…Единственным разумным объяснением того, что последовало за этим, было, как поначалу решил для себя Денис, то, что алкоголь окончательно повредил синаптические связи в его мозгу. Так бывает, и чаще не у запойных пьяниц, а при «алкогольном эксцессе», когда употребил однократно, после долгого перерыва, к тому же через меру. В отравленном алкоголем мозгу причудливым образом фантазия и реальность переплелись и соединились. Иначе то, что последовало, нельзя было объяснить.

Увы, не все то, что кажется нам разумным, действительно является таковым, и не все то, что мы отвергаем как невозможное, не существует в реальности. Денис никогда не выдавал желаемое за действительное и, недолго попрятавшись за удобной формулировкой «делириум тременс», вынужден был признать, что все, что случилось, произошло на самом деле, как бы ни хотелось обратного.

* * *

– Некто – это, собственно, я, – раздался ответ, и писатель с недоумением моргнул несколько раз, как говорят в народе, наводя резкость. Было чему удивиться: вместо Маргариты напротив него сидел мужчина.

Вот тебе раз, что за шуточки? Куда же делась Маргарита?

Мужчина казался старше Вишнякова, на вид около пятидесяти, но он был очень и очень ухожен. Иностранец? В его облике было что-то неуловимо чужое, нерусское, не азиатское или европейское, просто анонимно-иностранное. Смуглый, черноволосый, вьющиеся волосы подстрижены очень аккуратно, словно только что из парикмахерской, на висках серебрится седина, грамотно уложенная вдоль висков симметрично. Серый мягкий джемпер сидел на нем с элегантной небрежностью. Серебристый шейный платок. Ненавязчивый аромат дорогого мужского одеколона, тоже какой-то непривычный даже для благоухающей чем угодно Москвы. Как бы Вишняков хотел так вот выглядеть в свои пятьдесят, а лучше гораздо раньше – респектабельно, уверенно… по-хозяйски. Да, его визави казался настоящим хозяином жизни!

Черные, абсолютно такие же, как у Маргариты, глаза смотрели в глаза Дениса. Такие огромные и черные, что, казалось, в них нет ни зрачка, ни радужки, ни белков, одна лишь всепоглощающая чернота… Писатель моргнул. Да нет, померещилось. На него доброжелательно взирали обычные глаза – да, черные, но вполне человеческие.

– Приветствую, – чуть заплетающимся языком выговорил писатель. – Не понимаю, а где… а почему… а куда…

– Маргарите нужно было отлучиться, – с улыбкой ответил сидящий напротив. – Но не переживайте, все сказанное ею остается в силе, уверяю вас. Она очень грамотный редактор, великолепно разбирается в ведении издательского и писательского бизнеса, и вообще говоря, прекрасная помощница, не чета многим. А я как раз тот, кто с удовольствием придет вам на помощь.

И незнакомец многозначительно похлопал ладонью по толстой папке, перевязанной белой тесьмой:

– Это наработки вашего романа, дружище.

Глаза Дениса полезли на лоб. Это же его папка! Вот он, заломленный правый уголок, красные и синие полоски маркера – Ванюшка постарался, стоило папе отвлечься… С тех пор он папку убирал подальше от шаловливых детских ручек. Но она же… позвольте, она должна быть заперта дома, его папка! Как она сюда попала, черт подери?! Он что, домой к нему влез, что ли, этот незнакомец?! Иностранец, а говорит совершенно без акцента… А может, он…

– Ну что вы, я не домушник, – мягко рассмеялся тот. – Да и стал бы вор красть пусть и гениальную, но рукопись? Вряд ли у квалифицированного мастера по очищению чужого жилья от бренной суетности материальных благ хватило бы квалификации понять, что потенциально эта невзрачная рукопись дороже «Лестерского кодекса» да Винчи…

Денис похолодел. Он что, опять вслух разговаривает? Комплимент с упоминанием самого дорогого манускрипта писатель пропустил мимо ушей.

– Да не переживайте вы так, – дружески произнес его собеседник. – Никто вам зла не желает, никто в вашу квартиру не вламывался, никто вашего личного пространства не нарушал, можете быть спокойны. Мы вообще никуда без приглашения не ходим, можете поверить. А папка… Ну, что ж папка. То, что она сейчас здесь, говорит о многом, не правда ли? К примеру, о том, что я многое могу и о многом осведомлен. А будучи осведомленным, мне гораздо проще помочь, вы согласны?

– Э… в теории, да, конечно, – промямлил Денис, голова которого плыла и покачивалась словно пробочный поплавок на ряби волн. – А на практике я ничего… не понимаю… Что происходит?!

– Сейчас-сейчас, – успокаивающе произнес мужчина. – Вы ведь не очень хорошо себя чувствуете сейчас, правда? Сознание затуманено, настроение на нуле, да? Нет, это совершенно не годится для деловых разговоров. Переговоры нужно вести в здравом уме и твердой памяти, это я вам как юрист говорю…

Вишняков даже не пытался ответить. Собеседник его опередил:

– А вот так? – и загадочный посетитель кафе вдруг щелкнул пальцами левой руки. Сверкнула дорогая запонка, и в голове писателя тоже что-то неуловимо щелкнуло и… прояснилось. Выпитой водки как и не бывало, сознание стало ясным, туман из глаз ушел совершенно. Голова больше не была похожа на поплавок из пенопласта, Вишняков чувствовал себя на удивление посвежевшим.

– И вот так, – незнакомец щелкнул пальцами правой руки.

В ту же минуту проходящий мимо официант, тот самый, что недавно кидал неодобрительные взгляды в сторону надирающегося в одиночку писателя, остановился. Но, как оказалось, вовсе не для того, чтобы что-то спросить или сказать. Он просто замер, как в детской игре «море волнуется», а взгляд его был остекленело устремлен куда-то вперед. Денис проследил за его направлением. Вне всякого сомнения, официант внимал полной женщине, которая в этот момент что-то ему говорила – рот ее был открыт, а пухлый палец, украшенный острым розовым ногтем, недвусмысленно указывал на какую-то строчку в меню. Что же это такое?..

Денис с недоумением огляделся. Все посетители кафе тоже окаменели. Кто-то не донес до рта вилку с нацепленным на нее кусочком ветчины, волосы женщины за столиком слева взметнулись золотой волной и застыли, а красная струйка вина, текущая из бутылки в бокал, остановила движение.

Все это очень походило на стоп-кадр в кино. Сколько раз он видел фильмы вот с таким нехитрым спецэффектом. Фильмы! Но это ведь реальность… кажется. Это же реальность?!

– Что за черт! – невольно вырвалось у писателя.

– Не черт, – мягко остановил его порыв незнакомец, едва заметно поморщившись. – Не стоит так грубо. Черти вообще существа примитивные. Они суть служебные духи, полезные, не спорю. Должны же у меня быть свои двенадцать легионов, которые я мог бы призвать, если, скажем, меня захотят распинать, – незнакомец интеллигентно рассмеялся и отмахнулся, вновь сверкнув запонкой. – Неважно, но, прошу вас, не надо даже бросаться такими словами. Вы же писатель, вы знаете, какой силою обладает слово. Словом можно ранить и убить, а можно раны залечить, боль остановить… Скажем так, я ваш… друг. С той стороны красной линии. Красиво звучит, не так ли?

Денис внимательнее вгляделся в незнакомца. От него веяло несомненной властью. Силой, уверенностью и… покоем. В первые мгновения этой странной встречи писатель, разумеется, напрягся. Да и кто бы не напрягся на его месте?! Это все казалось безумием…

Но теперь его стало понемногу отпускать. Словно он стоял по ту сторону клетки с тигром, решетка поднялась, тигр подошел к нему… и ничего страшного не произошло. Просто подошел, обнюхал и, возможно, зевнул, явно не собираясь нападать. Или даже потерся о ногу, как большой кот. Может быть, просто не стоит делать резких движений?

– И у меня предложение, – продолжал собеседник как ни в чем не бывало. – Давай сразу на «ты», о’кей? Это как-то сближает, знаешь ли. И работается легче. Так сказать, разожжем огонь дружбы. Что согревает лучше, чем этот огонь?

И Вишняков пришлось пожать руку, которая совершенно по-свойски была ему протянута. Ладонь оказалась сухой, крепкой и на удивление надежной по ощущению.

Потом Денис снова перевел глаза на папку, перевязанную белой тесемкой. Да, это действительно была отпечатанная на разных принтерах в разные годы рукопись его романа «Дьявол в сердце ангела», точнее разрозненные ее куски, наработки, отрывки. Все же каким способом она сюда попала?..

– Ну-ну, не криминальным, – мягко улыбнулся его визави. – Примерно так же, как к Воланду попала сгоревшая рукопись Мастера. Хорошо, что твоя работа цела. Всего лишь не дописана…

Вишняков почувствовал, как неприятный холодок, словно змея, пополз по спине вдоль хребта. Денис ничего не смог поделать с этим ощущением.

– Я, безусловно, помогу тебе, – продолжил серьезно незнакомец, не сводя глаз с писателя. – Но только в том случае, если ты согласишься пересмотреть идею книги, как говорится, на корню. Маргарита права. Видишь ли, ты не совсем правильно понял сюжет, который я тебе подсказал.

– Прошу прощения, – даже поперхнулся от неожиданности Денис. – Но при чем тут вы?

– «Ты», – кротко поправил мужчина, но даже в этой его кротости сквозило нечто, от чего мороз шел по коже. – Помнишь тень на стене? Это был самый первый миг, после которого твое писательское воображение заработало в определенном направлении, верно?

Еще бы Вишнякову не помнить этого! Ведь этот миг стал отправной точкой всей его дальнейшей жизни, если вдуматься. Он изменил судьбу писателя, определил весь ее ход. В тот миг Денис подумал, что, возможно, появление этой тени было важнейшим событием его жизни, даже, пожалуй, важнее, чем знакомство с Мирославой. Воспоминание о Мире почему-то неприятно кольнуло, словно она была не к месту в цепочке его рассуждений. Но жена есть жена, а что важнее для мужчины, чем выбор дела своей жизни.

Денис плотно сжал губы, чувствуя гнев. За свой выбор он заплатил сполна, терпя и насмешки тестя, и немые укоры Миры – хотя та никогда и полусловом его не укоряла. Но он, Денис Вишняков, был готов отстоять свой выбор перед лицом равнодушного, непонимающего мира…

Даже если для этого придется изменить фабулу романа?

– А ты разве не узнал меня? – продолжал мужчина, улыбаясь. – Это ведь я главный герой твоего романа!

Денис ошарашенно уставился на собеседника:

– Как… Вы… ты…

– Да, он самый, – доброжелательно кивнул тот. – Настоящий, без обмана. Но сейчас не об этом. Помнишь свои ощущения от того дня, когда это случилось с тобой впервые?

Память немедленно перенесла Вишнякова в те далекие годы и довольно безжалостно погрузила в пережитые ощущения эйфории, которая складывалась из сладкой жути и восторга. Тень на стене! И не просто альтер эго, как у Шварца, бери выше! Он буквально задыхался несколько дней, пока лихорадочно переносил на бумагу планы, идеи. Не спал ночами, опоздал на несколько пар, некоторые прогулял, схлопотал нагоняй от руководителя курса – тогда к прогулам студентов еще относились строго, куда серьезнее, чем сейчас.

Окружающие буквально шарахались от Дениса, от его всклокоченного вида и отрешенных покрасневших глаз. Даже Мишка крутил пальцем у виска, а к Мирославе Вишняков и носа не показывал. Дня через четыре слегка отпустило, он опомнился и постарался упорядочить свою жизнь – наверстал упущенное в учебе, благо наверстывать пришлось не так много, повинился перед преподавателями, принес букет Мире…

– И не думай, что у тебя опять поплыла реальность, давай без этих… прости меня, дамских штучек, – внимательно глядя на него, заметил «друг с той стороны». – И давай-ка отсюда исчезнем. Переместимся в более приятное место.

Последовал неожиданный, но мягкий толчок, точно под ними дрогнул пол кабины лифта, и Вишняков немедля почувствовал, как лицо его обдувает ветерок с явным солоновато-горьким, морским привкусом. Действительно, невдалеке тихо плескалось ласковое море, лениво шевелили пышными султанами крон пальмы, приглашающе белели столики под полосатыми тентами; вдоль тротуара голубели скамеечки со спинками… Уютно и обыденно покрикивали чайки, по набережной прогуливались люди, слышался негромкий смех, обрывки чужой грассирующей речи, откуда-то даже доносилась нежная, журчащая мелодия, и знания французского хватило Денису, чтобы понять, что в песне женщина предлагает неизвестному мужчине раздеть ее. Все это было так уютно, по-домашнему просто, что Денис оторопел.

– Где это мы? – тихо спросил писатель.

– Это Канны, знаменитая набережная Круазетт, – коротко ответил его странный знакомец. – Сейчас в этом месте на два часа меньше, чем дома. Здесь проходят самые важные события мира культуры, но сегодня мы здесь не ради знаменитого фестиваля, просто погуляем по берегу Средиземного моря. Хорошо здесь, правда? И погода нынче радует. Ветер от моря не такой прохладный, как бывает иногда. Как думаешь, неплохо сюда приезжать периодически, а? У тебя будет такой шанс… но мы отвлеклись.

– Погоди, вы… ты… хочешь сказать, что ты… дьявол во плоти?! – наконец разродился Денис, точно ему не хватило словесного подтверждения там, в кафе, и коротко, истерически хохотнул.

– Грубо, грубо, – поморщился собеседник. – Да и суть не совсем верна. Как и суть твоей идеи. Давай-ка присядем, попьем кофе. Тут подают изумительные круассаны. Или, может быть, ты хочешь вина? Знаешь, какое тут чудесное вино! От него не пьянеешь, от него становишься… легким.

Вишняков поспешно помотал головой – с него хватило выпитой и чудесным образом выветрившейся водки.

– Ну, кофе так кофе, – покладисто согласился черноглазый. – Вино в следующий раз. Когда будет успех. Вино и успех прекрасно сочетаются. После того как ты добился того, что хотел, стоит найди время, чтобы насладиться достигнутым. Но у тебя успех впереди, потому пока что кофе.

Они неторопливо уселись за небольшой стол со стеклянной голубоватой столешницей, и тут же гарсон, ни слова не говоря, принес им сервированный поднос. Сразу стало ясно, что собеседник Дениса тут завсегдатай – они с гарсоном запросто болтали, перекидывались недоступными для понимания Вишнякова шутками.

– Пойми, ничего личного, – продолжал «друг с той стороны», аккуратно отпив глоток ароматной арабики. – Просто мне нужен человек, который, наконец, донес бы до людей правдивую историю обо мне, оставив в покое все эти обличительные байки, которыми вы так привыкли отгораживаться от реальности немного более сложной, чем четыре действия арифметики.

Образовавшаяся в разговоре пауза заполнялась теми же уютными звуками, словно естественнее их ничего быть не могло.

– Но почему именно я? – пробормотал наконец Денис. – В мире есть сотни… да что там, тысячи тысяч писателей куда удачливее… куда известнее меня! Талантливее, в конце концов! Которые всегда на виду, к мнению которых прислушиваются, чьи книги и выступления с нетерпением ждут… Почему?!

– Хороший вопрос, – точно только его и ждал, благожелательно кивнул собеседник, щурясь на клонящееся к закату солнце. – Почему именно ты? Я мог бы сказать, что у тебя, хм, талант, и это правда, но талант есть у многих, и большинство просто зарывает его в землю. Я мог бы сказать, что у тебя есть хорошая такая упертость, упоротость, как говорит молодежь, – и это тоже правда. Ты все замечаешь, хотя на многое прикрываешь глаза, а вмешиваешься лишь изредка. А еще у тебя есть амбиции, и ты не стесняешься их. Ты не лжешь – ни себе, ни читателям, не стесняешься называть вещи своими именами и не комплексуешь от того, что у тебя есть некие желания, считающиеся «неблагородными». Например, прославиться. Заработать денег. Утереть нос задаваке тестю, правда?

Денис молча кивнул, и его новый знакомый продолжил:

– Ты не испорчен славой, признанием и деньгами. Ты не привык продаваться и принимать позу «чего изволите, барин», как «именитые» писатели. И умеешь хранить чужие секреты. То, что ты неизвестен широкой публике, это как раз твой плюс. Имена, которые на слуху – это уже своеобразный штамп, клише, от которого этим знаменитым никуда не деться. Любые их книги читатель примет с восторгом и энтузиазмом, но при этом обесценится сама суть того, что должно дойти до сердца читателя. Публика воспримет их роман как очередное фэнтези, к ним не отнесутся серьезно. Те, кто популярны, работают на уровне Свадхистана-чакры, прости за грубость и откровенность. Они не проникают в душу, не касаются ее струн, они не могут ничего изменить в ней. Слепые поводыри слепых, они не способны понять других, потому что у них нет смелости пристально заглянуть в глубины собственных душ! Увы, мы создали их такими, это плод нашего кропотливого труда по превращению книги из сакрального артефакта в копеечный ширпотреб. Ты слышал, что говорила Маргарита? Это все – правда. Абсолютная правда, но правд, дружище, всегда больше, чем одна. И еще одна правда в том, что сегодня, как и тысячи лет назад, люди открывают книгу с подспудной надеждой найти для себя Откровение. Но маститые орфеи секса и насилия, называемые мэтрами, путаники слов и авторы банальных афоризмов не способны дать им Откровение. А вот неизвестное имя…