Где-то северо-восточнее Новороссийска, 13 февраля 1943 года
Старлей Алексеев был достаточно далек от авиации в любой ее ипостаси. Нет, с парашютом он, как и другие морские пехотинцы, разумеется, прыгал – в рамках базовой воздушно-десантной подготовки. Но вот в средствах доставки внезапно (и ненадолго) обретших крылья морпехов к месту будущих боевых действий разбирался не сильно. Самолет – и самолет, ему ж этой махиной не управлять, так что незачем и напрягаться. Летит – хорошо, падает – плохо. Все остальное исключительно дело пилотов…
Сейчас было плохо. Поскольку самолет однозначно падал. С остановившимся мотором (второй пока еще худо-бедно работал) и разбитым хвостовым оперением достаточно сложно продолжать нормальный полет. Впрочем, намертво вцепившийся в штурвал летчик делал все что мог, всеми правдами и неправдами удерживая практически неуправляемую машину в воздухе. Остальной экипаж погиб: второй пилот и штурман – сразу, когда «сто девятый» изрешетил кабину транспортного Ли-2 из бортовых пулеметов, бортрадист – чуть позже, напоровшись на хлестнувшую по фюзеляжу очередь. Четверо пассажиров уцелели чудом. Навылет дырявившие тонкий дюраль пули прошли выше сидящих людей, а вот стоявшему во весь рост радисту, выглянувшему из кабины как раз для того, чтоб предупредить их оставаться на местах, не повезло.
Никто из уцелевших так никогда и не узнал, что пара истребителей прикрытия сделала все что могла, ценой собственных жизней связав боем и сбив три из четырех внезапно вывалившихся из облаков Bf-109. Четвертый в бою не участвовал, с первых же секунд нацелившись на оставшийся без защиты транспортник. К сожалению, успешно: отработав по кабине, «мессер» зашел в хвост, словно в тире расстреляв правый двигатель и киль с рулями высоты. Получить отпор он не боялся – эта модель не была оснащена верхней пулеметной турелью. Убедившись, что поврежденный самолет тяжело пошел вниз, отвалил в сторону, ложась на обратный курс – горючее было на исходе. Да и повторять судьбу камрадов не хотелось: русские пилоты с каждым месяцем сражались все лучше и лучше. Парни их, понятно, приземлили, но и цена этой победы оказалась слишком высокой – сразу три «Густава»[4] перечеркнули серое рассветное небо дымными шлейфами. А вот белых пятен раскрывшихся парашютов сидящий за штурвалом лейтенант люфтваффе Герман Шлоссер как ни вглядывался сквозь заляпанное каплями масла остекление кабины, так и не заметил буквально ни одного. Так что лучше вернуться, пока еще имеется такая возможность. Тем более свою задачу он выполнил: с подобными повреждениями транспортник далеко не улетит, в любом случае грохнется в десятке километров, если не раньше…
Переступив через тело погибшего бортрадиста, Степан отвалил оказавшуюся незапертой овальную дверь, оказавшись в узком, буквально метр в длину, «пенальчике» с радиостанцией и рабочим местом штурмана. Который обнаружился тут же, в своем закутке, расположенном за креслом первого пилота: летная куртка изодрана пулями, затылок и вовсе представляет собой одно сплошное кровавое месиво, на полу отблескивает темным лаком зловещая лужа. Вертикальная перегородка зияет рваными сквозными отметинами. Торопливо отведя взгляд, старлей сделал еще шаг, заглянул в кабину. Чтобы оценить обстановку, хватило пары секунд: остекление частично разбито, сквозь многочисленные пробоины врывается ледяной ветер, второй пилот скособочился в кресле, приборная панель заляпана алыми брызгами. Полукруглый штурвал перед ним легонько покачивается.
Заметив движение, уцелевший летчик – насколько понимал морпех, первый пилот – обернулся, громко спросив, перекрикивая рев единственного работающего мотора:
– Как вы там, все целы?
– Да вроде бы!.. – проорал в ответ Алексеев.
– А Пашка где, он к вам пошел?
Догадавшись, что речь идет про радиста, морпех мотнул головой:
– Погиб. Как в транспортный отсек выглянул, так очередью и срезало.
– Твою мать… – дернув окровавленной щекой, коротко прокомментировал пилот, отворачиваясь. – Откуда эти суки тут вообще взялись, б…? Десять рейсов сделал, и ни разу фрицы так далеко не забирались! Над своей же территорией шли!
Не ответив – да и что тут говорить-то? – старший лейтенант присмотрелся повнимательнее. Блин, так он ранен! И если кровь на щеке – пустяк, видимо, просто осколком стекла или мелким осколком оцарапало, то вот темная струйка в углу рта ему сильно не понравилась. Степан кое-как продвинулся еще немного вперед – пилотская кабина, к его удивлению, оказалась весьма тесной, суживающейся кпереди наподобие трапеции, и едва вмещала пару кресел и приборную панель с множеством каких-то рукояток и рычагов между ними:
– Э, летун, так ты раненный, что ли? Может, перевязать?
– Не нужно, штурвал бросать нельзя, и так еле-еле машину в воздухе держу. Коль свалимся, сразу в землю воткнемся, тут всей высоты меньше километра. Да и не поможет это, рана плохая, крови больно уж много. Не жилец я. Попробую хоть куда-то дотянуть, пока мотор фурычит. Если найду площадку, сядем, покрайней мере, попытаемся. Если нет, извиняй, парашютов на борту не имеется.
Спорить Алексеев не стал: к чему? Теперь он и сам видел, что пилот тяжело ранен – на плотной летной куртке крови заметно не было, а вот брюки под ней уже подозрительно потемнели. Незаметно коснувшись пальцами края сиденья, Степан ощутил знакомую вязкую липкость. Ну да, все верно. Фигово, совсем-совсем фигово…
– А мы где вообще? Часом, к фрицам не залетим?
– В том-то и дело, что понятия не имею, – буркнул тот, коснувшись какого-то рычага, видимо, изменяющего режим работы двигателя – в кабине стало немного тише. – Хвостовое сильно побило, курс изменить не могу. Можем и залететь, тут всего расстояния пару десятков километров.
– На карте покажешь?
Пилот невесело хмыкнул, судорожно облизнув окровавленные губы – насколько мог судить старлей, говорить ему становилось все тяжелее и тяжелее:
– А смысл? Когда «мессер» навалился, я сразу в сторону ушел, надеялся гаду прицел сбить. Да где там, это ж тебе не истребитель. Сейчас только по прямой лететь могу, поскольку рулей, считай, и не осталось. А вот куда именно лететь? Нечего мне ответить, ориентиров знакомых не наблюдаю. Хорошо, ежели хоть сесть сумею, да и в том не уверен. Ты лучше вот чего сделай, коль мертвяков не боишься: вытяни Ваську из кресла, а сам на его место лезь. Поможешь штурвал держать, левая рука почти не слушается. Педали пока не трогай, просто делай что скажу, добро?
– Угу, – сдавленно пробормотал Степан, с трудом выволакивая тело погибшего из кресла и стараясь не глядеть на то, что осталось от его головы. Кое-как справился, основательно перемазавшись в чужой крови. Впихнув труп в каморку бортрадиста (больше оказалось просто некуда, уж больно места мало – не в десантный же отсек тащить?), морпех уселся в пилотское кресло, неуверенно взявшись за упруго подрагивающий штурвал. В лицо, выбивая слезы, били тугие струйки ледяного воздуха – пулеметная очередь прошлась по остеклению как раз на уровне головы. Сидящему слева от него летчику было попроще: и стекла с его стороны уцелели, и защитные очки имеются.
– Ты, часом, самолетом управлять не умеешь?
– Шутишь? Я и в кабине-то впервые в жизни. Так что нет, извини.
– Жаль. Ладно, тогда просто помогай, вдвоем, глядишь, и справимся. Если площадку отыщем.
Несколько минут ничего не происходило. Самолет худо-бедно пер вперед на единственном уцелевшем движке, лицо и сжимавшие штурвал пальцы – захватить с собой перчатки старлей не догадался – понемногу немели от холода, пилот молчал, плотно сжав окровавленные синюшные губы. Затем за спиной раздался едва слышимый в гуле мотора лязг открываемой дверцы, и в кабину заглянул один из двоих летевших вместе с ними осназовцев:
– Тарщ старший лейтенант, что тут у вас?
– Летим, как видишь, – не оборачиваясь, ответил Степан. – Как в той песне поется, на честном слове и одном крыле, блин. Товарищ капитан как, пришел в себя?
– Нормально с ним все, просто головой об борт приложился. Послал, вот, разузнать, куда это вы запропастились.
– Выяснил? Тогда слушай сюда, Леша, – живо топай обратно да держитесь покрепче, посадка будет жесткой. Только автоматы при себе не держите – я в хвосте чехлы от моторов видел, в них оружие замотайте, и мое тоже. Перед тем как земли коснемся, сгруппируйтесь и в сиденья изо всех сил вцепитесь. Если не удержитесь и начнет по салону мотать, точно костей не соберете. И за товарищем капитаном присмотри. Понял? Все, выполняй.
– А вы?
– А я товарищу пилоту помогу, ранен он.
Обежав кабину быстрым взглядом, осназовец молча кивнул, решив больше никаких вопросов не задавать – все было понятно и так. Снова лязгнула, закрываясь, дверь.
О проекте
О подписке