвонки ломаются, глаза вываливаются! Так и висят на ниточках! Обхохочешься!

От этих рассказов мне становилось плохо: кружилась голова, болело сердце, а Пашка каждый день вспоминал всё новые и новые подробности пыток, которым он подвергал добрых, ласковых, преданных человеку существ, повинных лишь в том, что довелось им родиться на столь ужасной планете! Это был бесконечный мучительный триллер…

Есть у людей странная склонность к разрушению. Радуется жизни Божье создание: плавает, летает, ползает, добывает пищу, рожает потомство, наслаждается солнцем, небом, водным простором… И вдруг мимо идущий человек цинично, подло, жестоко уничтожает эту жизнь! И теперь вместо Божьего создания – лишь его мёртвая, раздавленная, растерзанная оболочка! А человек рад! Смеётся, ржёт, гогочет… Разве можно его назвать человеком? Быть может, он есть порождение сатаны?

Быть может, чувства человеческие у этих замороженных можно разбудить, лишь поместив их на место жертвы? Как же хотелось мне увидеть однажды Пашку униженным, плачущим от боли, ползающим по земле, раздавленным, как та гусеница…

Но я боялась его, как боялась его отца – матёрого уголовника с длительным тюремным стажем. Пашка же гордился «крутым батей», способным своими пудовыми кулаками с одного удара «завалить» любого: быка, лошадь, человека! Хвастался, что и дед его был «героем» – скольких буржуев в Гражданскую удавил он собственными руками!

Пашка мечтал стать таким же, как они, а может, ещё «круче»! Он и стал им – главнюком над братками в 90-е, и скульптура его в полный рост уже лет двадцать на аллее престижного кладбища. Застрелили его в одной из бандитских разборок.

Паша Меченый – эту кличку носил он всю жизнь, с тех самых пор, когда получил её ещё октябрёнком…

«Октябрята – дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут!» Реальность же была совсем иной: бесконечные построения, равнение в затылок, хождение строем, коллективные выкрикивания глупых лозунгов – воспитание, направленное на полное обезличивание человека.

Настоящая жизнь, казалось мне, должна была быть иной, не такой, какой мы её привыкли считать. И эта жизнь была у нас дома, где после уроков меня ждали верные друзья!

Мои замечательные, чуткие родители, заметившие интерес детей к живности, устроили в нашей квартире небольшой зоопарк! Понимая, что у дочери лёгкая степень аутизма, при котором возникают сложности с общением, они интуитивно чувствовали: контактирование с животными снимет у ребёнка депрессию, избавит от чувства одиночества и, возможно, поможет в установлении социальных связей.

Кошки, собаки, черепахи, кролики, канарейки, попугаи, щеглы, аквариумные рыбки… Всё это пело, свистело, тявкало, мяукало – требовало заботы, внимания, любви! Обязанности по уходу за ними были возложены на нас с братом. Они нисколько не отягощали, наоборот, воспитывали самостоятельность, ответственность, дисциплинировали, а самое главное, снимали психоэмоциональное напряжение после дневного пребывания в ненавистной школе. Сколько бурной радости, ликования вызывало у хвостиков наше возвращение домой! Как приятно было обнять, прижать к себе эти живые, тёплые шерстяные комочки, страстно вылизывающие наши лица своими шершавыми язычками!

Каждый раз, глядя на их неподдельный восторг, удивлялась тому, насколько разительно отличается отношение домашних питомцев к людям от отношений людей друг к другу! Животные – души чистые: им чужды обман, обиды, сплетни, предательство, оскорбления, соперничество, свойственные моим сверстникам уже в раннем возрасте. Им было всё равно, как я выглядела, какие оценки получала, что обо мне думали в школе… Только любовь, преданность и незыблемая вера в то, что хозяин их – средоточие Вселенной!

Наверное, осознание своей значимости в глазах домашних питомцев повышало и мою самооценку.

Дом наш был полон не только милых, забавных хвостатых друзей, но и редких для Крайнего Севера («где десять месяцев в году зима, а остальное – лето») комнатных растений. Похоже, мама стремилась воссоздать в нашем жилище кусочек Эдема, где обитатели жили бы в полной гармонии друг с другом! Удивительно, но в условиях длительной полярной зимы, когда природа отпускает северянам совсем немного солнечных лучей, на подоконниках у нас цвели чайные розы, гортензии, фиалки самых разнообразных оттенков.

В начале 60-х на Кольском полуострове появилось телевидение – всего одна программа, и то не каждый день… Однажды из телепередачи я узнала: на рост, здоровье растений и животных весьма благотворно влияет музыка!

Вот как? Значит, мне надо срочно записаться в музыкальную школу! И вскоре я уже училась играть на скрипке. Выбор инструмента был неслучаен – скрипка стала моим голосом, моей речью, с её помощью я могла рассказать о том, как страшно жить на свете.

Питомцы с самого начала музыкальных занятий заинтересованно наблюдали за всеми моими действиями. Уморительно было видеть, как щенок при первых же звуках разучиваемой пьесы вертит головой с боку на бок, в особо чувствительных музыкальных моментах начинает «подпевать» – подвывать, а кот, словно дирижёр палочкой, в такт размахивает хвостом! Попугаи повторяют отрывки мелодий, канарейки со щеглами соревнуются в импровизациях, и, кажется, даже розы с фиалками, аплодируя листьями (браво!), смеются от счастья!

А ещё я любила рассказывать моим друзьям сказки, читать вслух рассказы и даже повести. Книги были моим страстным увлечением. Они помогали окунуться в иную действительность – мир невероятных приключений, путешествий, интриг и происшествий, где героями были люди сильные, храбрые, справедливые, где добро всегда побеждало зло! Мне казалось, животные понимают, о чём я им рассказываю: ведь они выполняют команды – значит, знают слова! Они меня понимали так, как не понимали сверстники!

«Рассудок у зверей не погружён во тьму. Есть у цветов душа, готовая раскрыться, в металле тайна спит и хочет пробудиться. Всё в мире чувствует…»

И я стремилась создать для них мир, в котором бы царствовали нежность, взаимопонимание, любовь!

Однажды, изучая содержимое родительской библиотеки, я нашла томик Льва Толстого – «Путь жизни». Конечно, в десятилетнем возрасте постичь всю глубину объёмного философско-религиозного произведения мне было сложно, но несколько мыслей, изложенных в нём, поразили в самое сердце.

«Десять лет кормила корова тебя и твоих детей, одевала и грела тебя овца своей шерстью. Какая же им за это награда? Перерезать горло и съесть?»

Именно тогда пришло осознание страшной несправедливости: чистые, наивные и невинные души братьев наших меньших жестоко уничтожаются человеком ради насыщения желудка! И убийства эти объясняются необходимостью потребления человеком животного белка, законами пищевой цепочки!

«Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать…»

Нет, не принимала моя душа происходящего ужаса. Чего только не придумают люди ради оправдания своих преступлений! Ведь не мог же Бог, «который и есть любовь», придумать столь жестокий мир! Разве для того он создал животных, чтобы их убивали, чтобы они мучились, страдали от боли?

Как же заповедь «не убий»? Ведь убийство – грех! А может, причиной жестокости является не Создатель мира сего, а человек, наделённый им свободой выбора, нарушивший его заповеди? Значит, источник зла есть человек?

На собственном опыте я могла убедиться: животные гораздо порядочней и благородней людей в своих привязанностях, самопожертвовании, альтруизме, сострадании… Животные – это не только двери в иные миры, но и путь к себе, не испорченному ложными ценностями. Но большинство людей, совершенно не зная их и не желая знать, считает, что человеческие чувства им неведомы!

А может быть, человечество в большинстве своём ещё недостаточно разумно, чтобы их понимать? Ведь понимание означает сопереживание, попытку хотя бы мысленно побывать в шкуре жертвы. Но многие люди вообще неспособны чувствовать чужую боль. Как будто и не люди они, а биороботы. Всё, что им не нравится, – уничтожить! Остальному дозволено существовать только ради потребностей человека, ибо «человек превыше всего»!

Разве приходит людям на ум, что у существа, плоть которого они едят, была своя жизнь, любовь, заботы о потомстве? Жизнь, в которую внезапно ворвались насильники, подло и самым жестоким образом перевели её на навоз…

Разве можно, убив безвинное существо, радоваться жизни? Разве убийца может быть счастлив? На чём основано убеждение в превосходстве человека над остальными обитателями планеты? Не является ли это убеждение признаком зоофашизма? А если человек – зоофашист, не представляет ли он главную опасность для планеты? Иль миром правит сатана? Ведь Толстой упоминает высказывание Ибрагима Кордовского: «Истинная вера одна – любовь ко всему живому!» Любовь никак не может сочетаться с убийством! «Добродетель несовместима с бифштексом»! Нет, что-то в этом мире не так…

Эти размышления привели меня к окончательному отказу от мясной пищи. Удивительно, но, вопреки прогнозам, я не «позеленела» вновь, не потеряла способность ходить и стоять – напротив, по мере очищения организма от токсинов и шлаков здоровье начало укрепляться, болезни отступили.

Однажды, возвращаясь из школы, я увидела на земле беспомощного воронёнка. Вид у птенца был жалкий: мокрый, нахохлившийся, он с трудом держался на лапках, а когда пытался шевелиться, его бросало из стороны в сторону. Вероятнее всего, вывалившись из гнезда, воронёнок ударился о землю. Взрослых птиц, способных защитить малыша, рядом не было, и, понимая, насколько опасно оставлять птенца на улице, я принесла его домой.

Он был совсем ещё крошкой (чуть больше двух недель): мутные голубые глазки, розовый клювик; мягкий, нежный, похожий на шёрстку котёнка детский пух на голове и хрупкой шейке. Летать не умел, на лапках держался с трудом: передвигался неуклюже, пытался скакать, но лапы разъезжались, и он заваливался то вперёд, то назад… Не мог самостоятельно есть – две недели понемногу и часто (даже в ночные часы) мы с мамой кормили его из пипетки разнообразной жидкой пищей, благо вороны всеядны.

Соорудили небольшое гнездо из травки, мха, тряпок и заперли его в большой клетке для попугаев, опасаясь, как бы коту Ваське не вздумалось полакомиться нашей новой птичкой.

Воронёнок был очень слаб – большую часть времени спал. Из гнезда вылезал только для того, чтобы оправиться. Малыш оказался на удивление аккуратным: делал всё в одном определённом месте, дабы не загрязнять жизненное пространство своего «гнезда».

Уже потом, беседуя с орнитологами, я узнала: мой воронёнок не был уникальным! Вороны – единственные птицы, которые не пачкают своих жилищ, – опорожняя кишечник при подлёте к нему или вылете, оставляют большую часть помёта под гнёздами! А это значит, что ручную домашнюю ворону можно приучить пользоваться туалетом!

Спустя трое суток воронёнок наконец стал приходить в себя: двигался увереннее, просыпался сам через каждые два часа с напоминанием, что пора бы его накормить: смешно мяукал, крякал, тряс крыльями и широко открывал клювик, словно ждал, когда ему туда положат червячка. При виде домочадцев вёл себя как щенок или котёнок (все малыши любят ласку!): подставлял головку, ожидая, когда погладят его от клюва к затылку или нежно почешут подбородок. Во время еды пытался разговаривать – выражая восторг, издавал звуки, похожие на «и-и-и» и «ням-ням». За что и получил необычную кличку: Няма, Нямушка.

Вскоре Няма начал узнавать всех домочадцев, взлетал, садился на плечо, нежно прижимался головой к щеке, тёрся и что-то бормотал, словно нашёптывал слова любви.

Первое время Васька представлял главную опасность для нашего нового питомца: он усаживался неподалёку, буквально гипнотизируя птичку. Затем подпрыгивал, пытаясь вцепиться лапами в клетку, однако та была предусмотрительно подвешена на достаточно большом расстоянии от пола.

Удивительно, но как только воронёнок подрос, Васька потерял к нему всякий интерес, ибо понял: в противном случае ему придётся несладко. Взрослая ворона вполне может и заклевать кота. Однако Няма и к Василию испытывал добрые и даже нежные чувства, считая его, как и всех проживающих в доме, одним из своих «родителей»: при виде кота, собаки издавал радостный вопль, скакал навстречу и, широко раскрывая клюв, предлагал покормить «голодную» птичку.

Долгое время он не мог самостоятельно есть – привык, что его кормят, – а когда научился, стал кормить нас. Во время обеда садился на спинку стула и внимательно наблюдал за моими действиями. Иногда, по его разумению, что-то шло не так. И тогда он брал еду с тарелки, настойчиво совал мне в рот, строго смотрел в глаза, пытался что-то говорить, как когда-то моя бабушка – «за маму, за папу».

Подросший воронёнок свободно гулял по квартире (его клетка всегда была открыта, он только спал в ней), с любопытством изучал предметы, собирал соринки и всё, что «плохо» лежало, тащил в схрон, устроенный им в старинном кресле. Особым спросом пользовались у него цветные карандаши и мелкие радиодетали (мой брат увлекался радиолюбительством). Он любил играть в игрушки, совсем как маленький ребёнок: звонил в колокольчик, бил в бубен и даже превратил маленькую машинку брата в импровизированный самокат: отталкиваясь одной лапкой от пола, он резво носился из комнаты в комнату на своём «личном транспорте».

Постепенно его детский пух сменился блестящими взрослыми перьями, розовый клювик почернел, и только глаза оставались нежно-голубыми.

Он не только менялся внешне, но и развивался интеллектуально. Так, поначалу, изучая в зеркале собственное отражение, Няма пытался драться с «соперником», прятавшимся за шкафом! Поднимал хвост, издавал победный клич и… нападал! Однако по мере взросления пришло понимание: в зеркале – не кто иной, как сам Няма! И этот Няма ему явно нравился! Воронёнок внимательно, с удовольствием себя разглядывал, изучал и даже снимал соринки с перьев! Он был очень аккуратен: любил купаться в тазике с водой, чистить пёрышки, перебирать лапками шерсть у собаки в поисках блох.

Понимал ли он человеческую речь? Несомненно! И не только речь! Каким-то непостижимым образом он умудрялся предвидеть мои действия, словно мысли считывал! Стоило лишь подумать о еде, как Няма летел на кухню, садился на спинку стула, каркал: что сегодня у нас на обед?

Стоило вспомнить о скрипке, как Няма приземлялся на скрипичный футляр; вспоминала о школе – и Няма тут же прижимался головой к моей щеке, что-то нежно ворковал, словно пытался меня утешить.

Люди часто восторженно восклицают: умное животное – слова понимает! Но при этом сами даже не делают попыток узнать язык братьев наших меньших, что говорит не в пользу «человека разумного», ведь собаки, обезьяны, вороны, попугаи прекрасно разбирают человеческую речь, знают сотни слов, их значение и даже узнают по речи человека!