Двадцатитысячные трибуны стадионов Канады и США, битком заполненные зрителями на играх сборных СССР и НХЛ, показали хозяевам североамериканского хоккея, что спорт – хороший бизнес. НХЛ начал организовывать и финансировать Кубок Канады в 1976 году, затем в 1981 г., 1984 г., 1987 г., 1991 г. В 1996 г. его переименовывают в Кубок мира.

Для меня первым знакомством с НХЛ на высшем уровне стал «Кубок Вызова» в Нью-Йорке, в феврале 1979 г. Три игры со сборной командой НХЛ, ведомой Бобби Кларком, который показывал, что он ненавидит СССР, всеми фибрами своей души, вызвали огромный зрительский ажиотаж. Переполненный Медисон-Сквер-Гарден смотрел на нашу команду с огромным интересом. «Кубок Вызова» в тот год заменил матч «Всех звёзд» А наши руководители смотрели на него через призму предстоящих Олимпийских игр – 80 г.

Это было своеобразное «тестирование» из трёх игр. После двух игр счёт побед 1:1. Третья игра значима как спортивное противостояние, но и имело значение «материальное». При отрицательном исходе серии наша команда довольствовалась бы только суточными, без премиальных.

Появление Володи Мышкина в воротах вместо Владислава Третьяка в этой решающей игре расценивалось, как очень рискованный эксперимент. Для уверенной игры команды необходимое условие – надёжный вратарь. Мышкин на уровне сборной по большому счёту, до этого ещё нигде не выступал.

Володя в этой решающей игре сотворил чудо, отстоял игру, не пропустив ни одного гола. Узнав английский перевод Володиной фамилии, профессионалы с восхищением говорили «Этот маленький мышь в воротах творил чудеса похлещи, чем в мультфильмах Диснея». Решающую игру выиграли со счётом 6:0. После этой серии наша команда, со слов спортивных обозревателей прессы США, перешла в разряд сильнейшей команды планеты.

Чемпионат мира в Москве этого же года подтвердил версию, высказанную в прессе США. Обыграв шведов 11:3, канадцев 9:2 и чехов 6:1, выигрываем чемпионат мира в Москве с большим преимуществом.

Всё это незаметно привело тому, что мы к Олимпиаде 1980 года в Лейк-Плэсиде ни одного серьёзного соперника не видели, хотя Виктор Тихонов начинал каждый последующий сезон одним и тем же предупреждением: «О победах забыли. Всё начинаем с нуля». Вот только этот самый «нуль» у каждого спортсмена был свой. Мастера «предсезонку» начинали враскачку, не спеша. Спешили только те, кто стремился попасть в состав сборной.

Предолимпийский сезон начался на месяц раньше, в июле, сбором «на выживаемость». Расширенный состав сборной каждому из приглашённых игроков давал шанс стать участником Олимпийских игр. Если молодые, амбициозные и уже набравшиеся опыта Зинэтула Биллялетдинов с Василием Первухиным, Вячеслав Фетисов с Алексеем Касатоновым, братья Голиковы и Саша Мальцев чувствовали себя уверенно, то звену из Нижнего Новгорода – Мише Варнакову, Саше Скворцову и Володе Ковину нужно было ещё доказывать своё право быть в сборной. Саша Скворцов говорил, что сборная – это быстро идущий поезд, успел вскочить – едешь, не успел – жди следующий, а он может и не прийти.

Команда СССР в условиях сбора напоминает плывущую подводную лодку. Тот же замкнутый круг однородного коллектива с режимом подъёма и отбоя, с чёткой поминутной программой действий. Шаг в сторону возможен, но некуда. Личные машины запрещены, а до ближайшего ларька с пивом за двадцать прогулочных минут не доберёшься, да и много не возьмёшь, если бегом. И только Серёжа Капустин умудрялся прятать своё авто за седьмым углом и неведомо, когда и кто успевал наполнять пивным содержанием «багажный бар» его автомобиля. Запретный плод всегда и для всех сладок.

Шахматные дебюты Володи Петрова с Володей Ясеневым или с Борисом Михайловым азартно затягивались по времени настолько, что Георгий Авсеенко, не дождавшись пациента на массаж, крепко засыпал в кресле. Однажды и я был приглашён в этот коллектив на проведение массажа к определённому времени. После получасового ожидания конца шахматной партии между Володей Петровым и Борисом Михайловым, встал и ушёл на массаж к Валере Харламову, который ждал. На следующий день после ворчания на меня «великих», был вторично приглашен делать массаж к определённому времени. Процедуру начали вовремя. Увлечённость королей хоккея – это прекрасно, но порядок должен быть.

Из тренировок самым желанным был футбол.

Игроки его за нагрузку не считали. После любой тяжелейшей работы, если объявляли футбол, сверкающих глаз было не сосчитать. Играли увлечённо и с азартом, которого могло хватить на несколько футбольных сборных.

Деление на команды было быстрое и простое. Игроки ЦСКА против всех остальных. Кстати, это футбольное соперничество переходило и на лёд. Хоккеисты ЦСКА диктовали психологический климат в сборной. Климат максимального азарта, неуступчивость во всём, абсолютное лидерство от пятачка на льду до очереди на массаж. Наверное, поэтому такие интеллигенты, как Хелмут Балдерис, Сергей Капустин и Сергей Немчинов, так и не смогли стать «цсковцами».

Спорить с тренером позволял себе только Володя Петров. Это было для него, как хобби. Он возражал по каждому поводу: от режима дня, до режима тренировок. Но когда нагрузки зашкаливали за предельные возможности и было невмоготу, игроки «коллективом» шли только к Виктору Тихонову, а не ко второму тренеру Владимиру Юрзинову, и просили передышки, зная, что только он может пойти навстречу просьбам, заменяя кросс футболом или занятия в зале атлетизма на сауну, бассейн и массаж. Тренер частенько шёл навстречу.

Сбор окончен. Игроки разъехались по своим клубам, продолжая подготовку к первенству СССР. Мы же с Георгием Авсеенко, моим предшественником и наставником в хоккее, «талисманом» сборной, великим, безотказным «пахарем», разъезжали по клубам, помогая игрокам сборной команды восстанавливаться и более эффективно готовиться к Олимпийским играм.

Первый стартовый турнир олимпийского сезона на приз газеты компартии Чехословакии «Руде Право». Сентябрь, начало сезона. Тренеры комплектовали новые игровые звенья. Вместо Гены Цыганкова в паре с Володей Лутченко появился Алексей Касатонов, к Серёже Бабинову поставили Вячеслава Фетисова, Сергей Макаров играл с братьями Голиковыми, тройки Бориса Михайлова и Виктора Жлуктова были не тронуты.

Турнир прошёл почти спокойно, если не считать последней игры со сборной Чехословакии. Зрителей и игроков «заводили» какие-то люди – нам припомнили ввод танков в Прагу в 1968 году (о спасении Праги теми же танками в 1945 году никто не вспомнил). Игра началась жёстко. При поддержке рефери игроки соперника нам устроили гладиаторский бой. Только после того, как Валера Васильев, абсолютно «по-спортивному», технично (даже судьи не заметили) убрал самого петушистого, да так, что его пришлось унести на носилках со льда, игра сразу вошла в спортивное русло. Сборной СССР, как победителю турнира, организаторы вручили традиционный хрустальный приз – Кубок газеты «Руде Право» и пообещали, что такого безобразия на льду больше не повторится. Но всё равно политика и спорт всегда идут рядом.

Дворец спорта в Лужниках после чемпионата мира 1979 года встречал команды участников игр на приз газеты «Известия» празднично. Наша раздевалка рядом со сборной Швеции, с коллегами которой у нас установлен хороший бартерный контакт. Дефицит в шнурках, тейпе, дисках для точки коньков и многом другом всегда покрывался советским шампанским, к которому шведы были неравнодушны.

Тренеры продолжали экспериментировать с составом команды. К братьям Голиковым поставили Сашу Мальцева, Сергея Макарова – перевели в звено Виктора Жлуктова, в четвёртом звене играли Юрий Лебедев, Владимир Лаврентьев, Сергей Капустин. Темп игры, азарт, общий настрой задавало первое михайловское звено. Капитан Борис Михайлов, в трудные для команды моменты, личным примером, кидаясь на «амбразуры» соперников, увлекал за собой всех, кто сомневался или не был уверен в себе. Без гола с игры не уходили. Остальные тянулись за первыми, стараясь показать свою индивидуальность.

Если об игре Валеры Харламова уже ходили легенды, то Хелмут Балдерис, только начинал откладывать в свою «копилку» такие потрясающие элементы технического мастерства, что соперник, порой терялся, не зная, что делать в своей зоне. Сергей Капустин за свою стартовую скорость был прозван «мотор». Он мог убежать от любого соперника, а его кистевой бросок в створ ворот был не только точен, но и мощен настолько, что многие вратари в командах соперников не успевал реагировать. Юрий Лебедев по кличке «хилый» мог столько держать, владеть, управлять шайбой, сколько хотел, даже если на его «хилые» плечи наваливались один, два и больше соперников, успевал из-под них отдать ювелирный пас своему партнёру.

На игры в Лужники мы ездили из Новогорска. Ночью ударил сильный декабрьский мороз. Весь транспорт заскользил, как на «не точеных коньках». Нам предстояла игра со сборной Канады. Выехали, как обычно, но въехать в куркинскую гору наш Мерседес-Бенц не смог ни с первой, ни со второй попытки. Всей командой под общий гогот и улюлюканье, втянули автобус наверх, сделав замечание всеми любимому шофёру Николаю Малёшину; «Не умеешь рулить, не садись». Никакой его вины в том ЧП, конечно, не было.

Как и «положено», после финального матча огромного гжельского «Снеговика» вручили капитану сборной СССР Борису Михайлову. Все лучшие амплуа – наши: нападающий, защитник, вратарь. И ведь всё было справедливо.

До Олимпийских игр оставался месяц. Ещё пару лёгких игр с любым соперником и мы готовы к Олимпиаде. Так нам не только казалось, мы были в этом уверены.

Настал февраль 1980 года. Укомплектовавшись и экипировавшись в олимпийскую форму, сборная СССР вылетела в США. В «отходящий поезд» успели вскочить из нижегородских только Саша Скворцов. Впервые в составе команды появился Володя Крутов, воспитанник школы ЦСКА, которого все считали преемником и последователем Валеры Харламова.

Нью-Йорк встретил сборную СССР статуей Свободы и стройными небоскрёбами. Разместили в одной из шикарнейших гостиниц – «Уолдорф Астория», на 27 этаже. Наши войска уже больше месяца в Афганистане. Обстановка вокруг нас заметно накаляется. Службы безопасности США максимально бдительны. Три двухметровых ФБРовца с нами с утра до вечера, на весь период пребывания в США. На этаже, где разместилась команда, они посменно дежурили 24 часа в сутки перед лифтом, сидя на одном стуле, ноги на другом, так что все входящие и исходящие – под неусыпным контролем.

Нас всех предупредили, что выходить на Бродвей после 18.00 можно, но нежелательно, так как могут подойти негры и попросить деньги, которые должны у вас лежать в наружном кармане, если полезете во внутренний, могут убить. Желание побродить вечером по Бродвею сразу отпало.

Уходящий в небо, абсолютно круглый спортивный комплекс Медисон-Сквер-Гарден напоминал резервуар для нефти, без окон, с плоской крышей. Многоэтажность сооружения заставляла нас плутать, пока мы не выяснили, что хоккей – на третьем этаже, а баскетбол – на шестом. В каждом из этих залов от 10 до 15 тысяч зрителей. Грузовой лифт, который мог сразу поднять две хоккейные команды, напоминал грузовой подъёмник на стройплощадке. Находясь в центре Нью-Йорка, среди небоскрёбов, комплекс Медисон-Сквер-Гарден, совсем не смотрелся громадиной, но если вы подходили к входу и смотрели на его верх, шапка с головы падала.

Раннее утро. С «папой Толей» спешим на арену. Папой Толей называли талантливейшего администратора сборной команды, а если официально, то Анатолий Владимирович Сеглин. Наличие железного занавеса, нехватки всего и во всём в эти годы, для Папы Толи не было преградой, а слово «дефицит» для него просто отсутствовало и в СССР, и за рубежом.

Человек широкой натуры, из английского зная только «мейби ес и мейби ноу», он великолепно понимал всех, и его понимали все народы мира. В бытность хоккейным судьёй на чемпионате мира, он имел неосторожность, сидя в будке, из которой фиксируют забитый или не забитый гол, заснуть. К несчастью, соперник забивает сомнительный гол. Команды рванули апеллировать к судье в будке, который ничего не зажег. А что мог зажечь сладко спящий судья?

Наши отнеслись к этому моменту с пониманием, зная, что Папа Толя предшествующий вечер и всю ночь угощал всех судей планеты с русским хлебосольством, а наутро принеприятнейшая новость: внеочередное дежурство за воротами. Ну какой организм выдержит такую нагрузку? Из судейства пришлось уйти. Он стал великолепным администратором сборной команды СССР. Его жизнь была посвящена двум необходимостям: достать и обеспечить.

С Папой Толей сборная команда СССР никогда не испытывала нехватку в хоккейном оборудовании, хотя частенько, по возвращении из-за рубежа слышали зычный папин голос: «Опять сборную грабят!». Это означало, что где-то что-то с воза упало. Но не пропало, так как укладывалось штабелями в запасники хоккейных кладовок, куда приходили с просьбами не только хоккеисты, но и высшие партийные чины государства. Все всегда были довольны.

В это раннее утро у арены, мы встречались с помощником посла в США, с которым Папа Толя дружески расцеловался, передавая и забирая какие-то посылки.

К игре с олимпийской сборной США было всё готово. Лёгкое возбуждение игроков в раздевалке от встречи с Нью-Йорком, от олимпийской экипировки, гостиницы «Астория», но не от команды соперника. Игра началась активно. Все звенья, смяв слабого соперника в первом периоде, третий доигрывали вполсилы. На табло 10:3 в нашу пользу.

Торжественный совместный ужин в ресторане поражал изобилием, от лобстеров до восточных яств.

Игроки сборной олимпийской команды США с удовольствием брали автографы у наших мастеров. Тостов, пожеланий обеим командам не было конца. Нас чествовали, как будущих олимпийских чемпионов. Мы не возражали и не сомневались, считая, что в данное время для нас соперником был только ветер. Тем более, что все усиленно убеждали нас, что сборная США состоит из студентов (она играла в этом составе почти два сезона, провела больше полусотни матчей, встречалась с командами НХЛ).

На следующий день, погрузившись в автобус, едем в Лейк-Плэсид. Ехали шесть часов. В салоне музыка сменялась шуточными американскими видеофильмами, своих мы тогда ещё не имели. Да и первый иностранный, большой телевизор «Тошиба», купленный Сашей Скворцовым, в Новогорске смотрели всей командой с большим восхищением, нажимая кнопки под экраном. Но однажды вдруг «ящик», как говорят, вырубился, экран погас, никак не могли включить. Все искренне огорчились за Сашу, не зная, что один из игроков, стоя за спинами всех, выключил его при помощи пульта. Пульты только начинали входить в наш обиход. Смеялись до слёз.

Через шесть часов наш автобус подрулил к шатрам среди снежного поля. В шатрах проходила аккредитация – выдача олимпийского паспорта, дающая право быть участником Олимпийских игр. С ней ты ощущаешь себя хозяином земли. На Олимпийских играх без аккредитации, которую не может заменить ни один документ, ты – никто и ничто.

Каждый, одев на шею, олимпийский паспорт, сел в автобус и всей командой поехали на арену. Хоккейный стадион с двумя сообщающими катками расположен на пригорке. Внизу, как на ладони конькобежный стадион. Старты конькобежцев смотрели, когда были свободны. Всех поражал своей мощью белокурый Эрик Хайден. Это был будущий пятикратный олимпийский чемпион с длинными вьющимися волосами, высокого роста, привлекавший всех болельщиц Олимпиады.

Лейк-Плэсид нельзя назвать городом. Одна улица с отелями и маленькими магазинчиками на берегу большого озера. Всё остальное – домишки дачного образца.

Командная раздевалка большая, квадратная. Каждый занял для себя удобное место. Вратари – ближе к выходу. Валера Харламов рядом с Сашей Мальцевым и Валерой Васильевым, они дружили. Борис Михайлов рядом с Володей Петровым, Хелмут Балдерис с Витей Жлуктовым, Сергей Бабинов с Володей Лутченко, а молодым Серёже Макарову и Володе Крутову – оставшиеся места.

Количество жилых мест в Олимпийской деревне было ограничено. Руководство нашей команды разместилось рядом с ареной. Папа Толя остался досервировывать раздевалку, а мы поехали в Олимпийскую деревню, о которой были наслышаны ещё в Нью-Йорке. Ехали минут пятнадцать. Вдоль всей дороги стояли пикеты с транспарантами, призывающими бойкотировать Олимпиаду. Новенькая, только что построенная колония-тюрьма для малолетних преступников, должна была быть нашим домом на время Олимпийских игр.

Тщательный досмотр личных вещей, при входе в Олимпийскую деревню, выглядел как проход арестантов в зону строгого режима. Перед турникетами снимали с себя всё, что могло звенеть – от заколки в волосах у женщин до ремня на поясе у мужчин. Личные вещи, от косметичек до зубной щётки, всё из сумок вываливалось на стол. Всё должно быть увидено и потрогано. Терроризм Олимпиады 1972 г. в Мюнхене не должен повториться. После проверки входим в Олимпийскую деревню – это впервые нами увиденная колония-тюрьма.

Больших размеров котлован по периметру возвышающихся небольших гор окружён высоким двойным забором с колючей проволокой. За забором снаружи автоматчики. Вышек нет, но они и не нужны: с вершин холмов вся олимпийская деревня видна как на ладони. С двойственным чувством, глядя из котлована на охрану с автоматическим оружием, ребята ощущали себя наполовину заключёнными, наполовину олимпийцами. В котловане здания тюрьм абсолютно круглые. Для каждой делегации – своя, окрашенная в определённый цвет. Наша «тюрьма» была голубого цвета.

Металлическая ёмкость, двухэтажная, с одним входом. Внутри, по периметру первого и второго этажа, камеры. Вход на второй этаж от центра по металлической лестнице на решётчатый металлический балкон и по кругу – в любую келью. Дверь в камеру, как и положено в тюрьме, металлическая с окошечком, открывалась с грохотом. Все объявления и предупреждения тренеров открывать и закрывать их тихо, были бесполезны и невыполнимы.

В шесть утра, когда биатлонисты и горнолыжники, жившие на втором этаже, уезжали на свои полигоны, пронизывающий металлический звон отражался эхом вперемежку с цоканьем шагов по балкону. Вся делегация просыпалась, провожая доблестных олимпийцев на ратные подвиги. Хоккей не оставался в долгу, когда вечерняя игра заканчивалась в 23 часа. К постелям мы добирались где-то после часа ночи, а засыпали и того позже. Но в утренней металлической побудке ты не мог не участвовать, кляпы в ушах не спасали.