Бенедикт оседлал своего вороного и вскоре был уже у ворот. Хотя Эммелин сказала, что готова к отъезду, ее «минутка» растянулась чуть ли не два часа. Нетерпеливо расхаживая из стороны в сторону, Бенедикт постепенно пришел к мысли, что понятия «красивая девушка» и «чувство времени», увы, несовместимы. Когда Эммелин наконец появилась, то сказала, что никак не могла найти свою шерстяную накидку, а ведь сейчас по вечерам становится холодно. При этом она улыбнулась так обезоруживающе, что Бенедикт сразу растаял.

Они выехали из города. Эммелин расположилась на сиденье ландо одна, по ходу движения, придерживая рукой шляпную коробку. Экипаж был настолько забит сундуками, кофрами и свертками, что среди них едва можно было заметить Баннат – служанку, милую, послушную девушку. Впрочем, напомнил себе Бенедикт, удивляться тут нечему: Эммелин собирается погостить у подруги недели две, а одни только нынешние женские юбки, напоминающие колокол, занимают много места.

Ровная пологая равнина, спускающаяся к реке Рави, сменилась холмистой местностью, а вскоре путешественники углубились в лес. По сторонам широкой песчаной тропы высились вековые деревья, чьи кроны почти заслоняли свет, а подлесок рос настолько густо, что джунгли становились почти непроницаемыми для глаз. Под копыта лошадей то и дело попадались мелкие камешки, а кое-где встречались и огромные валуны, которые заставляли дорогу их огибать. Бенедикт старался завязать непринужденный разговор, однако девушка отвечала вяло, а потом извинилась и пожаловалась, что ее немного укачивает, после чего замолчала совсем.

Внезапно вдалеке из-за поворота показался всадник, и он был вооружен: из-за его спины торчала пика, а сбоку виднелась сабля. Бенедикт приказал кучеру остановиться, а сам вытащил из притороченного к седлу чехла ружье и проехал вперед. Всадник тоже вынул ружье и неторопливо приблизился. Оба остановились в нескольких шагах друг от друга. Приглядевшись, Бенедикт узнал всадника: это был Малик Рам. Он тоже уставился на Бенедикта, а потом первым сунул свое ружье обратно в чехол, сложил ладони вместе и произнес с насмешкой:

– Не стреляйте, лейтенант Пакстон! Я пришел к вам с миром!

– Что вы здесь делаете? – спросил Бенедикт, убирая ружье.

– Я ездил навестить мать, – Малик неопределенно махнул рукой, – она живет недалеко.

Бенедикту не понравилось, как индиец заглядывает через его плечо в ландо, где сидела встревоженная Эммелин. Он собрался пожелать Малику счастливого пути, но тот вдруг спросил:

– Куда вы направляетесь?

– В Бхаман, – неохотно ответил Бенедикт.

– Я спрашиваю потому, что я недавно обогнал толпу нищих, человек десять–пятнадцать, они идут в Лахор. Так, обычный сброд. Меня они, разумеется, не посмели тронуть, тем более на открытой местности. Но их может привлечь поклажа в ландо мисс Уорд.

– Они об этом пожалеют!

– Не сердитесь, лейтенант. Лучше позвольте мне поехать с вами. Двое хорошо вооруженных мужчин обеспечат безопасность мисс Уорд вернее, чем один.

Бенедикт счел его довод разумным, и дальше они двинулись все вместе.

Бенедикт и Малик ехали по обе стороны от ландо. Лейтенанту показалось, что Эммелин гораздо чаще поглядывает на индийца, нежели на него самого. Тот, нужно было признать, смотрел только вперед и по сторонам. Бенедикт искоса сам внимательно посмотрел на индийца: вероятно, по местным понятиям Малик считался красавцем – по крайней мере, служанка Баннат почти всю дорогу не сводила с него глаз.

Они снова выехали на зеленую равнину, и вскоре в стороне от дороги показался Бхаман – небольшая деревушка, приютившаяся среди рисовых полей. Там путников ждал досадный сюрприз: выяснилось, что подруга Эммелин уже неделю как путешествовала по Индии с молодым мужем. Ее родители-миссионеры – преподобный Чапман и его жена – очень расстроились, узнав, что девушка не получила письма их дочери, в котором та об этом предупреждала. Сама Эммелин тоже выглядела расстроенной и еще усталой. Добросердечные Чапманы уговорили ее остаться на ночь.

Бенедикт с кучером и служанкой принялись переносить в дом поклажу – благоразумнее было не оставлять ее на ночь на улице, а Эммелин оставалась во дворе и давала им указания. Малик тем временем поставил ландо в углу двора и завел лошадь в сарай. Бенедикт оттащил последний кофр, отказался от чая, немного побеседовал с хозяевами, попрощался и вышел из дома.

Он увидел, что Малик стоит у обочины дороги и разговаривает с каким-то двумя мужчинами, одетыми в столь любимые местными жителями яркие цвета: у одного халат бы малиновым, у другого – изумрудным. Оба держали в поводу лошадей. Бенедикт не заметил у них оружия, тем не менее вид этих двоих показался ему угрожающим, а беседу они вели явно не дружескую. Один, в изумрудном халате, несколько раз мрачно посмотрел в сторону дома Чапманов. Лицо у него было приметное: правый глаз был пугающе белым – очевидно, из-за бельма.

Бенедикт направился к ним, но незнакомцы тут же вскочили на своих лошадей и ускакали прочь, в сторону Лахора.

– Кто эти люди? – подойдя, требовательно спросил он у Малика.

Тот пожал плечами:

– Просто люди.

– Они выглядят подозрительно. Что им было нужно?

Гневный взгляд Малика обжег лицо Бенедикта. Глаза у него были настолько черными, что невозможно было различить зрачки.

– По-вашему, если человек одет не как англичанин, так он непременно разбойник?! Эти люди хотели узнать у меня дорогу.

Бенедикт устыдился своих подозрений, но извиняться не стал, а буркнул сердито:

– Не кипятитесь, Малик. Я просто спросил.

Этот дерзкий индиец ему не нравился: порой он вел себя неподобающе высокомерно. И потом, при всяком удобном (и неудобном) случае Малик упоминал, что его отец был одним из генералов покойного махараджи Ранджита Сингха. А упомянув, непременно одаривал собеседника какой-нибудь из отцовских псевдо-мудрых сентенций, которые, как был уверен Бенедикт, сам же и сочинял.

– Если у вас здесь нет никаких дел, мы можем возвращаться, – сухо сказал Бенедикт.

Малик согласно кивнул.

Они вдвоем пустились в обратный путь. Бенедикт старался не смотреть на навязанного ему случаем спутника, чтобы не выдать своей неприязни; ему казалось, что и тот испытывает то же чувство. Он стал подумывать: а не изобрести ли ему какой-нибудь предлог, чтобы остаться одному? Например, сделать вид, будто ему срочно нужно вернуться в Бхаман – якобы он забыл сообщить Эммелин что-то важное – и таким образом пропустить индийца вперед…

Бенедикт оглянулся – и заметил далеко позади двух недавних незнакомцев в ярких халатах.

– Нас преследуют, – коротко сказал он Малику.

Тот мгновенно обернулся, а затем спокойно подтвердил:

– Да, это те самые люди, что спрашивали у меня дорогу. – С неожиданным почтением он изрек: – У вас отличное зрение, лейтенант Пакстон. Как говорил мой отец, генерал великого Ранджита Сингха: зоркий глаз подобен полету верной стрелы – он всегда попадает в цель.

«К черту твоего отца!» – мысленно разозлился Бенедикт, а вслух заметил:

– Они должны быть впереди нас.

– Наверно, они заезжали куда-нибудь по дороге, – равнодушно пожал плечами Малик и снова обернулся. – Не тревожьтесь, лейтенант: они уже сворачивают.

Бенедикт посмотрел назад: двое незнакомцев действительно сворачивали в сторону.

– Та тропа ведет к селению, куда они направляются, – пояснил индиец.

Некоторое время они продолжали путь молча. Солнце все больше клонилось к закату. Бенедикт с неудовольствием осознал: даже если он прямо сейчас начнет осуществлять маневр с мнимым возвращением в Бхаман, то ему придется возвращаться уже в полной темноте; это будет неразумно. Придется потерпеть компанию неприятного индийца.

Дорога снова привела из в лес. Чувствовалось, что воздух становился влажным и тяжелым, все кругом замерло, ни один листок не шевелился. Если не считать топота копыт, тишина была полной. Впрочем, нет, насторожился Бенедикт, не полной: из леса раздавались глухие звуки, словно кто-то осторожно крался сквозь чащу.

Малик спросил шепотом:

– Вы тоже это слышите?

– Да, – отозвался Бенедикт почти одними губами. – Какой-то зверь? Тигр?

– Нет, это не зверь, это люди. Их довольно много. Должно быть, это те самые нищие.

Они проехали еще немного, напряженно прислушиваясь.

– Мы не должны ждать, когда они на нас нападут, – прошептал Бенедикт.

– Согласен. Мне кажется, они притаились с обеих сторон.

– Я – направо, вы – налево.

– Хорошо. Они где-то в глубине. Мы легко спугнем их.

Бенедикт соскочил с коня, его шпоры звякнули. Малик лихо перекинул ногу через шею своей лошади и бесшумно соскользнул на землю. «Да, шаровары – это удобно», – мелькнуло в голове у Бенедикта. Если врагов много, ружье бесполезно. Обнажив саблю и пригнувшись, он устремился в просвет между кустами. Впереди мелькнул неясный силуэт, затем еще один – они убегали. Бенедикт рванулся за ними, но тут же потерял обоих из виду. Он запрыгнул на огромный поросший лишайником валун, присел и огляделся. Никого. У него из-за спины вылетела, суматошно хлопая крыльями, какая-то птица. Бенедикт молниеносно обернулся – но, по-видимому, на какую-то долю секунды все же замешкался. На его голову сзади обрушился удар – и наступила темнота.

Бенедикт открыл глаза – черно. Он усомнился, действительно ли он открыл глаза, поэтому крепко зажмурился, подождал и снова их открыл. Чернота не исчезла. Он осознал, что лежит на спине. Попробовал пошевелить конечностями – все были на месте, и все двигались, хотя и с усилием. Бенедикт сел. Голову пронизала жуткая боль. Он потрогал затылок – мокро. Он ощупал себя целиком и понял, что мокрым он был весь. И холодным. И еще почти голым – в одном нижнем белье. Волна жаркого стыда прокатилась по всему телу, так что он даже согрелся. Какие-то жалкие нищие тюкнули его по голове, стащили мундир, брюки и сапоги, угнали коня! А главное – украли его оружие! Как он теперь вернется в крепость?! Бенедикт застонал. Почему его не съел тигр?! Он бог знает сколько времени провалялся недвижим – подходи, угощайся!

Бенедикт постарался взять себя в руки и начать размышлять здраво. Темно – потому что наступила ночь. Мокро – потому что прошел ливень. Стыдно – потому что… нет, об этом лучше не думать. Глаза постепенно привыкали к темноте, и он различил, что находится не в лесу, а посередине тропы. Странно: если он пролежал посреди дороги по меньшей мере несколько часов, то почему его никто не обнаружил? Он припомнил: из Бхамана они с Маликом выехали около трех, а зимой смеркаться начинает около пяти. Вечером никто из местных в джунгли не сунется: все боятся тигров, ведь сумерки – самое время их охоты. Кстати, где Малик? Что, если он ранен или убит? Бенедикт несколько раз выкрикнул его имя, но индиец не отзывался. Искать его в такой черноте бессмысленно, придется подождать до рассвета. Гм, рассвет – тоже любимое время тигров…