Читать книгу «3½. С арестантским уважением и братским теплом» онлайн полностью📖 — Олега Навального — MyBook.

Уж не знаю, что у него там за проблема возникла. Судя по истерическим ноткам в голосе, проблема была. Может, и вправду к петухам его посадили (но навряд ли), а может, те, к кому он подсел, объяснили, что, сломившись с хаты, сидеть теперь можно только с такими же, – неизвестно. Ясно одно: дважды просить о переводе в первый день пребывания в СИЗО – не очень хороший старт.

Для трагичности, наверное, нужно было бы написать, что первая ночь в тюрьме была бессонной. Но писать я постараюсь максимально честно, поэтому стоит признать, что заснул я быстро и прекрасно выспался.

Свет включают в шесть утра, но не будят. Обычно я вставал часов в восемь, но в первый день с непривычки, конечно, был с шести на ногах. Ну как на ногах – лежал себе и читал.

В обед тетечка передала мне письма, несказанно меня удивив. Есть, оказывается, такая услуга «ФСИН-письмо». Заходишь на сайт, пишешь в специальной форме письмо, в тюрьме распечатывают и отдают адресату. Если оплатить ответ, то к распечатке прилагается чистый лист, на котором адресат пишет ручкой. Потом его сканируют и отправляют на волю. Очень продвинуто и удобно.

Письма было два: одно – от матери, другое – от незнакомой женщины с фото меня, Вико, Степана и Остапа. Уезжая, я не взял фотографий и отдельно оговаривал, чтобы мне в случае чего их не слали: думал, это будет причинять душевные страдания. Тут я, конечно, оказался не прав, и очень было классно получить фоточку. Был тронут. (Потом я постоянно требовал высылать мне фотки и скопил несколько тысяч – если бы захотел их все пересмотреть, мог бы занять этим пару-тройку дней фултайм.)

Спросил тетечку, не подселит ли она кого-нибудь ко мне, ведь все-таки Новый год, одному скучновато. Тетечка сказала, что вероятность моей встречи Нового года на карантине стремится к нулю.

Потом пришел майор, который вчера был с правозащитниками, и куда-то меня повел по «Бутырке». Куда – уже не помню, на какую-то очередную регистрационную процедуру. Но это не сильно важно: главное – получилась экскурсия по тюрьме.

Шли долго, через кучу коридоров и дверей. Майор их отпирал и запирал, удивляя меня тем, как он безошибочно выбирает нужный ключ из огромной связки. Когда нам попадалась хозобслуга, которая выдавала обеды в камеры, мы останавливались, майор требовал закрыть окошко раздачи, и только потом мы проходили мимо. Это меня удивило: не очень понятно, что за опасность могла исходить из окошка, в которое пролезает только миска, но мне разъяснили, что таков порядок, и все вопросы отпали.

Проходя по какому-то из коридоров, увидел, что дверь одной из камер открыта и там роется куча сотрудников, выбрасывают в коридор что-то невнятное: веревки, сигаретные пачки, коробки спичек. Все жильцы камеры – человек, наверное, пятьдесят – находились в огороженном решетками торце коридора, через который пролегал наш путь.

«Вот она, первая встреча со злыми зэками», – с волнением думал я и, приближаясь, прокашлялся, чтобы случайно не поздороваться фальцетом.

Зэки выглядели очень зэками. Во-первых, все небритые, во-вторых, все нерусские, а значит – взгляд из-под моноброви и из недр темных мешков. В основном все стояли в куче, только трое барражировали туда-сюда, крутя четки и сутулясь.

– Всем отойти к стене, – приказал майор.

Его не послушались. Тогда он приказал еще раз, и зэки слегка подвинулись к стене, всем своим видом показывая, что это они не подчиняются приказу, а просто решили размяться и отойти, к примеру, к стене.

– Арестанты, всех приветствую! – говорю.

– Здорово, здорово! – много ответов и, кстати, дружелюбных.

– Из какой хаты?

– Пятьдесят седьмой. – Мне бы тут ответить, что с карантина, но я этого еще не знал, а зэки остались в задумчивости, что это за хата такая. Кстати, номер хаты на карантине пророческий, а почему пророческий, вы поймете, если знаете номера регионов РФ, указанные на автомобильных номерах.

На этом мое первое знакомство с зэками завершилось. По его итогам у меня сложилось впечатление, что из русских в «Бутырке» только я, майор и чувак-мошенник, но он не в счет.

Позже за мной пришли в камеру и сказали: «С вещами на выход». Я собрал все, что у меня было, – кроме казенных миски, ложки и кружки, так как у меня были свои (о чем впоследствии пожалел, потом они могли бы очень пригодиться в хозяйстве), – и поплелся куда-то по переходам «Бутырки».

Привели в другое крыло. Там надзиратель-девочка. Дородная и менее приветливая.

Подводят к камере № 298. Открывают. Хорошо. Камера маленькая, на четверо нар. Стоит в ней седой небритый мужик с очень печальным лицом. На столе – таз.

Вхожу, кладу матрас.

– Здоровенько.

– Здорово.

– Олег.

– Руслан.

Жмем руки.

«Чечен», – почему-то думаю я.

– Чечен? – спрашиваю.

– Почему? – удивляется Руслан. – Русский, из Владимира.

– А что в тазу?

– Оливье.

Не успел разложиться, заходят за мной – к адвокату. Долго куда-то ведут, там – мой адвокат Кирилл.

Ну, я в хорошем настроении, он тоже приободряется (наверное, готовился меня утешать).

Выясняется следующая штука. Меня отправили в тюрьму без приговора, чего вообще не может быть, так как непонятно, на каком основании меня приняли в СИЗО. Я вспоминаю, что мне дали какую-то бумажку, но она в камере осталась. Кирилл сокрушается, бумажка очень нужна, сегодня отправляют жалобу в ЕСПЧ. Зову охранника, прошу отвести в камеру за бумажкой. Охранник всем видом демонстрирует возмущение. Я объясняю ему, что очень надо, на кону жалоба в ЕСПЧ. Войдя в положение, он долго ведет меня туда, а потом так же долго обратно.

Почему я это все объясняю? Если кто-то сидел в московских СИЗО, он знает, что день визита адвоката выглядит так. Приходит сотрудник, со всего крыла долго собирает зэков, ведет их в адвокатское крыло и запирает в боксы. Там они ждут. Потом общаются с адвокатом. Потом снова боксы, и через три-четыре часа, когда все уже обезумели в клетках два на два метра, задыхаются от сигаретного дыма и нестерпимо хотят в туалет, их толпой ведут через всю тюрьму и разводят по камерам.

А тут я бумажку забыл – давайте вернемся! Есть все-таки свои плюсы в том, чтобы быть политзэком. Только вот главный минус – сидишь ни за что.

По возвращении в камеру я продолжил процедуру знакомства. Руслан был подавлен. К Новому году всей хатой, где он до этого жил, готовились основательно. Были приготовлены яства. В новогоднюю ночь он планировал устроить видеомост с застольем своей семьи. Внезапно его попросили с вещами. Вся камера долго сопротивлялась такой вопиющей несправедливости в канун Нового года, но начальник был непреклонен. Руслана, находившегося в прострации, собирали всем миром, дали таз с оливье, какие-то наспех собранные вещи, продукты и отправили, обняв.

В той хате было тридцать человек, которые уже успели стать друзьями. Там были телевизор, средство связи, богато накрытый стол. В этой хате был непонятный я, таз оливье, стратегический запас «Доширака» и колбасы, полное отсутствие мультимедийных девайсов и строгая девочка-вертухай. В 21:00 выключали свет и не соглашались его включить, несмотря на чудо Нового года.

О том, что Новый год наступил, мы узнали, когда заметили салют. Вся «Бутырка» начала бить в двери. Кстати, очень впечатляет.

Впрочем, попытка выйти на контакт с цивилизацией все же была предпринята. Когда я пришел от адвоката, Руслан заявил, что нам надо «наладиться». Я честно сказал, что не знаю как. Руслан призвал меня не беспокоиться, так как был «дорожником». Это сработало, я не беспокоился.

После отбоя мы стали делать «коня». Делал в основном Руслан. Я сочувствовал. Конь – это веревка, при помощи которой передается информация в записках («малява», «муля») и различные презенты («груза́»), в том числе и запретные («запреты»). Конь требует материала. Угнетенный чувством вины из-за того, что Руслана, очевидно, изолировали, просто чтобы у меня была компания, я пожертвовал простыню. У меня все равно была запасная.

Вычислив необходимую длину коня по высоте расположения решетки («решки») и предположительной толщине пола, Руслан мастерски нарезал из простыни тонкие полоски и принялся плести косичку, зацепив один край полос за решку. Я же стоял «на стреме», прислушиваясь к передвижению охраны у дверей камеры («тормозов»). Это было увлекательно.

Чтобы наладить связь с другой камерой, надо знать ее номер, неистово проорать его и предложить «наладиться». Шоковое состояние Руслана и моя неопытность в этих делах лишали нас знания о номерах камер, расположенных рядом. Ну, то есть мы знали, что слева 297, а справа 299, однако конструктивная особенность нашей решки и поджимающие сроки обесценивали эту информацию. Мы могли наладиться быстро, только спустив коня вниз, чтобы его удочкой поймали там. Наверное, можно было просто проорать соседям и спросить, какие номера у камер внизу, но это, видимо, несерьезный метод. Исследуя стены камеры, я нашел схему расположения хат вокруг, составленную прежними жителями хаты. Но, несмотря на это и на то, что Руслан сплел отменного коня, ничего не получилось. На голос никто не подтянулся. Когда мы начали налаживаться, было уже где-то 21:00.

– Все уже пьяные, – грустно сказал Руслан. – Новый год.

Так мы и встретили 2015-й. В полутьме ночника. В тюрьме внутри тюрьмы. Поедая оливье. Руслан, наверное, – в депрессии, я – не особо. Мне было интересно. Тюрьма все-таки.

1
...
...
9