– Саранча, саранча,
где твоя епанча?
– У сада Пал Палыча
упала с плеча.
Я летала к Пал Палычу
в том году на Крит.
Стол у Пал Палыча
в том саду накрыт.
– А что подают у Пал Палыча,
алычу?
Может, и я туда полечу
по лучу?
Может, чего получу?
– У Пал Палыча в том саду
стол накрыт.
Подают у Пал Палыча
в меду акрид.
Коль не хочешь, саранча,
потерять епанчу,
не летай к Пал Палычу
по лучу!
VIII, 2006
В горы́ тучнеющее тело
наискосок – к зерну зерно —
двуклонной россыпью влетело
двууглых ласточек звено,
и – молниею пронзено —
(как бы в бутылке, зеленó)
мгновенно – облако – сотлело.
Прощай, гора. С двуклонных крыш —
с твоих чешуйчатых террасок —
во мрак ступают через крыж
дымы в краснеющих кирасах
(за дымом – дым, за рыжим – рыж,
и нити на хвостах саврасых
горят, как и сама горишь).
Гора, прощай. По одному
огни сухие, пепелимы,
со склона скатятся в потьму,
как пух сожженный тополиный
(у павшей ласточки в дому
сомкнутся крыльев половины,
и сны – приснятся – никому).
VIII, 2006
Все багряные ладони
Ветер клену пережал
И к осиновой колонне,
Уходящей в полупоклоне,
В полунаклоне перебежал
И маленький закат дымился на погоне
у дуба – Как погашенный пожар
Последние полки в заречье уходили —
За грабом липа и за вязом бук —
И под занавес огневой угодили:
Хлюп над рекой, плюх, бах, бух!
Полетел с папахи пух,
Дым сверкающий набух…
– Проводили!
X, 2006
– Видишь? – разобранный надвое
гребнем светящимся пруд…
– Вижу. Как будто со дна твое
сердце достали и трут.
– Слышишь? – плесканье надводное
бедных кругов золотых…
– Слышу. Как будто на дно твое
сердце сронили – бултых —
X, 2006
глинистые голуби одесские
головы их голые и детские
душная волна из-под крыла
над горелым морем заболоченным
за холерным парком заколоченным
кукуруза дымная цвела
слава богу с этим все покончено
желтизна чулочная истончена
до запаутиненной дыры
кувырнулись голуби расстрелянные
и собаки прыгнули растерянные
в море со ступенчатой горы
палевое море взбаламученное
сгреб с причала в небо замазученное
дед в тельняшке перержавым Ψ
и давно закрылись все столовые
и давно расплылись все половые
на ступенях дрыхнувшие псы.
X, 2006
Что ж с того, что луна возвращается,
вещи неба в чехлах находя,
и волна, уплотняясь, вращается,
на зубцы фонарей находя, —
все под мост уходящие полосы
косо-накосо не исчесать:
нам – вдыхать эти гладкие волосы,
кораблям в эту мглу исчезать.
XI, 2006
сладкой слизью пахнет дым
кладкой глиняной захоложенный
не в упад и невподым
сада клиньями загороженный
а липы дрожат как осины
им накосо сдуты меха
цвéта измерзшейся глины
и изотлевшего мха
горькой гнилью пахнет дым
между голых стволов перевернутый
в неупад и в неподым
доннерветтером передернутый
а сосны ложатся как ели
ужé засыпáть им пора
на гладкой холодной постели
из старого серебра
пресной пылью кружит дым
дрожащий над сизою чащей
кислой прелью виснет дым
просыпанный в воздух бренчащий
льдом золотым-голубым
над лесом и садом летящий
XII, 2006
Отдаляясь, меркнет снег —
подожди, пока не смерк
и не сделался дождем
– Хорошо. Подождем —
Отделяясь, меркнет снег —
подожги, чтобы не смерк
и не сделался дождем
– Хорошо. Подожжем —
I, 2007
…а едва из башенки мы сошли
в те накатанные из мягкого дымного льда
небеса, что так сизо-розовы и покаты,
как всё и опять мы увидели, но не так, как с земли:
Цыгане, поклевывающие с моста.
Цыганки, поплевывающие на карты.
Утки, поплавывающие в пенной пыли.
Собачки, курчавые, как борозда.
Младенцы, щекотаны и щекаты.
(И низкие покоробленные корабли.)
(И черные опаздывающие поезда.)
(И белые ослепительные закаты.)
II, 2007
Ольге Мартыновой
Из небес, как баночка, пустых
с толстыми гранеными боками
на дуршлаг откинута вода.
Все затычки-марлечки невстык —
проползают медленно, пока не
валятся в брусчатый снег, сюда.
Мы живем, как водоросль, на дне
смутностенного пустого неба,
где на ситах носится вода.
И со вжиком – бритвой на ремне —
облетают нас по краю недо —
переправленные поезда.
А когда колесный перестук
замерзает где-то за краями,
в капле каждой гасится вода.
И тогда выводит нас пастух
поглядеть с холма, как в черной яме
дышат золотые города.
О холмы, облитые брусчаткой,
Лязгнул быстрый луч и был таков,
И пропал – над смотровой площадкой,
В набеленных лицах облаков.
Луч зеленый, новый штык трехгранный,
Бескозырка – ленточки до пят…
– Облака, не спите под охраной,
Под охраной облака не спят.
– И не жмите к холодящей грани
Ваши щеки, вспухлы и нежны,
Ведь уже в ущелья за горами
Узкие откинуты ножны.
Сизый дым взвивается по мачте…
Ржавый пар на куполе – как йод…
– Вы его, бессонного, не прячьте.
Вот он выйдет и вас всех убьет.
– Не по склону, а по небо-склону,
По скрипящей звездной шелухе,
Побежать бы тополю и клену,
И сосне, и вязу, и ольхе… – —
…Ах, куда ж там… Да и по площадке
Им не разбежаться смотровой,
Где в своей железной плащ-палатке
Каменеет тенью часовой.
– Не по своду, а по небо-своду,
Чтоб получше звезды полущить,
Вон на том Шляху на ту подводу
Хорошо бы лучик получить… – —
Но куда ж там… Замер свилеватый
Постовой – приклад у каблука,
И, сияя броненосной ватой,
Над холмом сомкнулись облака.
Поглядишь со смотровой площадки
Пóд гору, в тускнеющую мглу —
Там, надевши черные перчатки,
Замерзают óльхи на углу,
Там, на мельничном плече повесясь,
Зеленеет в сыпких облаках
Утлый месяц, захудалый месяц
В каменных железных башмаках,
Там по раскореженному шляху
Розлит позолоченный мазут,
И по расхоложенному шлаку
Мотоциклы черные ползут,
A за вахтой пляшут, за корчмарней,
Прыгая, вертясь и семеня —
Все быстрей, кромешней и кошмарней,
Вугленные яблоки огня.
Как двойная водоросль в окне
меж двойным стеклом, попеременно
изгибаясь и прямясь, мы спим,
но – одновременно видно мне —
черной лестницей одновременно
мы сбегаем изгибаньем спин.
…А когда мы вышли за порог
и, вступивши в фосфорный аквариум,
побрели (мерцанье – по глаза),
черный порох обходных дорог
вспыхивал зигзагами по хмарям —
стало быть, готовилась гроза.
Все, что в облаках оттиснено,
вся ручная азбука ночная,
все насечки с блеском голубым —
всё на край земли оттеснено
(вспыхивать и пухнуть начиная
там, где ствольный чад неколебим).
II–III, 2007, Schloss Solitude, Stuttgart
сдутая марля и… сбитая вата и…
небо в расплоинах зеленовато и…
снег вычищается шнеком – наверх
ночь освещается снегом
и одноцветный ее фейерверк
гаснет с набегом
взбитая вата и… вздутая марля и…
небо в проплоинах – йоду не мало ли? —
снег воспаленный подтлело померк
персть полетела
и – сквозь нее проступает наверх
города темное тело
IV, 2007
…между проволок нежно колючих
и беззвучно поющих колечек
проскакал – по вздыхающим ярусам – лучик,
одноногий кузнечик —
для теней их кольчáтых и клетчатых льющих
он сверкающий метчик
…клен и липа и ясень
в золотых и серебряных сталях,
уколясь им,
расхристались, как если бы враз расхлестали их —
в потных складках очнулся, протерся, стал ясен
поддымлённый хрусталик
…из бесслезно горючих
облаков, что сверкают, зерцáла раззямши,
на листочек весь в рубчик
из зеленой и дырчатой замши
ну зачем же так падать, голубчик,
ведь преломишься сам же
отвечает отпрыгнувший лучик
тьме и свету летающий метчик:
– ну и что же, преломлюся,
– и навеки поселюся
– среди проволок нежно колючих
– и беззвучно поющих колечек
IV, 2007
полетели из дому
по литейному дыму
по сухому седому
голубому подыму
и до тьмы долетели
где лишь звезды в засаде
и назад поглядели
и увидели сзади
реку полную блеску
переплеску и лоску
вон к тому перелеску
подтянувшую лёску —
за литую железку
золотую желёзку
V, 2007
О проекте
О подписке