– Что вы можете и что у вас есть?
– У меня к вам аналогичный вопрос.
– А вы, молодой человек, не слишком молоды, чтобы встревать в разговор старших? – Борис Аркадьевич показал зубки. Щас, напугал!
– В нашей паре старший я, и автор песен, кстати, тоже я! – Гоголь родился слишком рано и не увидел этой сцены, в противном случае немая сцена в «Ревизоре» была бы значительно более сочной.
– Вы? – он растеряно посмотрел на Татьяну, но та лишь подтвердила невозможное легким кивком головы. Мир совершал непонятные движения, а этого Борис Аркадьевич не любил, потому что за непонятками скрывались, как правило, неприятности. – Сколько же вам лет, молодой человек?
– Семь, с вашего позволения.
– И вы, не имея никакого опыта общения с женщинами… нет не так… не имея даже физической возможности этот опыт заиметь, написали сагу о любви к Прекрасной Даме?
– У меня хорошее воображение, к тому же эту сагу написал Николай Заболоцкий своей жене, которая ушла от него, – стал выкарабкиваться на первый план Малой.
– Непостижимо…
– Согласен, это одна из двух непостижимых вещей: космос и психика. Моя психика загадочна даже для меня.
– Так, ближе к делу. Что вы хотите? – стал стремительно приходить в себя Борис Аркадьевич.
– У нас есть автор хороших песен, которые можно сделать популярными, у нас есть клавишник, – я показал рукой на Татьяну, – есть пара интересных детских голосов! Есть источник финансирования и некий набор инструментов. Нам нужны три гитариста: соло, ритм и бас; саксофонист, ударник, мужской баритон или бас. В ответ мы хотим, чтобы вы организовали обучение наших школьников игре на указанных инструментах и в итоге создали приличный с точки зрения профессионализма школьный ансамбль. До этого момента один раз в две недели вам предстоит играть на танцах в нашем клубе и озвучивать наши праздничные мероприятия. Мы вам будем платить зарплату, поставлять песни и учить делать гешефт.
– Конкретно, – заторможено вымолвил Борис Аркадьевич, встал и пошел в угол, где на тумбочке стоял графин с водой. – А еще вы можете что-нибудь спеть?
Я пожал плечами, и мы с Татьяной спели без остановки две оставшиеся наши песни: «Трава у дома» и «Проснись и пой».
– Согласен, но у меня есть вопросы.
– Извините, перебью вас. Здесь есть место, где можно посидеть, выпить кофе и съесть мороженное? Мы с Татьяной Сергеевной как-то того…, не успели перекусить с утра.
– Напротив мороженица, подойдет? Можно в шашлычную, но там, боюсь, еще пары не развели.
Мы присели в мороженице, в углу. Я заказал три шарика мороженого с двумя порциями лимонного сиропа. Эта мечта сидела во мне ровно с того момента, как вселился в тело Малого.
– И все-таки я не понимаю, а, соответственно, и не верю, что вы написали эти песни. Такого в вашем возрасте не мог даже Исаак Дунаевский.
– С вашего позволения, Ицхак-Бер бен Бецалель-Йосеф вообще не писал стихов, а я вот, как видите, балуюсь.
– Вы кто? – спросил Борис Аркадьевич, но тут Татьяна уже не выдержала и весело рассмеялась.
– Все задают ему этот вопрос. А он всегда отвечает: «Конь в пальто». – сквозь смех выдавила она.
– И все же… как вы пишете? – уже более спокойно спросил Борис Аркадьевич.
– Не знаю, если честно. Ко мне приходит кусочек фразы, иногда музыкальная фраза, иногда сразу маленький фрагмент слов с музыкой, потом я их жую, добавляю, убавляю. Все это в голове. Получается песня, а потом записываю ее и, если могу, кладу на ноты. Вот сейчас у меня вертится интересная фраза, и я пропел:
– Я обернулся посмотреть, не обернулась ли она, чтоб посмотреть, не обернулся ли я. Она прошла, как каравелла…, – тут я запнулся и виновато развел руки. – Каравелла пришла прямо сейчас, а дальше увы… Правда, красивая фраза? Вот и мне от нее не отвязаться.
– Это чудо! – он надолго замолчал, а потом спросил:
– А дальше что?
– Приезжайте к нам в полном составе. Там посмотрите, что к чему, поговорим, обсудим детали, в том числе и финансовые, и вы примете решение.
– Договорились. А теперь, извините, но должен откланяться. Признаюсь, вы меня вывели из равновесия, надо побыть одному и подумать, – обменявшись координатами, мы расстались.
Завтра нас ждало Первое Сентября, веха, как ни крути, а потому, больше нигде не задерживаясь, рванули домой.
Невысокое утреннее солнце проникало сквозь сосновые кроны и бросало свои блики на футбольное поле, что в сочетании с полностью отсутствующим ветром и неподвижными деревьями создавало ощущение тепла, уюта и немного сказочности.
На поле выстроились строгие прямоугольники школьников, которые замерли в ожидании мероприятия по началу учебного года. Ну скажите, кому по силам остановить броуновское движение детворы, собравшейся первый раз вместе после отпуска, но вот, факт на лицо, стоят, и стоят неподвижно, и ждут, что скажет директриса.
Прямоугольники небольшие, самый крупный состоит из двадцати пяти человеко-детей, а самый маленький из шестнадцати. Вообще-то самым маленьким должен быть квадратик первоклашек, их всего пятнадцать, но они, как легкие лучники перед полками пехоты, построились в одну шеренгу впереди всех остальных. Уезжают селяне из деревни, скоро не удастся набрать полноценный класс и придется объединять школы из соседних сел. Но сегодня атмосфера не располагала к грустным мыслям.
С боков от линии школьной пехоты в несколько рядов выстроилась мощная поддержка из родителей и гостей. Сегодня на селе объявлен всеобщий выходной, а учителя, возглавляемые своим лидером, немало постарались, чтобы вывести на поле всех сельчан. Им это удалось. Пришел даже Иван Сергеевич, директор леспромхоза, который в это время обычно бывал уже не способен к осмысленным действиям и пребывал в состоянии «с бодуна». Жизненную силу ему придавала мысль о стакане, может, даже простой воды, которую он непременно выпьет после окончания праздничной процедуры. С каждой минутой воображаемый размер стакана вырастал… Но даже его цепляла некая необычность ситуации, а потому он терпел свои муки без особого раздражения и достаточно внимательно следил за развертывающимся действом.
Замыкала квадрат общего построения жидкая цепочка учителей. Их было немного, почти столько же, сколько и первоклашек. Кроме учителей-старожил, в строю стояли новички. Ценой невероятных усилий Нонна Николаевна нашла всех специалистов, которых мы себе наметили, только, к сожалению, не все смогли так быстро приехать.
К первому сентября успели приехать пять тренеров-спортсменов: три по легкой атлетике и два по боксу. Найти их оказалось самым простым делом, потребовалось лишь договориться с руководством института Лесгафта о том, что на базе нашей школы мы развернем место для постоянной стажировки студентов. Теперь они, сменяя друг друга каждые три месяца, будут работать у нас весь учебный год.
Неожиданно легко удалось найти специалиста по развитию памяти. Подсуетился Сергей Иванович Долгополов и нашел какую-то мутную кгбшную лабораторию, которая разрабатывает разные методики, в том числе и по развитию памяти. Их очень заинтересовала возможность опробовать свои программы на школьниках, да и, вообще, внедрить их в школьную программу. Так что дедок, которого они прислали, выглядит бодро и заинтересованно поблескивает глазами из-под очков.
Буквально завтра должен подъехать спец по быстрому чтению. Не знаю, насколько он спец, но то, что им изучено несколько западных книг на эту тему – факт. К тому же он яростный энтузиаст и неглупый человек, такое сочетание свойств позволяет надеяться, что результат мы получим.
Ведутся переговоры с Ревекой Самойловной, учительницей по шахматам, у которой учился я сам в своей прошлой жизни, а вместе со мной сын Корчного, ну и вишенкой на торте – Анатолий Карпов, будущий чемпион мира. Сама Ревека Самойловна, конечно, к нам не поедет, но обещала найти достойного спеца. Всех вдохновляет идея включить свой предмет в школьную программу, и в этом смысле преподаватель шахмат не исключение. Она загорелась этой идеей со всей добросовестностью своей старательной еврейской души. Обожаю ее! Еще с тех пор. Даже не забыл, как ее зовут, хотя такой чести не удостоился ни один мой школьный учитель.
Где-то через неделю после того памятного собрания педагогов Нонна приняла решение, с чего и как начать закладывать традиции нашего коллектива. Наиболее подходящим событием для этого было признано Первое Сентября. Для проведения праздника задействовали всех: школьников, педагогов и (что самое интересное и ценное!) родителей. Все включились в эту «стройку пятилетки» весело и энергично, создав специальный сводный отряд, который вобрал в себя все заинтересованные стороны.
Возглавила его Наташа Лисовская, замечательная и светлая душа из девятого класса. Она развила кипучую деятельность и заразила ею остальных. Скудные ресурсы решено было компенсировать фантазией. По их с Нонной задумке, главное – оставить максимально яркое впечатление у первоклашек, такое, чтобы не забыли до конца своих дней.
Я стоял в стороне от этого «безумия» и радовался, наблюдая за ним. Все идет правильным курсом! Ура, товарищи!!! Традиции, как таковые, абсолютно необходимы для любого коллектива. Настолько, что можно уверенно сказать: «Нет традиций – нет коллектива.» Это становой хребет, это то, что придает коллективу устойчивость и жизненную силу.
Об их значении много писал А.С. Макаренко, и партия ответила: «Есть!». Традиции, родившиеся в его колониях, были скопированы и со всей партийной непреклонностью растиражированы повсюду. По стране начали свое «победное» шествие общие собрания, советы командиров, праздник первого снопа, отдание чести колонистами, которое все знают как пионерское приветствие…, но вместе с этим захватывающим процессом… ушел смысл. То, что раньше было лицом коллектива, превратилось в непонятный идиотизм, который вызывал либо раздражение, либо равнодушие. Неизвестно, что хуже.
Я радовался тому, что у нас традиции не насаждались, а рождались в процессе творчества. Результат при этом не имеет абсолютно никакого значения, пусть он даже будет совершенно неудачным. Важно то, что и люди, и дети, уставшие после работы, шли в школу, чтобы потратить еще часик-полтора своего времени. Правда, весело потратить. Равнодушных не было совсем.
Задумка праздника была такая: решили провести будущих первоклашек «сквозь строй» родителей, которые должны будут создавать трудности будущим ученикам: бросать в них теннисные мячи, подталкивать руками, хлопать по заднице, цепляться к одежде, не пускать – и вытворять все это вдохновенно и с комментариями, в том смысле, что такое счастье достается не всем и его надо заслужить и отработать. Рожи лиц должны быть зверски устрашающими, чтобы не смахивали на игру или пародию.
После прохождения сквозь строй родителей дети попадают к десятиклассникам, которые с этого момента становятся их шефами. Они посадят их на плечи и вместе с ними примут присягу: одни – добросовестно учиться, а другие – помогать им и не позволять отлынивать. Первоклашкам будет выдан дневник и перьевая ручка, как символ ответственности перед теми, кому они приносили присягу.
Ряды учеников, родителей и педагогов замерли, ожидая начала действа. Нона Николаевна громко объявила: «Проверить этих детей!!! Способны ли они учиться и преодолевать трудности? А достойных – привести к присяге!!!». Ряды родителей двинулись навстречу друг другу и с грозными лицами стали приглашать молодых сопляков и соплячек попробовать свои силы и проверить, на что они способны. Нарастал шум, решительно перетекая в гам. Робкая колонна напуганных первоклашек, подгоняемая оставшимися восемью классами, хлопками в ладоши, свистом и раззадориванием, двинулась к страшным взрослым. Не обошлось и без незапланированных слез. Детский визг и гул взрослых голосов накрыл футбольное поле. Устроители мероприятия даже слегка заволновались, поскольку со стороны все выглядело очень страшно. Но раз уж решили, что запомниться на всю жизнь может только победа над собственным страхом, приходилось терпеть и ждать, когда первые детки покажутся из прохода.
Вышедших из-под пресса родителей поджидали радостные десятиклассники и присоединившиеся к ним недавние выпускники, которые, подхватив их на руки, подбрасывали в воздух со словами: «Это твоя первая школьная победа!». Потом дите попадало в объятия своего будущего шефа, который уже окончательно приводил ребенка в рабочее состояние, усаживал к себе на плечи и отходил к линии принятия присяги ожидать остальных.
Я стоял в строю десятиклассников, как одно из самых низкорослых существ, в первом ряду. На меня посматривали немного странными взглядами, но не шибко. Моя известность распространилась быстро, и даже начался процесс привыкания к такой аномалии. Те, с кем я работал поплотнее, уже перестали видеть во мне ребенка. Тем неожиданней приключился сильный удар в спину, который запустил меня на встречу с газоном. Встал я довольно резко, адреналин кипел во всю: уши пылали, в висках стучало, все мышцы звенели от напряжения, звуки стали тягучими, а движения плавно медленными.
Напротив меня стояла троица парней, ржала и что-то кричала. Я сосредоточился на центральном персонаже, потому что узнал в нем Вовика Оглоблю, представителя «золотой молодежи» поселкового масштаба. Как по мне, так крысеныш крысенышем, но он важен как центр кристаллизации. Вован был тем редким типом, за который побоялся бы взяться даже А.С. Макаренко. Его мерзкость читалась в глумливом лице, в изгибе рта со слюнявыми губами, в халдейской постановке корпуса, ну и, конечно, в глазах, которые непрерывно двигались, подавая хозяину сигналы о ситуации вокруг.
Здравый смысл запустить как-то не удавалось. Из всех мыслей в моих налившихся кровью глазах пульсировала и рвалась наружу только одна: «Валить… позорно!» Похоже, Вовик с дружками что-то почувствовали, потому как улыбки начали сползать с их лиц, освобождая место для оскалов, но они были слишком заторможенными для меня, разогнавшегося.
Удар по мочевому пузырю Оглобля принял с большим удивлением. Этому способствовал большой поток, который на всеобщее обозрение растекался по земле из штанов. Как-то среагировать он не успел, по причине встречи его причинного места с моей ногой. Схватка была закончена ввиду полного отказа от борьбы одной из сторон.
Остальным хватило команды:
– Брысь!… И чтобы рядом с ним я вас больше не видел! Урою!
Все эти события произошли так быстро, что не сильно поколебали бодро протекающую процедуру приема первоклашек в ученики. Атмосфера праздника наполнялась радостным настроением собравшихся, напитывалась, как дождевая туча влагой, эманациями светлых людских чувств. Поэтому ни Вован, ни пяток типов, подобных ему, не могли задеть кого-либо. Скорее наоборот, в таком окружении очень нелепо и неуместно выглядит любая человеческая гадость.
Нонна Николаевна решила сегодня не проводить занятий и затеяла чайный стол. Сводный отряд, созданный как раз с целью его организовать, уже приступил к работе и споро расставлял столы и скамейки….
Прежде, чем откушать чаю, мне пришлось познакомиться с папашей Вована, который руководствуясь родительскими инстинктами, решил встать на защиту своего отпрыска. В иерархии нашего села Иван Сергеевич стоял, пожалуй, на первом месте, незначительно обгоняя участкового Александра Сергеевича. Чисто внешне в его облике было много от Вована, или, наоборот, Вовчик был похож на своего отца. Разве что у сына не было глубоких алкогольных морщин под глазами и чувства превосходства над окружающим народонаселением, подчеркнутого выпяченной нижней губой. А, впрочем, кто там разберет, эту физиономистику. Я знал его заочно. Знание это было пропитано всеобщим презрением и пониманием того, что с таким явлением поделать ничего нельзя.
Увидев меня, Иван Сергеевич притормозил, видимо, пораженный несоответствием габаритов ответчика и истца:
– Это вот это тебя обидело? Ты в своем уме? Хочешь из меня посмешище сделать?
– Ты знаешь, как он дерется? Он с Искандером…
– Чего ты несешь? В нем 10 кг живого веса…, а в тебе сколько?
– Пацан, – он обратился уже ко мне, – ты чего дерешься?
– Он меня первым ударил и прилюдно оскорбил. У меня не было выхода: или пан, или пропал, – пробурчал я, внимательно изучая руководителя леспромхоза боковым зрением.
– Ты, это…, кончай мне тут! Несешь всякую чушь! – начал разгонять гнев Кутепов.
– Да, кончил, кончил уже. Чего вы хотите от меня? – продолжил я в конючливом стиле.
– Это… Что б так больше не делал, вот! – Ему явно пора было глотнуть живительного бальзама, потому как мысли начали путаться.
– Угу, – я сократил свою часть диалога до междометий, надеясь на взаимность. Вован стоял за спиной отца, и по нему трудно было понять, как он оценивает происходящее действо. Надеюсь, что не очень высоко, тогда хоть не придется еще раз драться.
– Что угу? Не будешь больше? – решил все же внести ясность Иван Сергеевич.
– Я не буду первым бить вашего сына. Буду только защищаться, – произнес я решительным голосом и кристально честным взглядом уставился на Оглоблиного папашу.
– То-то же, а то смотри мне! – похоже решил свернуть разговор наш сельский неавторитетный авторитет. Первая встреча закончилась ничем.
Прошли три учебных дня.
Вечером, когда мы с Нонной Николаевной, вошли в учительскую, там царил упадок сил и расстройство духа, а в воздухе плавал табачный дым. Эта сцена мне что-то напоминала, я не выдержал и засмеялся.
– Что вам кажется смешным, молодой человек? – разразился нервной тирадой Моисей Борисович, улучшатель детской памяти.
– А что, все так плохо, как выглядит со стороны? – спросил я, направляя вопрос в потолок. Легкое поскрипывание стульев возвестило о том, что меня услышали, а нарастающий скрип показал мне, что у сидящих включилась мысль, что вскоре вылилось в вопрос-утверждение:
– Что Вы можете в этом понимать? – ответ пришел как бы от потолка, то есть безымянным.
Нонна Николаевна вклинилась с очевидным предложением обсудить наши трудности. Трубу прорвало, посыпались реплики, монологи, воззвания и все прочие виды высказываний своего мнения, до которого, как всегда в этом мире, никому нет дела. Впрочем, как ни удивительно, но вскоре педагоги пришли к консенсусу, который можно выразить словами: так дальше нельзя, никаких сил на это не хватит, и, вообще, вся идея порочна, никто так не делает.
Действительно, три дня прошли в беспрерывной беготне большого количества людей по коридорам, причем происходило это с семи утра до семи вечера, по причине двух смен, которые мы организовали. Одна учится, другая работает, потом они меняются. Благодаря этому, дети находились под управлением школы 10–12 часов.
Неудивительно, что на третий день педагоги взвыли. В детской же части коллектива уныния замечено не было. Даже можно сказать, что две трети из них были рады такой жизни, потому что не соскучишься: и взрослым нравится, и самоуважение в тонусе. С оставшейся третью, наиболее влиятельной, как ни печально, нам предстояло «вести незримый бой». Это старшие дети, у которых в этом возрасте просыпаются сложносоставные интересы к миру и к своему месту в нем: к работе, к образованию, к противоположному полу, к друзьям и родителям.
О проекте
О подписке