ОН БЫЛ ВОЛНОЙ

«Посмотри, мёртвые тянут свои руки из-под земли. Хватит ли им музыки внутри?»

Он был волной, но за счёт того, что его океан бушующий, неспокойный – он не мог оставаться там, на берегу, куда его постоянно гнал ветер мечты. Да, он должен учиться жить в этом бескрайнем, безжизненном пространстве своего океана.

Иногда он видел чужих птиц, настолько живых и непохожих на него, что он сразу же придумывал рыбу внутри себя, лишь бы они остались с ним и были счастливы. Но птицы улетали. Рыба придумывалась слишком худой и не похожей на обитателей тех наполненных жизнью, далёких мест, из коих почему-то птицы стремились на все четыре стороны.

Он мог придумывать целые плавучие острова с красивыми и сильными жителями, но сам был так слаб и печален, что ему оставалась только память: еле-еле сияющий маячок в никуда.

Но не всегда он был так одинок и бессилен! Иногда на сушу, куда он так яростно пытался приливать, – приходил маленький живой человечек и долго, долго смотрел на него, на птиц, на острова и куда-то вдаль. И тогда он чувствовал, что это тоже он! Он стоял на берегу и мечтал: о прикосновениях, о девушке, кормящей с рук счастливых, невесомых птиц, об её улыбке, о равнодушных рыбах, о волнах. О волнах, которые никогда не превратятся во множество живых, бегущих к своей мечте ножек.

Ему становилось жаль океан.

И он уходил домой.

НОВЫЙ СУМРАК

Есть такая мысль: мы не можем друг друга найти в космосе лишь потому, что мы злые и запрятаны друг от друга максимально далеко.

Я слышал поезда, идущие достаточно не близко от моей квартиры.

Ветер, сверчки, стук колёс – вот моё ночное радио.

Мысли о будущем геройстве, спасении какого-нибудь слабого человека, о сотнях стихов, изменяющих этот мир – завтрашний день давал надежду.

И я, убаюканный этими мечтаниями, принимал мир. Мир входящему.

А солнце снова приходило, шептало о сказках, рождающихся прямо здесь, за порогом – и мы делали шаг навстречу.

Дни уходили, мы уходили..

Конечно, гораздо медленнее, чем дни, – но мы не возвращались более.

Соль. Много соли на наших кроватях. Мы снимаем простыни, пытаемся вытряхнуть их, – лишь бы лечь спать, лишь бы ничего не мешало, не свербело. Но соли всё больше, и дни всё так же кромсают нас разными холодными оружиями. И больно спать. Больно просыпаться.

Больно жить.

Больно умирать.

Больно, когда больно.

Больно, когда не больно.

Мазок кистью, и глыба времени тревожится, изменяется. Господь вдохновенен. А мы никчёмны, ленивы, некрасивы…

Бог разозлится на нас и в определённый день начнёт карать своим светом. И все убегут кто куда, а я убегу в свой подъезд и начну молиться, лишь бы остаться в живых.

А на следующий день придёт очень печальный мужчина, который видел Бога Карающего.

Все будут спрашивать его: как же выглядит Бог?

Он улыбнётся и скажет: свет, земной, домашний свет! И от того, что он так близок сердцу, – от этого все ваши печали.

– «Почему же ты сам так печален после встречи с ним»? – спросят его.

– «От того, что он прячется от меня на самом видном месте, и я уже слишком взрослый, чтобы играть с ним . И есть ли ещё время, чтобы просить прощение? Буду ли жив – через мгновение дня, лета»?

И пришёл сумрак

Заревели фонари.

А люди шли,

А дети мечтали.

Повсюду ночь -

Вечный мазут.

Всё пройдёт, все умрут.

А ты молчи, пока тебя слушает Бог

О главном лучше молчать.

ВЫСОКАЯ ТРАВА

Мы играли в футбол. Трава хлестала нас по лицу, оставляя глубокие следы и память об осторожности. Иногда казалось, что на поле только я один, но игра продолжалась, и счёт был явно не в нашу пользу. Какая странная игра, думал я. Трава не позволяла сблизиться, почувствовать родство, понять, что движет этими людьми. Я знал, что они стараются, и в этом не было сомнений.

Меня не интересовали технические моменты, не интересовало, почему трава не приминается от столь активной с моей стороны игры.

Меня интересовала только команда и возможность предугадать направление их мыслей, их желаний, чтобы в какой-то чудесный момент отдать нужный пас и подарить радость своей команде.

Но я боялся! Боялся, что играю на радость врагам и в их интересах.

Я постоянно думал о возможности полёта.

Взлететь бы над этим полем и увидеть всю игру сверху, увидеть правду …ведь достаточно только одного действия в нужном направлении…

НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ

Я одинок

«У меня есть весь мир,

но нет тебя.

Лишь чувство

словно на кончике антенны насекомого,

что ты

где-то невыносимо рядом».

Я слышу тебя в сочетаниях нот. В родных сочетаниях. В сочетаниях запрятанных в стогу чужой музыки

Запрятанных ворами.

Но я находил – и твой голос уже был у меня в памяти, правда, всё так же – на грани собачьего нюха.

Моё тело мерцало.

Оно было и крепостью, и тюрьмою: в зависимости от расстояния отчуждения! Чем ближе сквозило смертью, тем быстрее я забывал тебя в своём заключении. Но стоило мне увидеть этот свет, отражающийся от железных прутьев моей глубоководной темницы, я вспоминал.

Все метафоры, образы, идеи разом переворачивались с ног на голову, и я уже шёл по бескрайнему полю – навстречу нашей любви.

Я начинал видеть!

Видеть тебя не только в музыке, запертой внутри.

Я лизал глазами голубое сладкое мороженое и всем своим исчезновением прыгал тут же в зелень твоей радости.

Я уже словно и не терял тебя..

Я забывал, что такое лес, игра в прятки..

Я выходил из одиночества и преданно служил твоей красоте до наступления ночи.

Ствол у дерева обрастает корой, как защита. Нежность дерева подвергается ежесекундной опасности. Нежность очень питательна, сладка. Самки богомолов любят откусывать головы своим принцам.

МИР

Напиши мне песню, мир, да так, чтобы я слышал её в движении травы, в постоянном страхе маленькой птицы перед неуклюжими, неспокойными тварями огромного роста, чтобы я шёл вперёд и знал, что всё исчезнет, умрёт, – всё, во что проникнуты мои мысли и глаза, когда-то сморщится, отдаст свои воды, годы и смысл.

Напиши мне песню про сверкающий, полный жизни, далёкий и одновременно очень близкий взгляд живого ребёнка, который уже старик, ведь время – это призрак, это очень быстрый призрак.

Деревья растут в солнце, но мечта – она здесь и сейчас, а ты сам никак не защищён: тебя спокойно и без раздумий срубит такой же живой, как и ты.

Человек легко сходит с ума: мамы скидывают своих детей с окон, папы насилуют своих красивых маленьких дочек и сыновей. Внуки убивают своих бабушек и дедушек.

Напиши мне песню про то, как мы все невинны сначала и как виноваты в конце, как любопытны и проникающи наши желания, когда мы влюблены, неважно во что: в человека, в идею. Важен холод, который неизбежно наступает, когда всё тайное пожирается нашей сущностью.

Напиши мне песню про единение, про то мгновение, когда точно знаешь, что ты – и трава, и птица, и дерево, и лесоруб, и животное, и охотник.

И печаль, которая пропадёт, когда придёт солнце.

02.08.2020

Зачем ты лезешь на дерево? Зачем всё выше и выше?

Круглые, блестящие, постоянно разные или чудесно одинаковые… На автостанции или около дома… У тебя в какой-то момент их становится больше, и ты горд, хвастаешься передо мной… А потом идёшь прятать, чтобы я случайно не обнаружил и не взял себе. Но я видел, я следил, куда ты идёшь, и потом взял весь пакет себе, а тебе не сказал… У меня их стало очень много, но… кому теперь показывать их и перед кем хвастаться? Сейчас я вижу, как ты лежишь в этом своём последнем ящике… И больше нет деревьев, гаражей, пожарных вышек… Только ты, земля, снег, птицы, память.

Ты слышишь мой голос, мне одному принадлежащие интонации, изломы… Я радуюсь, что ты откровенен со мной, когда показываешь фотоальбом со старыми фотокарточками. «Это моя мама», – говоришь мне, но я слышу печаль и вижу в твоих глазах просьбу… Просьбу соприкоснуться с твоей печалью и понять тебя… Я понял, что после этого мы стали лучшими, близкими друзьями… Даже если потом твои кости прибавили пару десятков сантиметров, твои волосы потеряли блеск, ясность и запах, а ты запутался в этом калейдоскопе непонятных картинок и отказался слышать мир, который хочет быть тобой. В твоих глазах уже не было тех песен, фонтанирующих изнутри, с самого дна твоей чудесной безнаказанности. Но иногда и у меня получалось запеть в один голос с тобой – и тогда ты знал, что мы – одно, мы – навсегда. Сейчас я ещё здесь! Я иду по серой, пыльной дороге, солнце падает на черную, необъяснимо ночную траву. И я слышу, как она шепчет: «СЧАСТЬЕ ЗДЕСЬ, пошли в путешествие». Что для этого надо? – кричу безмолвно… – Просто остановись…

Твои глаза закрыты, руки упокоились на груди, ноги больше не будут менять цвет и обувь. Земля – твоё одеяние… Всё возвратилось обратно… Кроме песни, безмолвно источаемой тобой… До перегруза, до зашкаливания… Но я здесь, и очень толстое стекло между нами… А она всё красивее и невыносимо громче, а я всё дальше и глубже. Я – точка. И нет микроскопов и подзорных труб: есть только ящик, ты и я… и бестолковая, глупая крышка, до одури, до смерти влюбленная в разлуку.

БЫЛО СНАЧАЛА ЛИЦО

Было сначала лицо.

Оно было прекрасным, недосягаемым.

Печали почти не касались его.

Ветры старательно сдували молодые морщины, а мамы вовремя звали домой.

И не успевало лицо упасть в грязь.

Зато успевало за один-единственный бесконечный летний день

спеть все песни мира:

каждой клеточкой своего небесного состава,

каждым сверкающим отражением,

оттуда-сюда пойманным в ловушку взрослеющих глаз.

Но лицо ещё не согрешило!

Не коснулось оно гибельного сквозняка,

ворующего живые молитвы из окон-пор

вседоверчивого лица.

Сквозняк кружил где-то там, далеко-далеко,

словно был он неправдой,

выдумкой праздной, поэта смерти.

И никогда, никогда, никогда —

любило это лицо.

Наступает вечер. Краски убегают.

Зелёное чернеет, голубое чернеет,

а лицо всё ещё верит в себя.

Верит!

Уходя в ночь.

ОНИ ХОДИЛИ

Они ходили вдоль берега, пытаясь влюбиться в горизонт.

Старый мир давно сгнил.

В людях не осталось ничего.

По крайней мере, ничего того, что раньше оберегали, прятали и отдавали только тем, кто выбросил все свои ножи.

Что там, за горизонтом?

Новый ли мир или старый в новом обличии?

Это было всё равно.

Ведь главное – чтобы он сумел полюбить горизонт и этим самым создать мост через океан боли, страха и безнадёжности.

Закат стремился забрать их в ночь, растворить и выбросить, как ненужные тени.

Но уже было поздно кого-то обманывать.

Внутри него горело отчаянное солнышко, а его друг полностью снял свои страшные, отталкивающие доспехи.

Они пошли по воде,

ничуть не промахиваясь

и не давая себе шанса упасть в бездну забвения.

Кто знает, может, кто-то из них уже давно любил горизонт, пытаясь подарить это всем, кто способен сбросить кожу, опаляясь новым светом оттуда, извне?

КЛОЧКИ ..и немного о БОГЕ

…Как можно писать так, словно это последний раз? И главное, о чём можно написать, чтобы взять это с собой на необитаемый остров, в космос? Если допустим, всё человечество умерло, вот внезапно взяло и исчезло, нужно ли будет тебе, последнему, какая-то книга, стихи?.. А если вдруг всё-таки понадобится, что там должно быть написано?..

Пустые улицы, пустые до того, что и себя в них не отыщешь, куда бы ты ни смотрел… Ночью всё есть такое, какое оно есть, и нету тебя, потому что ночь! А ты – человек! Только себя везде и видишь… Ночью новый мир рождается, и ты этому помешать не сможешь…

Лучшее время для прогулки – это ночь, лучшее место для раздумий, решений – это кладбище…

Время стекает по стенам, время в отсвете Солнца на древних скалах… Ветер сдувает песок в пустыне, ветер и песок, послушный песок…

Можно ли описать целый мир, уместив его в одну картинку-слово, и каким шаманом должен быть человек, чтобы максимально широко понять, вместить, переселиться в эту картинку-слово?

Грандиозность простора! Вдалеке огни домов… Там кто-то живёт… У него своя семья, своё любимое место посреди бесконечной вселенной… Ему может сейчас хорошо, а может и грустно… Во всяком случае, мне этого не видно…

Я вижу реку, ночь… много окошек в небе, в которых горит свет, там сейчас живёт Бог и пьёт чай… самый вкусный чай во вселенной… а может, ему тоже грустно, и он сидит у окна и смотрит так же, как и я, на реку… на своё отражение… на это дерево, склонившееся к воде, но в мечтах тянущееся туда, вверх, где горят огни, и может быть, там лучше, и шире, и живее… чем тут, около реки, ночью, среди журчания насекомых… А если бы дерево всё-таки доросло до туда, куда оно так постоянно тянется в мечтах, доросло, а там вместо доброго, всепонимающего Солнца горячая, бесконечно опасная вблизи звезда! Стало бы дерево счастливей, чем тут, ночью, около реки, наедине со своей мечтой о Солнце? А трава? Трава шепчет! Шепчет о чём-то таком земном, пахнущем снами и картинками, в которых обязательно должна быть тишина, пусть даже нарисованная чёрными бездонными красками… но это, наверное, для того, чтобы никто не тревожил траву… потому что чёрное и бездонное вдруг окажется всего лишь портьерой, за которой дверь… Зелёная дверь для смелых… Да, сейчас ещё только ночь! Даже если у вас светит Солнце и вы идёте на работу или в школу, ночь никогда и никуда не уходит, она всегда где-то очень внутри и живёт!..

И кстати, свет в окошках, где живёт Бог, никогда не гаснет ночью! Он сидит у окна и смотрит на реку ночью, на своё отражение!

ДАЖЕ ТАМ

Мы с тобой за одно, мой друг, заброшенный в другое время – утром, ночью, днём, вечером, во время запрета или дождя, печали или праздника, или просто несмотря ни на что – в каменных, кирпичных, деревянных, телесных, в каких угодно самовольных тюрьмах

Радость твоя и моя об одном и том же.

Сколько бы долго нас не было рядом.

Словами, улыбками, движениями, звуками, печалями, красками – расскажи мне о своих птицах и одуванчиках, о времени и луне, о беспросветной тоске по мне.

Так передай же весточку оттуда, не умирай, не оставив мне карту, по которой мы вновь найдём друг друга!

МЫСЛИ

Какие твои мысли, сидя и смотря, как они здесь бегут?

Ты можешь учинить им проблему или засыпать некоторых песком.

Мимо едут по шоссе, унося с собой куски ненужной памяти, но ты сейчас ребенок, и она рядом! Такая близкая, печальная, настоящая… что-то вспоминает.

Но ты сейчас не с ней! Ты бежишь в нужную норку, ты полезный и не понимаешь, что мир огромен, а тебя всё равно раздавят, потому что они здесь ходят, издают громадные звуки или просто молчат. А те, кто поменьше, наблюдают сюда. Здесь смерть и работа, нужно многое сделать или просто успеть сделать, но может быстро наступить ночь, и от тебя останется только раздавленный кусок плоти и немного жидкости.

Но ты сейчас ребёнок и едешь домой в 19:30 по расписанию, а те, кто бегал, исчезли… даже из твоей памяти исчезли. Они так и остались здесь, без тебя. А ты едешь и в окно смотришь, как оно всё живёт без тебя.

КОГДА СТРАШНО.. (Чем-то обьединенные зарисовки, разделенные троеточиями)

"Они сказали ему: "Нам виделись сны, а истолковать их некому". Иосиф сказал им: "Не от Бога ли истолкования? Расскажите мне". (Бытие, 40:8)

…

Проходит время. Ты передвигаешься по затопленной улице и видишь, насколько красивы дома внутри, но тебе нельзя заходить – можно только наблюдать и пытаться запомнить последовательность с первого раза. Дома похожи на однокомнатные одноэтажные прозрачные помещения, большой мертвой гусеницей лежащие от горизонта до горизонта. С другой, недоступной стороны домов – закатное, последнее на сегодня солнце. Оно освещает дома и наполняет твой путь светлой печалью. Вода прибывает, и уже немного страшно двигаться дальше – путь в ночь, в ночь, которая бесповоротно поглотит тебя, заполнит лёгкие и замурует глаза. Но с другой стороны прозрачных домов, словно бы, жизнь. Ты смотришь на дверь, единственную дверь в этом бесконечном и однообразном скоплении домов, но если её открыть, тогда вся твоя ночь хлынет в эти прекрасные и такие далёкие для тебя дома. Ты продолжаешь путь, путь в ночь.

Был период в моей жизни, когда вся жизнь начиналась исключительно ночью. Мы очень любили гулять, но не как обычно – разговаривая и впустую тратя энергию. Мы гуляли молча, в наушниках, каждый слушая свою музыку. В эту ночь в моём плейлисте оживал Филип Гласс, а мы договорились снова пойти гулять по кладбищу. Проходя мимо могил, памятников, смотря на эти, еще живые на фотографиях, лица, понимаешь, насколько печально и непредсказуемо время обмануло этих людей. Особенно тяжело проходить мимо детских могил. Ты клянёшься этим маленьким созданиям еще раз прожить отпущенное им время, приглашаешь их в себя, обещаешь им всё, что рождает твоё отцовское чувство. Но сейчас, без тебя, когда ты уйдёшь, останутся только глаза – замкнутые, застывшие, ещё живые глаза, глядящие куда-то туда, где всё ещё продолжается.

Роли в реальности исполняли:

диван – существо, имеющее многие мягкие и снотворные свойства;

дедушка – вымирающий вид носителей древнего сознания;

телевизор – паразит, симбиотически продолжающий существовать за счёт поддержки преданных и абсолютно, почти во всём, доверяющих ему телезрителей;

внук – потенциальный хранитель и селекционер многих видов внушаемых ему отовсюду воздействий, ароматов и единородных шептаний из сияющего Никогда;

бабушка – специалист по коммуникациям между учебниками и головным мозгом внука, источник пищевого наслаждения и неиссякаемая кладезь печального миросозерцания.

Дедушка лежал на диване и смотрел телевизор. Внук сидел в кладовке и в темноте слушал все звуки, исходящие из квартиры. Бабушка мыла посуду и поливала цветы на кухне.