– Да ничего я не предполагаю! – перебил меня Леший. – Я с тобой делюсь исключительно своими наблюдениями, основанными на реальных фактах. На том, что я сам видел и слышал за время, здесь проведенное. Ты пока не думай глобально про весь мир. Мы же дальше чем на шесть-семь километров от Сарая и не уходили никогда, вот и попробуй ограничить этот свой мир таким радиусом. Мы не знаем, что происходит за Городом. Мы даже про соседние районы мало, что знаем. Да, приходят на Рынок оттуда люди очень редко, рассказывают, что есть там у них свои рынки, свои кланы, свои Уроды. Вообще, иногда такое расскажут – волосы дыбом, наши места после этого раем кажутся. Но все это на уровне слухов, не более. Я же пытаюсь выстроить устойчивую логическую схему, которая опирается на конкретные факты, почерпнутые из исследованного непосредственно нами пространства. Бля, щас язык сломаю!

Судя по звукам, доносящимся из темноты, Леший приложился к баклажке и начал жадно пить. Я молча сидел, ожидая продолжения лекции.

– А теперь самое главное. – громко рыгнув, наконец продолжил он. – Только это – чисто между нами. Хотя, может ты и сам давно догадался… Итак – по порядку. Помнишь спайдермэна в носках?

– Да…

– Дядю Мишу?

– Ну?.. Я так понял, его кто-то укусил. Он ведь в Урода превращался?

– В него самого. Только я думаю, что никто его не кусал… А еще я видел одного зверька с татуировками на плечах, а у другого был проколот пупок, причем висюлька в нем еще была. Золотая, типа ангелочка. Бабская, короче… Да на каждом из них, если хорошо поискать, можно найти доказательства. Только мы же обычно не ищем, а в капусту крошим… Да, если Горгулья цапнет – тут без вариантов, в кого-нибудь превратишься. Но не всех же она покусала? Я сейчас говорю не про Трассера, Гвоздя, змею эту в Реке, не про Дятла того же, не про остальные явления, которые каждый месяц новые объявляются. Может – они физические или какие-нибудь еще законы этого мира. Или формулы, или боги, хрен поймешь… Но все человекоподобные, типа Волосатых, Уродов, Горгулий и так далее – они точно людями были. Теми, из прошлых двенадцатилетних призывов, которых не съели, а которые сами пропали… А есть и совсем свежие, типа дяди Миши.

Нельзя сказать, что я не догадывался, но верить не хотелось…

– А Борода знает? – не придумав ничего лучше, спросил я.

– Борода?.. – он усмехнулся – А ты видел когда-нибудь его руки?

– Ну да… В перчатках все время.

– Нет, Егорка! Без перчаток видел ты его руки? Кисти, пальцы, ногти? Нет? А я видел…

Я ошарашенно потер затылок. Потом включил фонарь и стал изучать свои руки. Да нет – вроде обычные. Пока…

– А зачем тогда в карантин сажать? Если он знает, что в любой момент тот же Бабушка или я, например, можем в обезьяну превратиться, то зачем этот цирк? Тем более, если он сам…

– Да чтоб спокойней всем было. Меньше знаешь крепче спишь. Про Бороду знаю только я. Ну может Светка еще, хотя вряд ли. Она его на километр бы к себе не подпустила… Вот теперь и ты в курсе… Он ведь давно меняться начал. Началось с рук. Потом зубы… Но больше всего, по его словам, изменений в сознании, в восприятии мира. Он недавно мне сказал, что совсем тяжело контролировать все это стало. Ты, говорит, если почуешь, что не то, застрели меня на хрен, пожалуйста. Где-нибудь на поверхности. А всем скажи, что зверье порвало…

– Значит, мы все… – начал я.

– Все. – сказал Леший. – Все мы станем ими… Если не убьют, конечно. Это обратная сторона нашего бессмертия. Кто-то быстро, как дядя Миша. Кто-то медленно, как Борода. Но вывод напрашивается один. Очень-очень неприятный. Зверьки все эти не из неведомых пространств к нам лезут, а из нас самих…

У меня в голове все перемешалось. Слишком много вывалил на меня Леший. Нельзя так…

– Ну что, не закипели мозги еще? – он включил фонарь и направил луч мне в лицо.

– Выкипели, на хрен, – ответил я, щурясь от яркого света. – Выруби, хорош!..

– Ну, значит место освободилось, -удовлетворенно сказал Леха, выключил фонарь и продолжил. – А теперь послушай мои, повторяю, исключительно мои, скромные выводы. Они тебе толком ничего не прояснят, но могут послужить, так сказать, списком литературы для будущей диссертации. Это ты ведь хочешь все узнать и понять, а не я. Мне, в принципе, итак хорошо. Я привык. Мне здесь даже нравится. Я там, в "твоем" мире, когда со службы вернулся, пил по-черному. Смысла в жизни не видел… А тут и смысл есть – жопу свою беречь каждый день, и, вообще, не скучно, а очень даже интересно…

– Ну и каковы твои выводы, Сократ гребанный? – перебил его я.

– Вобщем, смотри! Существует некое пространство, ограниченное с Запада, в старом понимании сторон света, Рекой, которую нельзя пересечь и противоположного берега которой не видно. Может и нет его больше, океан теперь у нас тут. С Юга это пространство отсечено еще одной рекой – поменьше. Два других направления вроде бы доступны для движения, но пути туда нами пока не проложены по понятным причинам, поэтому по умолчанию проводим границы и там. Сверху небо. Всегда низкое, серое и непроглядное. Солнце, луну, звезды – никто никогда не видел. Природных явлений, типа дождя, снега, града нет. Смены времен года тоже нет, вечный Октябрь. Все это уже ставит под сомнения известные нам с детства постулаты естествознания и астрономии.

Пространство заполнено Городом. Городом, в котором мы все жили или думаем, что жили. В этом городе не ездят машины, потому что в них нет бензина, нету животных, типа собак, кошек, и прочих птиц, а также отсутствует всякая растительность, вроде деревьев, кустов и травы. Есть, конечно их жалкие остатки, но все сухое и увядшее. То есть, такой город можно красиво назвать Мертвым.

– Можно назвать его городом без времени. Ничего не движется, не растет и не живет. – вставил я. – Кроме нас… Но мы, оказывается, не стареем. А время, по сути, это – изменение материи.

– Ну, в принципе, ты прав, однако время все-таки есть. Только оно искусственное. Мы можем отсчитывать его по загадочным сменам дня и ночи и периодам, которые, заметь, раньше приходили через каждые двенадцать дней. Дальше. С определенной периодичностью в этом нашем пространстве появляются новые люди. Никаких детей, никаких древних стариков. Эти люди обладают багажом знаний, навыков и воспоминаний, привязанных к определенному периоду жизни в "нормальном" мире. Свой это багаж или кем-то подкинутый – спорить не будем. Мы перечисляем только проверенные факты. Как они сюда попали, они не знают, что этому предшествовало не помнят. Помнят только год перехода. Тут наблюдается интересная взаимосвязь между мирами. Все, попавшие сюда в течении местных искусственных двенадцати лет, помнят один и тот же год в том мире, например, две тысячи четвертый, а те, кто оказался здесь раньше или позже этого периода, помнят – другой, на двенадцать "нормальных" лет раньше или позже, то есть девяносто второй или шестнадцатый, соответственно… Не запутался еще?

– Да нет, все понятно пока, – ответил я. – Слушай, Лех, а ты точно в спецназе служил?

– Ну да, а что? – удивился он.

– Как препод на лекции шпаришь…

– Начитанный я. Да и здесь как-то поумнел неожиданно… – буркнул он. – Ты дальше будешь слушать?

– Давай, давай. Это я так…

– Короче, о чем я? Блин, Егор, ты меня сбил… А вот! Эти люди, то есть мы, живут обособленными, строго фиксированными по количеству, группами в убежищах, куда подается электроэнергия и питьевая вода. Это тоже факт. Откуда и кем подается, мы не знаем, поэтому про это молчим. Около убежищ присутствуют точки, где каждые двенадцать дней появляются продукты. Откуда – тоже молчим. То есть, созданы искусственные условия для нашей жизни, как для рыб в аквариуме. Сюда только не вписываются изменения пространства, сопровождающие появление еды.

– Так в том, "нормальном" мире, в который ты не веришь, время-то идет. Город меняется. Дома сносят, строят, дороги прокладывают. А периоды постепенно подгоняют здешнее пространство под то. – предположил я.

Леший помолчал, подумал.

– Спорный вопрос. – сказал он потом. – Пароход на трубах ГРЭС и цирк как-то не похожи на новые тенденции в архитектуре…

– Ну да. – согласился я, заодно вспомнив и площадь Фрунзе, и телецентр, и остальное местное безобразие.

– Теперь про кадавров. Их два типа. Первый – это те, в кого постепенно превращаются люди. Уроды, Волосатые и прочие. Второй – совсем уж непонятные существа и явления. С уверенностью можно обсуждать только первых. Так вот, они нас не жрут, а просто тупо мочат. Если бы они реально питались только нами, то или мы бы быстро кончились, или они с голоду бы сдохли. Кто-то постоянно поддерживает некий баланс. Своеобразную расстановку фигур на карте. Если кого-то из нас порвали – появляется новичок, если много новичков, а съеденных мало, происходит мгновенная мутация нормального здорового мужика в зубастую облезлую тварь. Силы уравновешены, игра продолжается. Если взять более длительный период, то люди, научившиеся выживать и успешно мочить врагов, все-равно начинают меняться, только медленно, в течение нескольких лет.

Вот и весь расклад. Вся схема функционирования этого нашего пространства, отработанная годами. Просто, находясь в подвале и постоянно выживая, очень сложно мыслить глобально, разобраться, что почем. Мои главные тезисы таковы: есть неведомые нам режиссеры и корректировщики, не знаю, кто – люди, инопланетяне, суперкомпьютер… И есть число двенадцать, вокруг которого слишком много всего завязано, чтобы считать это случайностью. Вот, как-то так….

Да уж. Информации море, а толку от нее… Как были загадки, так и остались. Только еще сложнее стали.

– Значит я теперь – типа эльф? – с усмешкой спросил я.

– Кто? – не понял Леший.

– А говоришь начитанный… В книжках были такие чуваки, которые не старели и не умирали. Если, конечно их специально не убить. Ну, такие, с острыми ушами и с луками.

– Нет, ты теперь, скорее, как Кобзон. Бессмертный навсегда, но со временем все страшнее и страшнее. А, и еще забыл про что сказать…

– Стоп! – перебил я его, вдруг вспомнив нашего командира. – Если Борода в Урода превращается, то может он Сарай сегодня специально рванул? Мы пока с Дятлом разбираемся, он там наших всех рвет на ленточки для бескозырок?

– Да нет. – отмахнулся Леший. – Ему долго еще… Наверное… А нас он кинул, не потому, что задницу свою спасал, а потому что – командир. На нем ответственность за всех. Вот он и распределил приоритеты. Какая разница – втроем с Дятлом воевать, или вчетвером? А вот если бы он с нами остался, а потом нас бы всех скушали, кто об остальных позаботится? Там же только Чапай более-менее серьезный боец остался, а остальные, как дети, тот же Валуев, что он без руки может-то? Вот Борода и разыграл гамбит. Выбрал потенциальную потерю меньшего ради спасения большего. Стремно, конечно. Я бы, наверное, так не смог, но я, собственно, и не вождь…

– Ясно. – ответил я. – Все равно, он – козел! Ты что-то там еще хотел мне поведать, но я по ходу уже догадался, что именно.

– Ну-ка, ну-ка, Егорка! Удиви дядю Лешу!

– Вся эта красивая схема, которую ты только что мне расписал, сейчас не работает. То есть работает, но уже по-другому. В том году, когда периоды чуть ли не каждый день приходили, а потом пропали на два месяца, – это же явно сюда не вписывается? А теперь у нас периоды удлинились, приходят раз в месяц, что, надо признать, конечно тоже подтверждает важность твоего загадочного числа двенадцать, но жратвы почти нет, зверье умнеет с каждым днем, Дятлы всякие повылазили, Город целыми кварталами лихорадит, – все поменялось. Причем, явно в худшую для нас сторону. Видимо это был или какой-то сбой в программе, глюк, я не знаю, или, второй вариант, – этот неведомый Большой Брат, который тут фигуры по доске двигает, решил усложнить условия игры. Рыбкам в аквариуме кислород убавил и кормить реже стал. Да еще и хищников запускает, гондон…

– В точку, Егор! – радостно сказал Леший. – Молодца! Прям с языка снял, один в один.

– Ну и что дальше?

– Что дальше? – переспросил он.

– Ну, какие выводы?

– Да никаких… Дальше – спать ложись, я первый дежурю.

– Как никаких? – охренел я. – Ты меня тут полчаса таким компроматом грузил, а теперь спать ложись?

– А я тупо не знаю, почему так произошло. Могу, как ты, только предполагать. А мне нужны факты. Без фактов и говорить не о чем… Давай спи, нам завтра до Сарая еще пилить. Я тебя в три разбужу, сменишь…

Тихо матерясь, я включил фонарь, добрел до грязного матраса, улегся на него и, как ни странно тут же уснул. Видимо, процессор совсем перегрелся… Спал, как младенец. Снов не видел. Впрочем, с тех пор, как я здесь оказался, я их вообще ни разу не видел. Не снятся в этом мире людям сны. Еще одна загадка…

***

– Это что за твою мать?! – потрясенно спросил Леший.

– Не знаю, – ответил я. – Ты у нас книги читаешь и с фактами работаешь… Вот и скажи…

Пятнадцать минут назад я растолкал его, мирно посапывающего в углу нашего временного убежища, и мы, наскоро позавтракав, подтянули ремни, завязали шнурки, проверили оружие и очень тихо открыли дверь наружу. Осторожно пролезли через баррикады хлама, огляделись и выпали в осадок. С добрым утром, блин! Никакого офисника Роснефти перед нами не оказалось. Отсутствовала также набережная и текущая за ней Река. Вместо них перед нами раскинулся прямоугольный двор, ограниченный с трех сторон невзрачными пятиэтажными хрущевками, а с четвертой – зданием спортивного лицея, в подвале которого мы ночевали. Вдоль домов стояли покрытые толстым слоем пыли машины, а посередине двора располагалась большая детская площадка, окруженная несколькими деревьями. Не знаю, что за дети играли на этой площадке и какого они были размера. Явно больше среднего. И явно психически неуравновешенные. Качели несколько раз обвернуты вокруг стоек, высокая металлическая горка изогнута в трамплин, а карусель выдрана из земли и стоит на ребре. Нормальным мог бы выглядеть только грибок песочницы, если бы он не был под углом воткнут в корму деревянного корабля, являющегося композиционным центром всей площадки. С деревьями тоже было не все в порядке. Это явно были характерные для нашей полосы осины, только очень-очень большие. Диаметр стволов у основания – метра четыре, в высоту – с двенадцатиэтажный дом, а голые кривые ветви плотно опутаны то ли волосами, то ли паутиной, создавая некое подобие огромной серой кроны. Из этой кроны в разных местах свисали какие-то куколки или коконы, размером с меня, обмотанные той же гадостью. Коконы эти периодически неприятно пошевеливались, как будто что-то внутри очень хотело из них вылезти. Наверное, бабочки… Кто ж еще?..

– Я так полагаю, что изящную фасадную линию Речного проспекта в данный момент портит некая хрущевка, появившаяся там этой ночью вместо лицея. – сказал я.

– И я. – подтвердил Леший. – И я того же мнения… Ночью был период.

– Да ладно? – съязвил я.

– И куда же нас занесло? А, Егорка? Узнаешь местность?

– Нет пока. Надо пройтись, осмотреться. Причем, побыстрей, меня эти вот деревья как-то пугают…

– Мы, вообще, в нашем Городе?

– Номера машин глянь…

– Точняк! – Леший подошел к пыльному ниссану, протер номер. – Бля, сто шестнадцатый! Татарстан, прикинь, Егор?

Ни хрена себе! Как так?

– Другие надо проверить, – сказал я.

К счастью, еще четыре машины, осмотренные нами, оказались местными, с нашим родным кодом региона. Ну ладно хоть не в Казани…

Мы медленно, постоянно озираясь по сторонам, обошли лицей по часовой стрелке и оказались на незнакомой улице. Две полосы в одну сторону, две – в другую. Между ними – широкая, метров тридцать, разделительная, представляющая собой пешеходный бульвар. По центру вымощена плиткой, стоят лавочки, фонари, а по краям, ближе к проезжей части, с обеих сторон – засохший газон, из которого торчат, такие же, как и во дворе, великанские осины. Старые пятиэтажки ограничивают улицу ровной линией фасадов и уходят вправо и влево в туманную бесконечность. Причем выглядят они совсем уж игрушечными на фоне гипертрофированных деревьев. Стоят вдоль тротуаров машины, газели, напротив застыл троллейбус. Вокруг ни души. Ни живой, ни мертвой. Ватная тишина и неподвижность. Лишь иногда сверху доносится тихое шуршание, издаваемое висящими здесь в еще большем количестве серыми коконами.

Как-то уж совсем все безжизненно и мрачно. У нас в районе Сарая все-таки простора побольше. Река опять же рядом… А тут аж давит… Хочется залезть обратно в коробку и сидеть там. Страшно, блин. Давно мне страшно не было, а тут прямо заколбасило. Выработанное за месяцы чутье на опасность орало в голове неумолкаемой сиреной.

Я посмотрел на Леху. Ему тоже явно было не по себе. Он вообще рассматривал окрестности через прицел автомата. Глаза прищурены, губы сжаты в тонкую линию, весь, как туго натянутый нерв. Ну уж если Лешего так проняло, значит мотать надо отсюда без оглядки.

– Что-то я не вкуриваю, где мы. – процедил он сквозь зубы.

– Я тоже пока не врубаюсь, – ответил я. – Вроде улица знакомая, а вроде и нет…

На домах – только номера, названий нет. Надо пройтись к ближайшему перекрестку… Стоп! Функция геопозиционирования наконец включилась в скованном ирреальным страхом мозге. Это все из-за деревьев. Так бы сразу узнал. Пропект Сталелитейщиков. Блин, вот занесло, так занесло. Я в той жизни здесь бывать не любил, а уж в этой…

Жилой район, возникший в пятидесятые года прошлого века вокруг сталелитейного завода, всегда славился местной гопотой. Кстати, покойный дядя Миша был как раз отсюда. Единственной причиной, почему народ из остальных, более благополучных, районов Города иногда посещал этот, был стадион Сталелитейщик. Из всех стадионов в Городе именно он более-менее соответствовал требованиям футбольной Премьер лиги и являлся домашней ареной нашей местной команды. В юности каждый год с весны по осень мы с друганами раз в две недели приезжали сюда и пьянствовали перед матчами как раз в этих старых дворах. А потом шли на стадион, находящийся метрах в трехстах отсюда. Потом, когда мой интерес к футболу сошел на нет по причине хронической депрессиии и алкоголизма, я здесь почти не бывал. Поэтому сейчас так долго не мог идентифицировать окружающее пространство. Леший же футбольным фанатом никогда не являлся и жил где-то в районе Поляны Карбышева, поэтому вполне мог на этом проспекте никогда и не появляться.

– Пипец… – со стоном протянул я.

– Что, пипец? – вскинулся Леший, – Узнал?

– Алексей, – торжественно обратился я к нему, – Спешу вас обрадовать. Мы находимся примерно в пятнадцати километрах от Сарая, это если по прямой, на знаменитом проспекте Сталелитейщиков. Короче, мы охренительно вперлись. По самое не хочу…

– Твою мать! – с чувством выругался он и со всей дури пнул ржавую урну, стоявшую рядом. Да уж, нервы, нервы…