– К сожалению, в наши дни в школах зафиксированы случаи рукоприкладства. Причём – не со стороны педагогов, как в былые дни. А именно – со стороны воспитанников. – Паша говорил с нотками оратора, слегка дурачась, потому что после предложения Козлова все как-то слегка призадумались. – Но, я думаю, вы другого поля ягоды. Настоящий эффект будет, если вы победите Старую Мымру в подкованном, как конь Александра Македонского, споре. Если сумеете доказать, почему вы отказываетесь читать тексты девятнадцатого века в полном объёме. Не оттого, что у Толстого борода неровно подстрижена, а по глубоко продуманным веским причинам.

Все повернули головы к Максу. Прямо – спаситель класса! Впрочем, Гека тоже понимал, что доказывать и аргументировать на высоком уровне способен только Князев. От осознания этого темнота, копившаяся внутри его в последнее время, стала гуще.

– Ладно. Рассчитывайте на меня. – Макс не рисовался. Он был просто невыносим в броне из своей самоуверенности.

– Но ты понял суть? – Паша наклонил голову. – Нужно заставить её сделать непростительную ошибку.

– Конечно, я всё понял. – Макс говорил с психологом как с маленьким.

Голос подал молчун Егор:

– А если она не поддастся? Не сделает этот самый ход?

– Никуда она не денется. – Психолог перестал кружить по кабинету. Сел. Вытянул на столе руки. Сцепил пальцы. – Уж я-то хорошо знаю эти устаревшие модели.

И глаза его снова стали как две серые ледышки. Гека видел: психолог уязвлён выходкой Старой Мымры гораздо больше, чем пытается показать. А Линда улыбается ему своей очаровательной короткой недоброй улыбкой. Чувствуя, как его начинает бить сильная внутренняя дрожь, Гека подался вперёд:

– А чего больше всего боялись ваши мама и папа?

Он так и сказал: «мама» и «папа». Линда метнула на Генку злой уничижающий взгляд. Психолог посмотрел на него очень внимательно, точно видел впервые. Да и вправду, наверно, только разглядел в мелькании интересных лиц непрезентабельную его физиономию. Воронкой раскрылась тишина, в которую по песчинкам сползал холм, и на нем Наполеоном высился Паша.

Наконец психолог открыл рот и будто неохотно ответил:

– Потерять партбилет.

– Что? Серьёзно? – гоготнул Дэн.

– Шучу, – улыбнулся Паша. – Это я о деде. А родители – люди уже другого времени. Без этой… – он покрутил у виска, – мути.

Все загалдели радостно, захохотали. Нет! Он всё-таки крутой, их плюгавенький Паша. Только Гека заметил, как ловко психолог обвёл всех вокруг пальца: и посмешил, и тайну вроде раскрыл, и от ответа ушёл. Да, у этого парня действительно есть чему поучиться.

Сегодня литературу ждали. Сегодня все приготовились, как могли, чтобы, если возникнет нужда, подстраховать Макса. Он, конечно, не нуждался в жалких ассистентах, но те жаждали занять своё место на сцене. Только Гека не стал заниматься ерундой. Как всегда, сунул так и не раскрытый им том в рюкзак. Лежит на столе – и пусть Мымра радуется, что он его до школы дотянул.

– Может, кто-то хочет ответить? – Литераторша произнесла дежурную фразу.

Макс поднял два пальца:

– Я.

Старая Мымра неодобрительно уставилась на эту букву V. Гека видел, что ей мучительно хочется сделать Князеву замечание, но она овладела собой, кивнула сухо:

– Пожалуйста.

Макс встал, стройный, красивый, самоуверенный. Речь его полилась легко и плавно, как полноводная река. Ну хоть сейчас на кафедру в какой-нибудь вуз. Он повторил статью учебника. Расцветил её дополнительным материалом. И наконец перешёл к главному – к своему собственному мнению.

– Критики высоко ставят Толстого за поднимаемые им нравственные вопросы. Но я с ними не согласен.

Макс не сказал: «И с вами». Но фраза витала в воздухе. 10-й «Б» пристыл.

– Аргументируйте, – скучным голосом предложила литераторша. И все видели, что ей совершенно неинтересен ответ Князева. И сам он – со своей будущей блестящей карьерой. И весь класс, который ей повесили, как гирю, на шею.

– Потому что литературой никого и ничему научить нельзя. Вы предлагаете нам Толстого как некую таблетку. Но разве из тех преступников, что сегодня в тюрьме, нет таких, что среднюю программу одолели? Давайте объявление в соцсетях дадим: кому помог Толстой? Думаете, кто-нибудь отзовётся?

Класс одобрительно загудел. Во даёт! И Гека с мучительной завистью отметил: Макс, конечно, первый номер. Блестящий Макс! А тот, поддержанный восторженным урчанием за спиной, вдохновился:

– Или возьмём наш класс. Кого и от чего может излечить старик Толстой?

Смирнова восхищённо ахнула. Этот «старик» был в её недалёких глазах фигурой высшего пилотажа.

– Разве он добавит Дэну доброты, а Геке – открытости? Да и в идейном плане однообразно всё, скучно. Ищет князь, ищет Пьер, ищет Наташа… Сколько можно?! Ну что они всё ищут?!

– Но вы же тоже что-то постоянно ищете в соцсетях.

В какой-то момент с лица Мымры исчез серый налёт усталости. В какой-то момент она словно помолодела. Будто выше ростом стала, ещё прямее. И Гека понял, что литераторша вот-вот совершит тот неправильный ход, о котором туманно им говорил Паша-Наполеон. Но Макс, упоённый спором и своей ролью в нём, не отыграл, пока ещё оставалась возможность. Вскинул подбородок, уже приобретавший твёрдость брутального киношного героя:

– Я ищу информацию.

– А они – себя.

– Ну, знаете, в их возрасте… – Макс улыбнулся героям Толстого как маленьким. – Несерьёзно.

– Это вам сейчас так кажется. Но может, постепенно, не сразу, годам к сорока, Толстой вылечит вас от цинизма. – Старая Мымра как-то неуверенно взяла ручку. Ребята переглянулись: оценкой запугать хочет. – В школе дети не всегда понимают Толстого. Зато в зрелые годы перечитывают его с удовольствием. Я и сама…

Но Макс не дал ей закончить. Вспыхнув, он быстро произнёс:

– Я не ребёнок. И это не цинизм, а здоровый скепсис. У меня всё.

Князев сел.

– Что вы ему поставите? – Линда приподняла острые плечики. Улыбка короткая, недобрая.

– А что бы вы поставили? – Впервые за год она спрашивала их мнение. «Как бы спрашивала», – мысленно поправился Гека.

– «Пять», конечно, – отозвался Ник. – Он всё прочитал.

– Но ничего не понял, – развела руками литераторша.

– Он высказал своё мнение. – Голосом Линды можно было брус железный перепилить. Она уже не улыбалась. Маленький рот превратился в алый бутон.

– Что, ему нельзя сказать, что думает? – с задней парты грубо крикнул Дэн. – Только вам можно?

– При чём тут я? – недовольно отозвалась Старая Мымра. – Он с Толстым спорит.

– Идиот, – процедил в сторону Дэна Макс, и у его губ легла упрямая складка. – Да, я спорю с непротивлением злу насилием! Со всеми этими князьями и графинями!

– Вот что, – сказала литераторша, – за сегодняшний ответ я вам оценку ставить пока не буду. Возможно, глубинное понимание ещё придёт.

Мымра как бы пыталась пойти на мировую. Стул под нею как бы зашатался, хоть она и не сидела, а стояла. Но треск падающего трона явственно расслышали все. Особенно громко он прозвучал в ушах оглушённого собственным блестящим ответом Великолепного Макса.

– А на какую же оценку я, по-вашему, ответил? – требовательно спросил он.

– Увы, выше двойки поставить вам не могу. Формально вы выучили урок. Но если вызубрить английский текст, не понимая в нём ни слова, это не блестящий ответ.

Литераторша нервно покрутила ручку.

– Не ставьте! – не вскрикнула, а вспикнула, как попавшая в ловушку мышь, Бурбан. – Ну не нравится ему Толстой, Марина Владимировна! Что же делать? Ведь от двоек он его всё равно не полюбит. А медаль сгорит.

Гека поморщился. Слабо аргументирует. Вот что значит настоящая золотая медаль и вызубренная.

– Ставьте, – подался вперёд Макс. – Если я заработал всего лишь двойку, не кривите душой! Толстой же научил вас честности и бескомпромиссности.

Но она колебалась. Дэн и Ник переглянулись: директора боится. Зарубит блестящего золотого медалиста – понизит рейтинг школюги. Поставит «пять» как миленькая. Или на балл снизит, чтоб уж совсем откровенно в грязь не плюхаться. Но её оправдания уже не играют роли. Класс под предводительством Паши-Наполеона выиграл свою первую битву.

Литераторша нахмурилась. Лицо её снова как бы постарело. Ни слова не говоря, Мымра вывела в журнале жирную двойку.

Сидевшая на первой парте Компьютерная Мышь увидела «пару» с особенно ужасающей чёткостью. Бурбан повернула к Максу потрясённое лицо. Она смотрела на него… как на Яна Гуса какого-то! Князев побледнел. Красивое лицо его сделалось злым и упрямым. Принёс себя в жертву классу. Герой! Гека усмехался про себя. Да не супермен Князев никакой! Обычный дурачок, который ещё носит нелепые детские штанишки. Макс только сейчас скумекал, что имел в виду психолог, когда советовал им спровоцировать литераторшу на ошибку. А в «колбе» Князев другой был – гигант, уверенный: всё понял. Да ни черта он не понимал в тот момент! А теперь до него наконец-то дошло-доехало, что старые модели не знают новых фокусов.

На перемене они гурьбой бросились разыскивать Пашу. Он кашу заварил – ему и разруливать ситуацию. Да и к кому им было обратиться? Не к классному же? Классные руководители у них после бегства Нонны менялись, как времена года. Кто только в авангарде не шёл! Уж такие несерьёзные педагоги, что сроду классной работой не занимались: и физкультурник, и логопед… На завхоза их ещё только не навесили! Сейчас за неуправляемым 10-м «Б» числился обэжист.

Паша торопливо шёл по коридору с какими-то бумажками. С анкетами, наверно. Он во всех классах анкеты с провокационными вопросами раздавал: «Комфортно ли ты чувствуешь себя в школе?», «На какой урок тебе не хочется идти?»… Вроде бы ничего страшного, но учителя ёжились. Устаревшие модели!

– Павел Викентьевич! – В глазах Компьютерной Мыши за стёклами очков стояли слёзы. – Она Максу двойку поставила!

Психолог нервно обернулся на Князева. Тот уже утратил облик героя. Стоял бледный и неловкий, беспомощно опустив крупные руки. Гека прислонился к стене, наблюдал. Он наслаждался чужим несчастьем, как собственной победой.

– А у него золотая медаль, – простонала Мышь.

– Ну и что?

– Как что? Двойка! Ему же нельзя.

– Будет у него золотая медаль.

– Боюсь, что нет. – Голос Макса звучал хрипло, будто он успел поплакать, когда на пять минут отлучался в туалет.

– У тебя отец где работает?

– В мэрии.

– Ну вот.

Гека окончательно уяснил себе, что «псих», когда затевал этот погром, уже всё знал: и про двойку, и про крутого Князева папашу. Быстро работает. А главное – основательно. Гека усмехнулся. Почти в открытую. Когда они пришли в первый класс, среди их родаков не мерцало звёзд. Но потом Князев-старший как-то очень стремительно сделал карьеру. Администрация школы не раз предлагала родителям Макса перевести его в нормальный класс. Но он почему-то упрямо отказывался. За это его ещё больше уважали.

– Да ты не горбись. Всё исправим. Вернее, её заставим исправить. А ты теперь – школьная звезда номер один.

– Но что же делать?! – Мышь стонала просто неприлично.

– Развивать успех. Причём – стремительно. Классный у вас – ОБЖ?

– Ага. «Обожаю Жизнь»! – хохотнул Ник.

– Дядю Колю вызывали? – поддержал его ёрничанье Дэн.

– Где он может от вас сейчас прятаться?

– Да в мастерских. Он же ещё внеурочку ведёт. Швабры с пятиклашками ваяет.

– К нему!

10-й «Б» шумной толпой ввалил в мастерскую. Не предчувствовавший плохого обэжист, мурлыча себе под нос: «Всё для тебя… дворцы и обезьяны…», что-то мирно обтачивал на столярном станке. Скорей всего, перекладину для очередной швабры. Когда распалённые ученики взяли его со станком в полукруг, он не поморщился, не крякнул досадливо, сказал с пониманием:

– Опять что-то отчебучили? Ещё одну парту у химички сломали? Что ж, починим. Не в первый раз. Не в последний.

В сущности, он был неплохой мужик. Не тягал родителей в школу по пустякам. Никому не лез в душу. Понимал, что время упущено и всё бесполезно. Заполнял журнал – и вся песня.

Но Гека неожиданно вспомнил, что в сентябре этот жизнерадостный добродушный дядька возил десятый класс в ДОСААФ. Они там с парашютом прыгали. Не свой десятый – «аков». Из своих он только Князеву предложил нервишки проверить. Но тот почему-то отказался. И теперь Гека смотрел на этого раздутого, как парашют, мужичонку прищуренными глазами, словно на прицел брал. Он не любил, когда ему лишний раз напоминали, что он второй сорт. Со злой радостью в сердце Гека предчувствовал, как сейчас заёрзает этот жизнерадостный.

Паша хотел пристроить свои анкетки на верстаке. Поискал чистое место. Тут же к бумажкам протянула услужливые руки Компьютерная Мышь. Психолог, не забыв одарить дурнушку короткой благодарной улыбкой, объявил торжественно:

– У нас чепэ, милейший. В масштабах школы.

Полные плечи обэжиста опустились. Его круглое лицо уже не кричало: «Обожаю жизнь!» Он понял, что на этот раз за партой не спрячешься. Зачем-то потрогал деталь и бросил:

– Короче.

– Максу «двындик» влепили! – выпалила Зоенька.

– По литере! – выложила горячую новость Смирнова.

Обэжист всё-таки с сентября немножко, видно, усвоил аз-буки классного, потому что быстро уточнил:

– В дневник или в журнал поставила?

– Прям в журнал влепила! Жирную.

– А в электронный?

– Пока нету.

– За что?

– За Толстого.

– Поспорили они, Николай Ваныч, по вопросам непротивления злу насилием и, так сказать, морали, – развёл руками Ник.

Гека отметил: пока одноклассники выплёскивали на несчастного обэжиста подробности литературного поединка, Макс стоял жалким истуканом. Видимо, привыкает к своей новой роли простого рядового. Прокручивает в блестящей голове предстоящее тягостное объяснение с родителями.

Обэжист повернулся к их классному герою:

– Я думал, ты умнее.

Макс вспыхнул, как спичка. Компьютерная Мышь пошла красными пятнами. Откуда-то из-за верстака подал авторитетный голос Паша:

– А что она умнее, вы не думали?

Обэжист нахмурился, кивнул на жадно внимающий бомонд:

– Ну не при них же.

– А мне кажется, больные вопросы надо обсуждать как раз при молодёжи. – Паша демонстрировал своё педагогическое превосходство над Дядей Колей. – Впрочем, сейчас не до болтовни. В администрацию. Со скоростью супермена. Пока противная сторона нас не опередила. Не попыталась выставить себя в наиболее выгодном свете. Директор на месте. Я проверил.

Интересно, когда он справки навёл? Скорее всего, перед литерой.

Дядя Коля попытался прибегнуть к помощи завуча – известного дипломата. Не спросил, а попросил:

– Может, к Юрию Васильевичу сперва.

– К дир-р-ректору! – прорычал Паша.

Обэжист с покорностью серого троечника расправил рукава рубашки. Надел пиджак. Зачем-то хлопнул себя по карманам.

Чувствуя нарастающую внутреннюю дрожь, Гека выпалил:

– Николай Ваныч, а когда вы с «аками» в десантуру мотались… ну, тогда, в сентябре… сами-то с парашютом прыгнули?

Обэжист бросил на него короткий взгляд из-под насупленных бровей:

– У меня больное сердце.

Гека знал, что не прыгал. Это было первое, что он спросил «аков», когда на другой день после десанта они крутой толпой вломились в школюгу. «А Дядя Коля прыгал или на земле вас ловил?»

И у Паши-Наполеона не всё получалось, как он задумывал. Не по его вине. Но всё-таки…

На пути 10-го «Б», на площадке второго этажа, толпились зрители. «Гладиаторские бои!» – смекнул Гека. Бросил взгляд вниз из большого окна. Дрались восьмые. С кем, Гека не понял. Может, внутриклассные отношения выясняли. «Восьмёрики» регулярно мускулы разминали – и делали это со знанием дела.

– Хорошо молотят. – В голосе Мишани прозвучало что-то отдалённо напоминающее опасение.

Гека загонял подальше тошнотворную истину, но… Он боялся «восьмёриков». Верховодил ими этакий крысёныш – хлипкий и низкорослый. Но его глаза… Они постоянно кого-то выискивали. С «восьмёриками» никто не хотел связываться.

Охранник, мужчина с грузом лет и поздно съеденных жирных ужинов, солидно топтался чуть поодаль. Его никто не осуждал. Он был, так сказать, лицо непосвящённое. Не педагогического звания. Никто не ждал и от директора излишней прыти. Прежний руководитель школюги, понятно, в подобные свары не ввязывался. Но нынешний их, желторотый, чуть ли не со студенческой скамьи, командир почему-то считал, что долг обязывает. И где он этой дурью нагрузился?

Между коренастыми сбитными телами «восьмёриков» металась высокая нескладная фигура директора. Он пытался вычленить людей из осиного роя. Пользуясь ситуацией, «восьмёрики», конечно, хорошо намяли ему бока.

– Из-за чего сцепились? – спросил Ник стоявшего с краю пацана.

Крайний скользнул пустым взглядом по Паше-Наполеону. Ответил туманно:

– Бывает.

Паша подобрался:

– Ну, у нас свои бои. К завучу – значит, к завучу.

Как Дядя Коля ни бодрился, сильно напоминал провинившегося ученика. Робко шагнул в кабинет начальства: «Можно?»

Завуч отбивался от кого-то по телефону:

– Говорю же вам: отчёт предоставим в течение получаса, – раздражённо помахал переминающемуся с ноги на ногу Дяде Коле: «Садитесь!» – Ну, не могли раньше!.. Так получилось… В течение получаса… Я понимаю, что важно!.. Да. Да. – Брякнул трубкой. – Отчёты! Отчёты! Будто не школа, а контора счётная. И всё срочно. Будто Измаил берём! – Тяжело вздохнул: – Ну, что там у вас?

– Уделите пару минут, Юрий Васильевич. – Усталым жестом Дядя Коля вытер со лба пот. – Двойка у меня.

Молча завуч уставился обэжисту холодным взглядом в лоб. Отвечая на его немой вопрос, тот прохрипел:

– У Князева. По литературе. Принципиальная.

И было непонятно: то ли двойка принципиальная, то ли учительница.

Завуч вскочил. Сунулся к окну. Нервно постучал по стеклу пальцами:

– Знал же, что этим кончится. Надо было настоять!.. В приказном порядке перевести Князева в десятый «А»!

– А может, учительницу-двоечницу перевести в другой класс, – осторожно подал голос скромно пристроившийся у дверей Павел Викентьевич.

Завуч развернулся резко. Психолог продолжил уже смелее:

– Режет медалистов. Нашу, образно говоря, золотую молодёжь.

– А вы по какому вопросу, собственно?

С лёгкой обидой психолог пожал плечами:

– Николай Иванович просил меня его сопровождать. Поддержать, так сказать, старшего товарища…

– Да, да, – торопливо прервал его излияния обэжист. – Павел Викентьевич на прошлой неделе у моих оболтусов беседу проводил. Ну и в о т…

– Очень интересный класс, – авторитетно заметил Павел Викентьевич. – Интересный и перспективный. Я с ними немного поработал, и ребят жалко стало.

– Вы их ещё плохо знаете, – отрезал завуч. – А нам они всю плешь проели. Ладно. Тут не до болтологии. Что делать будем? Сильно они сцепились?

Дядя Коля вопросительно уставился на психолога. Тот вместо ответа тяжело вздохнул.

– Поня-ятно… – протянул завуч. Отложил в сторону какую-то бумагу. Отбросил ручку. Захлопнул ноутбук. – Предложения?

Дядя Коля с мукой в лице выдавил:

– Мне с Мариной Владимировной поговорить?

– Попробуйте.

Совсем поникший обэжист вышел из кабинета.

– Вот с таким контингентом работаем, – завуч коротко, зло кивнул на дверь. – Задыхаемся без молодёжи.

Он сам был далеко не молод, но бьющая в нём энергия заставляла не замечать седые виски. Завуч вообще как-то сумел себя поставить. В школюге он получил необидное прозвище – Юрвас. Многие, без дураков, его уважали.

Павел Викентьевич вздохнул повторно – глубже, тяжелее. Он-то был не фальшиво молод: и внешне, и внутренне. То есть он так думал.

– Что поделаешь! И их понять надо! У пожилых двойной багаж за спиной – в школе по-старому учились и сами в том же духе поработать успели. Обросли ракушками! Вот Марина Владимировна! Я вам скажу, очень даже неплохой специалист. И в тех классах, где она ведёт с пятого класса, её даже любят.

Павел Викентьевич уважительно к мнению завуча, но в то же время недоверчиво покачал головой.

– Это так, – оборвал его осторожное качание Юрвас властным движением руки. – Вы у нас человек новый… А тут всем известно. Они сызмальства привыкают к её требованиям и живут, я вам скажу, душа в душу. Дети за неё всеми руками. И она за них – горой. Но вот когда замещает в чужих классах – сплошные эксцессы. Не умеет или не хочет найти общего языка с теми, кто иначе работать привык.

– Правильная Леди, – усмехнулся психолог. – Или всё-таки неправильная?

– А кто его знает! – Завуч отказался обсуждать изъяны «устаревшей модели». Заговорил о другом: – Вот сегодня много спорят о том, должна ли школа выполнять воспитательную функцию. Кое-кто говорит: наше дело только уроки вести! А? Как, по-вашему?

В глазах замотанного человека Павел Викентьевич выловил что-то похожее на просьбу поддержать его в крамольных мыслях. Но он не поддался слабости. Ответил уже в полную силу, решительно:

– Я думаю, нам рано выпускать детей из своих рук. Родители сегодня, может, как никогда прежде, оставили их без поддержки и догляда. Многие на двух-трёх работах крутятся. Вечером отдохнуть хочется. Понятно, не с детьми. Ребёнок – это тоже большая и трудная работа. Оттягиваются с другом Интернетом. А с кем же останутся наши дети? Не со Львом Толстым же, в самом деле?