Глава 4

– Нет, ну ты посмотри! Ведь русским по белому этим дурам на последней примерке талдычила, что слишком свободно, прямо мешок какой-то! Они ж поклялись, что уберут лишнее. А где? – Наташа повернулась туда-сюда перед зеркальной дверцей платяного шкафа. – Тут сантиметра два лишних! Если не все три…

Алена отрешенно почесывала урчавшего у нее на коленях Наташкиного кота, не слишком вслушиваясь в стенания подруги. Ясно же, что платье – чудо, а Наташка цепляется к чему попало, беспокоясь, что на выпускном кто-нибудь может оказаться красивее. Вот выдумала себе проблему, ей-богу.

– Да нормально все, – бросила она в распахнутую балконную дверь, за которой то появлялась, то пропадала скачущая перед зеркалом Наташа.

– Да ты не смотришь! – возмутилась та. – Вылези с лоджии хотя бы!

– Мне и так все видно. Отличное платье получилось, Анька из параллельного все локти от зависти обкусает.

– Ага, обкусает, – жалобно протянула Наташа. – Нет, ну чего ты там засела-то? Чего убиваешься? Позвони уже своему драгоценному Боречке и не переживай! Вот, на, – на лоджию высунулась рука с мобильником. – Мой телефон возьми и позвони, – следом за рукой появилась и вся Наташа.

Кот Мартышкин, дернув ухом, приоткрыл в сторону хозяйки один глаз – чего, мол, пришла? Если чего вкусненького, то давай, а нет – не мешай, меня тут чешут, гладят и вообще.

Алена покачала головой:

– Да нет, не в этом дело. Он, когда на тренировке, мобильный дома оставляет или отключает. Чтобы звонками не отвлекали. Ладно, пустяки все. Сейчас платье до ума доведем, раз уж тебе кажется, что широко, и пойду я, – улыбнувшись, она чуть прикрыла глаза, подставляя лицо задувающему на лоджию ветерку. От ощутимого цветочного запаха – не то с приподъездных клумб, не то с соседних балконов – почему-то хотелось плакать. А это, само собой, никуда не годится.

За свои семнадцать лет Алена уже успела запомнить: плачь не плачь, никто тебе помогать не кинется, все твои беды и несчастья с тобой и останутся. Потому что сытый голодного не разумеет. Вон Наташка – и добрая вроде, и неравнодушная. Но разве она может понять? У нее проблема – портнихи лишние два сантиметра в талии платья оставили. А когда твои собственные родители тебя – под дых? По крохам удалось накопить на материал для выпускного платья, сшила Алена сама, очень красиво вышло, а они… нет, плакать она ни за что не будет… взяли и продали. И мобильник – тоже загнали. Ну как же! Трубы горят, на бутылку не хватает! Нет, плакать нельзя. Что толку плакать? Еще и Борьке что-то врать придется… Борька… Плакать сразу расхотелось. Повезло ей в жизни – она встретила своего Единственного. Самое главное счастье свое. Так чего расстраиваться из-за того, что остальная жизнь не такая… счастливая? Плохо, что ему о своих огорчениях не поплачешься. Он вспыльчивый, резкий, при этом – совсем еще мальчишка. Мальчишка, который изо всех сил старается побыстрее стать взрослым, а значит – помужски решать все возникающие проблемы. Если он узнает, что трясущиеся ручонки ее родителей дотянулись до ее выпускного платья и телефона – ох. Разнесет же в пыль всю их насквозь пропитую берлогу, которую домом и язык не поворачивается называть. Нет, ему нельзя говорить. Придется что-то выдумывать, врать – а врать Борьке так тяжело…

Алена вздохнула:

– Давай, надевай свой мешок наизнанку, сейчас заколем, чего там у тебя слишком свободно, застрочу по-быстрому, и все нормуль будет. Хватит сидеть, идти пора.

– Куда? – всполошилась Наташа. – Куда ты сейчас пойдешь? К своим? Ноль-два позвонить? Соседи и без тебя вызовут. Если уже не вызвали. Хотя толку-то конюшню запирать, когда лошадь свели… Как же ты так лопухнулась-то? Почему платье у меня не оставила? Лежало бы себе… А, ладно, чего теперь. Тебе и так несладко, – она с грохотом открыла швейную машинку. – Чтоб я никаких «я пойду» больше не слышала. Сиди у нас и не пищи. Скоро мать с отцом придут, ужинать будем. Ночуешь сегодня у нас. Так, что ли? – переодев платье швами наружу, она встала перед подругой.

Алена молча и споро заколола булавками «лишнее», осторожно стянула с Наташи платье, застучала машинкой. Подруга только головой восхищенно мотала, наблюдая, как ловко летают над нежным полотном тонкие Аленины пальчики. Ловкие-то они ловкие, только вот в порядок их в последний раз приводили леший знает когда. Может, две недели назад, а может, и все два месяца.

Нахмурившись, она вышла в соседнюю комнату – чтоб не смущать подругу – потыкала в кнопки телефона, вызвала на дом маникюршу.

– Срочно, пожалуйста! Да-да, прямо сейчас. Или в крайнем случае завтра с утра. И завтра же с утра голову надо будет сделать. Точнее, две головы – одна моя, вторая подруги. Обе безбашенные, – она хохотнула, хотя на душе было мрачновато. Ну ладно, хоть чем-то Алене она поможет.

– Иди мерить! – позвала та. – Талию я забрала, надо посмотреть, не тянут ли теперь подмышки…

К приходу Наташиных родителей готовое, уже отглаженное платье гордо висело на полуоткрытой дверце гардероба. Поздоровавшись, Алена опять кинулась было бежать:

– Наташ, ну пойми, позарез! Он же с тренировки ко мне обязательно зайдет. А там… сама знаешь. Ну и начнет разбор полетов…

– Леночка, что же это вы нас покидаете? – Наташина мама, Екатерина Борисовна, сбросив туфли, улыбнулась устало, но весело, даже как будто заговорщицки. – А мы-то с Тошей всяких вкусностей принесли. Я даже сказала бы, приволокли. Как верблюды, честное слово! С рынка в универсам, оттуда – в кондитерский, потом опять на рынок, потому что еще всякое вспомнили. Еле живые, я ног не чую. Вас порадовать-побаловать хотели. Ваш-то директор, Марат Измайлович наш милейший, когда я ему позвонила, только что «Славься, славься» про вас не пел – доволен, как не знаю кто. Говорит, наша школа в этом году по медалям первой в городе будет, в крайнем случае – второй. Ну а ему как директору от гороно и прочего начальства – почет и уважение. Спрашивал, какой вам подарок сделать.

– И ты, мамуля, посоветовала подарить нам жидкость для снятия лака? – съязвила Наташа.

– Вот за такие твои грубые шутки я не скажу, что ему посоветовала, – парировала Екатерина Борисовна.

– И на что, кстати, он не только согласился, но еще и благодарил за подсказку, – уточнил Наташин отец. – Ты куда бежать-то собралась, Аленушка? Что-то где-то горит?

Алена кивнула, вздохнув. От приветливости Наташиных родителей вдруг ком к горлу подкатил – так разительно это отличалось от привычных грубостей, как бы их помягче назвать, собственных предков.

– Бориса с тренировки бежит встречать, боится, что потеряется он, ах, бедный мальчик, – ехидно сообщила Наталья. – Он, видите ли, мобильник то ли отключает, то ли дома оставляет, чтоб ничто не отвлекало от движения к высотам спортивных достижений.

– Так-так-так! Ну-ка, разлюбезная моя, прекрати уже вредничать, – осадил дочь Антон Дмитриевич. – Дело-то простое. Алена, он ведь в «Дружбе» тренируется?

Девушка опять кивнула.

– Значит, сейчас мы просто позвоним в секцию и попросим, чтобы его предупредили. Ну чтобы он не к тебе домой после тренировки пришел, а к нам. По-моему, очень разумно. Тем более что после своих спортивных битв он будет голодный, как волк в конце зимы. Мы-то с Катюшей нынче с закупками что-то перестарались, как на роту запасли. Так что лишний голодный гость окажется очень кстати. Катя! – он подмигнул жене. – Там, в этой «Дружбе», одни мужики, а у тебя такой ангельский голос. Тебе и звонить, согласна? Тебе не посмеют отказать.

– Ох, подлиза! – засмеялась Екатерина Борисовна. – И это при детях! – Она шутливо шлепнула мужа по спине. – Алена, телефон клуба?

Та растерянно покачала головой:

– Я… не знаю.

– Ну не беда! – Екатерину Борисовну это затруднение ничуть не обескуражило. – Ната, давай быстренько ныряй в интернет, найди телефон, потом к нам на кухню. Мы пока богатства будем раскладывать. Кстати, девочки, на ваш выпускной мы заказали такие торты! Я плакала от зависти! Аленушка, разувайся быстренько, никуда мы тебя не отпустим. Антон, чего застыл, как египетская пирамида? Видишь, дети голодные целый день. Я по их тоскливым взорам и вздрагивающим носикам понимаю, что они готовы пихать в себя еду прямо с пакетами. Да, кстати о пакетах. Натусь, как, платье забрали? Все в порядке?

Алена прикусила губу. Не специально, нет. Обычная реплика про платье как плетью стегнула, напомнив то, что девушка заталкивала в самый дальний уголок сознания – что толку рыдать над сбежавшим молоком! Одна предательская слезинка, кажется, все-таки выскользнула…

– Та-ак. – Понятливый Антон Дмитриевич обвел всех взглядом. – Я пошел разгружать пакеты, дальше вы тут без меня. Жду всех на кухне, будем ужинать.

Екатерина Борисовна строго посмотрела на дочь:

– Кто-то, кажется, должен был найти телефон клуба?

Фыркнув, Наташа удалилась.

– Алена, – Екатерина Борисовна вздохнула. – Я знаю, что ты гордая и из тебя клещами лишнего словечка не вытянешь. Ладно, твое право. Тем более ты теперь взрослая. Почти, – устало опустившись в кресло, она потянула девушку за руку, усаживая ее рядом с собой. – Но ты же понимаешь, я Натку прижму, она все выложит. Или давай опустим подробности, просто скажи, чем мы можем помочь?

Вот потому-то Алена одновременно и тянулась в этот дом, и боялась сюда приходить. Здесь царила любовь. Даже когда Наташка совершала какую-нибудь глупость – а творила она их с избытком, – заканчивалось все не «проработкой», а дружеской беседой о том, «как распутать то, что запуталось». Ни разу Алена не слышала, чтобы кто-нибудь в этом доме повысил на другого голос. Разве что на Мартышкина, и то словно бы понарошку.

О том, что происходит в Аленином доме, Наташины родители знали, но… в общих чертах. Еще бы не знать, если она не только ночевать у них с явным восторгом оставалась, но, случалось, среди ночи прибегала, спасаясь от хмельного буйства «предков». Когда это произошло впервые, Антон Дмитриевич пошел к участковому. И не раз потом ходил. Но участковый только вздыхал: тупиковая ситуация. Да уж, тупиковая, хоть плачь. Вот и выскочила эта предательская слезинка.

– Ничем вы мне не поможете. Никто не поможет. Они же мне родители, куда денешься. А родителей не выбирают. Такой, видно, мне крест достался. Неси и терпи, – уже справившись с минутной слабостью, Алена нашла в себе силы улыбнуться. – Недолго осталось, пустяки. Вот получу аттестат и тут же уеду.

– А Боря как же? – удивилась Екатерина Борисовна. – Разве вы не вместе?

– Я… я не знаю… – Алена растерялась. Действительно, повторяя «уеду, уеду», она ни разу еще не задумывалась – как, куда? Как будто сглазить боялась, что ли? Но и вправду – куда? На деревню к дедушке, как чеховский Ванька Жуков? Только ведь нет у нее ни дедушки, ни деревни.

Наташка влетела в комнату, на ходу тыкая пальцем в телефонные кнопки, протянула аппарат матери:

– На. Там написано, что это главный администратор. Давай…

– Алло? Добрый вечер! – дружелюбным, но все-таки чуть официальным тоном поздоровалась Екатерина Борисовна, когда ей ответили. – Это из министерства вас беспокоят. Нет-нет, ничего, по личному делу. У вас там занимается мой племянник, Козырев Борис. Ах, знаете такого? Вот и замечательно. Нет-нет, не нужно его отрывать от тренировки. Просто, когда он освободится, скажите ему, что звонила Екатерина Борисовна. Да, так. И передайте, что его ждут у Костиных. И Алена здесь же. Записали? Благодарю вас, вы очень любезны. Нет, перезванивать не обязательно, просто пусть после тренировки едет к нам. Да, он знает куда. До свидания! – Отключившись, она подмигнула девочкам. – Вот и все проблемы. И никакой надобности нестись куда-то сломя голову.

– Девчонки! – донесся с кухни голос Антона Дмитриевича. – Вы там до утра шушукаться собираетесь? Борщ разогрелся. И вообще есть очень хочется…

– Боже, какая я голодная! – Екатерина Борисовна картинно всплеснула руками. – Алена, Ната! Мухой в ванную, мыть руки. Одна нога там, другая на кухне. Кстати, доча, – она сунула ей телефон и показала глазами на Алену. – Надеюсь, жизненные сложности не из-за того, что Алена, насколько я поняла, потеряла свой мобильник?

– Если бы только мобильник! – Наташа аж сморщилась от возмущения. – Главное-то – платье выпускное… фьюить! – она присвистнула.

Алена посмотрела на подругу с упреком и снова непроизвольно дернулась к входной двери. Но Екатерина Борисовна ситуацию контролировала, так что девушка угодила прямо в ее распахнутые объятья, успев еще не то ужаснуться, не то восхититься: надо же, она ведь нас насквозь видит, вот как, скажите, она про мобильник догадалась? Про платье-то Наташка проболталась сгоряча. А про телефон? По отсутствию выпуклости на кармане? Не Екатерина Борисовна, а Шерлок Холмс какой-то!

– Тише, Алена! – ласково сказала она, когда девушка попыталась вырваться. – Тише, девочка! Посуду будем бить в следующей серии. Если не передумаем. Значит, мобильник и платье… Вся трагедия из-за такой, уж поверьте мне, чепухи? Господи, а я-то напугалась! Думала, что-нибудь по-настоящему ужасное стряслось. Ну… например, Мартышкин с балкона свалился. Нет, я вижу, он на месте, но вот это действительно была бы беда. А платье и телефон… – не разжимая объятий, Екатерина Борисовна повлекла девушку в глубь квартиры, бросив сконфуженной дочери: – Что замерла, болтушка? К отцу на кухню – живо! По его стонам я слышу, что он затеял салат с кальмарами, так что требуется сторонний контроль. Представляете, девочки, мне приходится ревновать мужа к кальмарам! Я, должно быть, одна такая на весь мир.

– Мы тебя, мамуль, занесем в Книгу рекордов Гиннесса! – засмеялась Наташа.

– Занеси лучше белье в прачечную! – парировала Екатерина Борисовна. – Видали мы таких несунов. Точнее, несушек. Гиннесс, Гиннесс! Курица-несушка ты!

На этот раз засмеялась не только Наташа, но, следом за ней и Алена.

Екатерина Борисовна привела ее на кухню, когда салат с кальмарами был благополучно нарезан и заправлен, а борщ разогрет уже во второй раз.

– Вот так, ребятки! Всем падать в обморок! – Она вытолкнула перед собой чуть упирающуюся Алену в серебристо-бронзовом вечернем платье с высоким разрезом спереди. – Мне самой оно всегда казалось слишком вызывающим, а тут в самый раз. С Алениным цветом волос и глаз…

– Йес-с! – завопила Наташа.

– В десятку, – подтвердил Антон Дмитриевич.

– Мр-ряу, – проворчал Мартышкин, уже успевший под шумок стянуть со стола колбасный ломоть.

– Что бы вы ни говорили, а я достаю шампанское, – решительно заявил отец семейства, ныряя в недра холодильника. – Какие красотки вокруг меня! Оранжерея! – завершил он свою реплику уже с темной бутылкой в руке.

– Ната, доставай бокалы и фартук, – скомандовала Екатерина Борисовна.

– Зачем фартук-то? – удивилась дочь.

– Ну не переодеваться же Алене сразу, пусть посидит, привыкнет. Новый костюм требуется, как бы это сказать, обносить немного. Но мы же за столом, всякое может случиться. Поэтому фартук, – повернувшись к дочери, Екатерина Борисовна назидательно подняла палец. – Да, и не гляди такими завидущими глазами, ты в это платье все равно не поместилась бы. Да, кстати, и выпускное твое, насколько я помню, впритык планировалось, да? – обняв дочь, она ласково взъерошила ее пушистые волосы. – Какая отсюда мораль?

– Какая еще мораль? – Наташа притворно надулась.

– С утра ни грамма мучного или сладкого и – на турник, на турник, – засмеялась мать.

– Да ну тебя, мам! Можно подумать, я у тебя слон. Ну поправилась чуть-чуть, пока экзамены шли, потому что шоколадом мозгу помогала. А сейчас почти что норма уже. Вон даже платье немножко ушивать пришлось.

– Да шучу, шучу, – Екатерина Борисовна, потянувшись, чмокнула дочь в макушку.

Шампанское охладилось недостаточно, и пробку Антон Дмитриевич не удержал. С глухим «бум» она отрикошетила от потолка и улетела в прихожую. Мартышкин кинулся за ней с таким энтузиазмом, что, не вписавшись в поворот, покатился кувырком.

– Это не кот, а пикирующий бомбардировщик какой-то! – Екатерина Борисовна перевела дыхание. – До инфаркта когда-нибудь меня доведет своими полетами. Сердце обрывается, как представлю, что он расшибется.

– За здоровье кота будет второй тост. – Антон Дмитриевич наполнил бокалы. – А первый, как это у нас, лихих гусар, положено, за прекрасных дам. Ох, девочки, такие вы у меня все красивые – прямо голова, на вас глядючи, кружится!

Алена опустила глаза, но вместо игры пузырьков в золотистой глубине бокала увидела вдруг переполненные окурками ржавые консервные банки на застилающей стол засаленной газете. Сдвинутый в угол старенький, еще советский транзистор бормочет что-то невнятное, отец тычет непослушными пальцами в колесико настройки, поднимает глаза… остановившиеся, точно стеклянные. Пытается улыбнуться, но непослушные губы изображают только жутковатую кривую гримасу, в углу рта надувается пузырь, растет, расползается медленной, тягучей, отвратительной струйкой… Почему?! Почему «они» совсем другие? Да люди ли «они»? За что ей это?!

Прикрыв глаза, она поднесла к губам бокал. Свежий сладковатый аромат как будто смыл подступающий морок – страшное видение поблекло, отступило, растаяло…