Читать бесплатно книгу «Любовь как сладкий полусон» Олега Владимировича Фурашова полностью онлайн — MyBook
cover





Итак, Нина, обходя лужицы, островки снега и грязи, приближалась к Кондрашову. На ней был новенький, с иголочки светло-голубой плащ, на который ниспадали пышными волнами её тёмно-каштановые волосы. На ноги она надела туфельки на каблуках-шпильках, удачно гармонировавшие с её ладной фигурой и облегающей стан верхней одеждой. Её взволнованное лицо и сияющие глаза источали неизмеримое блаженство и ожидание комплиментов. На фоне приземлённого сельского пейзажа девушка смотрелась, словно Елена Прекрасная в разрушенной и разграбленной Трое.

В свете всего вышеизложенного становится объяснимым, что Кондрашов стушевался вкупе со своими резиновыми сапогами сорок второго размера, оптимально подходящими для деревенской слякоти. Он непроизвольно подтянулся, стремясь выглядеть выше и стройнее. Слова упрёка спешно канули с его языка в глотку, пищевод, желудок и куда-то ещё дальше. От недавнего нетерпения и максимализма сохранился лишь скромный жест, проявившийся в том, что Юрий выразительно постучал пальцем по циферблату часов, да и то, предварив это движение громким восклицанием: «Кгм-кгм…Здорово!…Ты самая красивая девушка Ильска и его окрестностей!»

Щёки Нины в ответ вспыхнули ещё ярче благодарным румянцем. Провожатый протянул руку к её запястью, однако Самохина по-взрослому подхватила его под локоток, прижалась к нему, и они зашагали вдоль забора, не находя темы для разговора от церемонности и деликатности момента.

– …Ну и как я тебе? – наконец осведомилась модница, ступая на дощатый тротуар, отчего её модельные туфельки звонко зацокали. – Нравлюсь?

– Не то слово, – отвечал Кондрашов, стараясь не шлёпать сапогами по мокрым доскам. – Я сражён наповал.

– Хоть сейчас под венец? – не успокаивалась девушка, продлевая период мужского признания в восхищении ею.

– Ну…если жениха подыскать.

– А ты-ы?

– В таком-то виде? – критически усмехнулся юноша.

– Ты для меня и такой бы сгодился, – высказала ответную любезность первая деревенская красавица. – В порядке особого исключения!

И на волнующем пике взаимной откровенности, путь парочке преградил перекрёсток, разбитый от распутицы в грязное месиво.

– Ваши предложения, сударь, – озабоченно обратилась Нина к Юрию, бережливо переступая в своих модельных «лодочках».

– Нет таких преград, сударыня, что остановили бы русского первопроходца! – проговорил тот с напускной невозмутимостью.

И не успела модница охнуть, как он подхватил её, плотно притиснул к груди и понёс через грязь.

– Юра, так ты повёл бы меня к алтарю? – касаясь его лица душистым локоном, томно проворковала девушка.

И она выдержала продолжительную паузу.

«Ох, и умеют же дамы задавать сложные вопросы в наиболее неподходящие моменты!» – посетовал про себя озадаченный носильщик пикантной ноши, разом постигая на практике и особенности женского духовного устройства, и выбирая безопасный маршрут, а также храня молчание из-за перебора вариантов адекватного ответа.

Решение нелёгкой (в прямом и переносном смыслах) задачи осложняло три привходящих фактора. Во-первых, Самохина была ладной, но и весьма крупной девицей. Во-вторых, Юрий впервые в жизни удостоился чести прижимать к себе отнюдь не мешок с овсом, а «занозу сердешную». И это значило, что справиться с мужской миссией нужно было легко и элегантно: без пыхтения и сопения, всхлипов и кряхтения, надрыва и судорожных рывков. И, в-третьих, предстояло дать обязывающий ответ на тему, о которой он прежде всерьёз и не помышлял.

Потому Кондрашов, внешне легко паря с деликатным грузом над бездорожьем, внутренне действовал на пределе сил. Да к тому же посреди скользкого месива, когда ноги и без того разъезжались, как «у пьяного сивого мерина», его голову некстати посетило бедовое сравнение. Сравнение о том, что по комплекции Нина, пожалуй, несколько тяготеет к пресловутой Маньке из Большой Захотихи, а загнанный на футбольных тренировках кавалер (хоть и превосходящий её на полголовы в росте) – к Манькиному папашке. «Сладкая парочка!» – подумалось юноше.

И происходящее представилось ему в столь забавном свете, что он едва не расхохотался, а «потешная слабость» начала разгибать предательски задрожавшие пальцы. Благо, выручило то, что девушка с готовностью обхватила юношу обеими руками за шею и прильнула к нему.

Н-да! Несметное количество положительных эмоций отразилось бы на лице Юрия, прижимай он к себе «самую красивую девушку Ильска и его окрестностей» в иной ситуации. Теперь же он преимущественно мечтал о том, чтобы добраться до твердыни земной, откуда тротуар тянулся уже до самого клуба. И вполне объяснимо, что Кондрашов, выгадывая время, не нашёл ничего лучшего, как заторможено и неловко пошутить:

– К алтарю?…Ах да, в качестве надёжного стража с колуном…

– Вот ещё! – чуть обиженно надула губки Нина. – Я тебя вижу в качестве того, кому я… позволила бы снять с меня фату! В нужное время и в нужном месте. Так как?

– Мне же скоро осмьнадцать стукнет, – поёрничал кандидат в женихи. – И тогда забреет паренька военком…

– Надо, так я и армию пережду, – настаивала на определённости Самохина. – Так как: ждать?

– Ждать. Конечно, ждать, – облегчённо откликнулся тот невольно подсказанным самой девушкой ответом.

– Взаправду?

– Угу.

Вот таким образом и завершилась их первая душевная близость, которую одна сторона восприняла как неофициальную тайную помолвку, а вторая расценила в качестве ни к чему не обязывающего неопределённого обещания.

Кондрашов облегчённо вздохнул, поставив Нину на тротуар. А «конспиративная невеста» щедро вознаградила «замараевского рикшу» за заботу: вставая на ноги, недвусмысленно прихватила своими чувственными губами его горевшую от напряжения щёку.

5

В коридор клуба парочка вошла с опозданием, услышав разноголосицу, доносившуюся из кабинета заведующего. Соблюдая этикет и оберегая Самохину от возможных претензий за опоздание, Кондрашов распахнул двери и шагнул за порог первым, прикрывая собой спутницу.

Помещение основательно было заполнено молодёжью. И Юрий, вспоминая нечто, вычитанное им в книжке про старину, дурашливо отвесил присутствующим поясной поклон и громко провозгласил:

– Привет честной компании! Наше вам с кисточкой!

– О! – живо отреагировал на их появление Володя Попов, работавший с Кондрашовым в одной производственной бригаде. – Опоздавшему поросёнку – титьку возле попки! Свободных стульев-то и нету.

– И ещё пусть покажет, в котором месте у него кисточка, – пробасил из угла Виктор Кропотов.

– Жених и невеста! – проницательно съязвил кто-то из девушек. – Вон…какие возбуждённые…Или вам сразу марш Мендельсона сыграть?

– А вам – реквием Шопена? – резко «ощетинился» из-за двусмысленных намёков Кондрашов.

– Э-э-э, нет, други мои! – Сглаживая остроту пикировки, вмешался Лукин, вставая из-за стола и поочерёдно отмечая персональным поклоном и рукопожатием соответственно прибытие первой деревенской красавицы и своего памятного знакомца. – Так нельзя. К нам же пожаловала сама Ниночка! Она очень скоро, в чём я не сомневаюсь, засверкает на всероссийской эстраде. А это? – похлопал он по плечу Юрия. – Это мой спаситель на замараевских минводах. Если бы не он, не свидеться бы нам с вами сегодня, други мои.

– Ух, ты!

– Это как?

– Почему спаситель? – принялись наперебой расспрашивать Лукина заинтригованные парни и девчонки.

Аркадий Николаевич, встав в центре комнаты, начал рассказывать о перипетиях встречи с Кондрашовым накануне. И повествовал Лукин настолько увлекательно, и с такими уморительными ужимками воспроизводил то, как он «фуркал» в луже, так живописал, каким образом «чумоданы» улепётывали от него прочь, будто добродушные тараканы от злобного санитара, что смех не смолкал до конца его импровизации. «…Один рвёт когти на Северный полюс, второй – в Антарктиду, а аккордеон – на постоянное место жительства к тёте Саге и дяде Абгаму в Изгаиль», – под общий хохот завершил он выступление экспромтом, характерно картавя.

Постепенно все успокоились, и Лукин опять взял на себя инициативу, но уже деловую. Он сел с аккордеоном на стул, поднял руку кверху, призывая тем самым к полной тишине, и заговорил серьёзно:

– Друзья мои! Лаконично подытожим, образно выражаясь, наши декабрьские тезисы. Установка господина Бурдина однозначная: к совхозному собранию по итогам сельскохозяйственного года дать концерт. То есть, у нас в распоряжении всего-то пара-тройка недель – следует поторапливаться. Репертуар в основных чертах мы наметили. С Ниночкой и Юрием на сей счёт я дополнительно перетолкую, а сейчас возьмёмся за распевочку.

– За распевочку? – удивился Кропотов.

– Именно. Я вам буду задавать ноту на аккордеоне, – растягивая меха музыкального инструмента и нажимая на одну из клавиш, обратился Аркадий Николаевич к полутора десятку ребят, рассевшихся перед ним полукругом, – а вы её подхватываете и тяните. И, таким образом, мы с вами в восходящем, а потом в нисходящем порядке должны одолеть весь звукоряд. По крайней мере, постараемся сделать это. Если кто-то почувствует, что более высокую ноту он не осилит, пусть остановится и передохнёт. Но хочу заранее предупредить, что эстрадное искусство не терпит натур робких и закомплексованных. Потому изначально и без малейшего мандража настраивайте себя на то, что вы самые голосистые вокалисты, самые талантливые артисты, самые гениальные личности! Всё понятно? Тогда начали: тянем букву «о».

Лукин прервал вступительный монолог, нажал на самую верхнюю клавишу аккордеона и первым низко затянул: «О-о-о-о-о…» И вслед за ним остальные, поначалу чуточку пересмеиваясь и переглядываясь, тоже заголосили: «О-о-о-о-о…». Музыкальный наставник постепенно брал ноты всё выше и выше и периодически пояснял: «А теперь на букву «у». И прежде других подхватывал: «У-у-у-у-у…» Время от времени он останавливал распевку и поучал, обращаясь, например, к Кропотову:

– Виктор, дорогой мой! Ну разве это буква «а»? Ты же её держишь взаперти. Внутри себя. Она рвётся, бедная, наружу, а ты её не выпускаешь. Это в девятнадцатом веке ценился так называемый грудной голос. Скажем, как у великой примы Франции Полины Виардо. Нынче же век двадцатый на исходе. Иная эпоха. Общество стало открытым. И требования к вокалу тоже изменились. Звук должен «висеть» у певца на губах. Буква «о» должна буквально «выкатываться» из вашего рта, как бусинка, – обводил учитель взглядом учеников, – и свободно лететь к поклонникам. Слушали Аллу Пугачёву?…Только не нынешнюю, а, да позволено будет так выразиться, раннюю Аллу, когда мы все балдели от её «Арлекино»?!…Так вот, делать, как ранняя Алла! Поехали дальше…

Лукин вновь нажимал на очередную клавишу и темпераментно повелевал: «На букву «и»…И-и-и-и-и…». Юрий с Ниной, обмениваясь улыбками взаимопонимания, синхронно подхватывали: «И-и-и-и-и…»

Вскоре требовательного художественного руководителя опять нечто не устраивало в хоре звучащих голосов. Он склонял голову набок, подобно любопытному снегирю, сидящему на ветке, чутко прислушивался, делал музыкальную паузу и говорил Попову: «Володя! Ты чуточку в нос поёшь. Оттого лёгкая гнусавинка. У тебя звук цепляет за нёбо. А ты так щеками, гортанью, всем речевым аппаратом направляй его, чтобы он, не соударяясь о полость рта, полностью выходил наружу. Общая ошибка: не работаете артикулярным аппаратом. Он должен, по идее, как бы копировать звук, чтобы я взглянул на ваши уста и мне, подобно глухонемому, стало ясно, что это звук «о». Чехов же нельзя повторял, что если в первом акте на стене висит ружьё, то в последнем акте оно должно выстрелить…

– Что висит, то не стреляет, – буркнул Кропотов, но его кроме Кондрашова никто не услышал.

– …И у нас, по Чехову, не должно быть ничего лишнего, – продолжал меж тем растолковывать премудрости вокала Лукин. – Функциональность в чистом виде. Не стесняйтесь раскрывать рот. При случае обратите внимание на Ларису Долину. Какая у неё внешняя артикуляция, а! Видели, как она, извиняюсь за выражение, пасть дерёт? В лучшем значении этого слова. Будто крокодил. Будто готова заглотить весь мир. В желудок заглянуть можно! Зато и акустика у неё мирового уровня. Чистая и ясная. Уловили? Поехали дальше.

Пальцы рук Аркадия Николаевича скользили по клавиатуре музыкального инструмента ниже и ниже, а звучание аккордеона и напевы вокалистов, напротив, взлетали выше и выше. И стоило кому-то из репетирующих замолкнуть в изнеможении, как Лукин принимался его подбадривать: «Ну-ка, давай ещё потянем… Фальцетиком…Фальцетиком…Теперь хорош!…»

Или же музыкальный руководитель вдруг восклицал:

– Прекрасно, Ниночка! Какой у тебя чистый и сочный природный альт! А амплитуда – три полновесных октавы – почти от контральто до сопрано! Да и остальные на диво одарённые. Порой забываешься, и кажется, что ты вовсе и не в Замараевке, а где-нибудь…в Милане, в Ла Скала.

– Мы, замараевцы, лучшие, – под общее веселье похвастался Кропотов. – А на халяву у нас и бурёнки лучше итальянских коров замычали бы.

И когда последней из вокалистов смолкла Юля Гордина, вытянувшая самую высокую ноту, у многих на лбах проступила испарина. Кропотов расстегнул ворот рубашки, промокнул лицо рукавом и покачал головой.

– Как, Виктор? – поддел его Лукин. – Дармовой хлеб у артиста?

– Ничего себе, распевочка! – откашливаясь, отвечал тот. – Словно тайм на футбольном поле отпахал. Так ведь…кхе-кхе…надорваться недолго. Зато, какое у меня горлышко стало: что у того волка, которому кузнец его подковал. Шелковистое! И никаких яиц не надо.

– Так уж и «никаких»?! – разыграл удивление на своём лице Аркадий Николаевич. – Не скажи! Так ведь, неровён час, вместо своего густого баритона запищишь на манер Вовочки Преснякова.

Парни, довольные весьма кстати наступившей передышкой, громко захохотали, девчонки стыдливо захихикали, а Володя Попов съязвил, ехидно взглянув на Кропотова: «Зато девки целее были бы…». Тем самым он намекнул на «ахиллесову пяту» Виктора, которого уже в детстве дразнили «девичьим пастухом».

– Знаете, чем вы меня удивили? – обратился заведующий клубом к аудитории. – Разбросом голосов. У девушек почти исключительно высокие, кроме Нины, а у ребят – исключительно низкие: сплошь баритоны, переходящие в басы. Только Володя и Юрий – теноры, тяготеющие к баритонам.

– Хо, они ещё пацаны, – возразил ему Кропотов. – Повзрослеют – тоже засипят.

– У нас, Аркадий Николаевич, учёные проводили исследования, – ввёл приезжего в курс дела Кондрашов. – Они изучали наше замараевское наречие, особенности говора, фольклор…

– …традиции, обычаи, тосты! – вклинился Кропотов под смешки присутствующих.

– Нет, кроме шуток, – сердито сверкнул Юрий глазами на Виктора. – И параллельно учёные установили, что мы живём в уникальной природной зоне, в громадном урочище, которое нас как бы отделило от остального мира и сохранило нашу самобытность. Получается, что замараевцы – особый этнос. И по голосу, и по многому другому…

– Правда-правда…

– Так оно и есть, – уже серьёзно подтвердили слова Кондрашова остальные, уловив недоверчивый взгляд художественного руководителя.

– Раз заговорили на отвлечённые темы – это верный признак того, что мы отдохнули, – подвёл итог разминке Лукин. – Вас я уже, господа артисты, извините за банальность, «сосчитал» и квалифицировал, как тот козлёнок из известного мультфильма, который умел считать. Отныне вы для меня не просто мальчики и девочки, но басы и теноры, альты и сопрано. Попозже я рассажу вас, как говорят в народе, по голосам, то бишь – по хоровым партиям. Пока же, вместо музыкального антракта, поработаем над дикцией и произношением, применив искусственно усложнённую артикуляцию. Попросту говоря – скороговорки. Это эффективный тренинг, чтобы ваши язычки стали изворотливыми, точно помело. Только, чур, не вывихните их.

И заведующий клубом, а вслед за ним и его подопечные, начали произносить на разные лады скороговорки и прочие «языколомки». Типа «Саша сушки сосала и мочалила мочало». При этом Кондрашов успел подметить, что Лукин горазд подпустить сальности и в таком, казалось бы, абсолютно несексапильном занятии. Над предложенной им скороговоркой «Еду я по выбоине, из выбоины не выеду я» навеселились вдоволь. И особенно в исполнении Кропотова, который, покраснев словно свежесваренный рак, пусть и невольно, но так и норовил придать ей более чем двусмысленную форму.

Всё тот же Виктор и добил всех присутствующих, взяв скорый реванш у заведующего клубом.

– Это что, – пренебрежительно отмахнулся он по поводу своего фиаско в искусстве чёткости и чистоты речи. – Это фигня! Вот вы, Аркадий Николаевич, попробуйте быстро сказать такую штукенцию: «Сиреневенькая глазовыколупывательница с полувыломанными ножками».

– Чего-чего! – едва не выкатились глаза из орбит у повидавшего «семь чудес света» худрука под дружный гогот аудитории.

На очаровательной «глазовыколупывательнице» молодёжь «запала» окончательно. Извиняемся за использование непафосного сравнения в повествовании, но необъезженными кобылками ржали и замараевские девушки.

Лишь через пять минут Аркадий Николаевич привёл артистов в рабочее состояние и рассадил их согласно вокальной классификации. «Други мои! – объявил он. – Как мы и условились с вами в дебюте встречи, сейчас попытаемся хором исполнить опус «Деревенька» – любимую песню директора совхоза. Девочки текст уже размножили, посему прошу разобрать листочки, и начнём».

Лукин сыграл на аккордеоне музыкальное вступление и, когда зазвучал лирический лейтмотив, Юрий, в числе прочих, по сигналу дирижёра, поданного энергичным кивком, запел: «Деревня моя, деревенька-колхозница…». Исполнить «опус» по хоровым партиям оказалось непросто. И только с седьмой попытки хор вытянул песню без сбоев от начала и до конца. При этом живое музыкальное полотно, проистекающее из полутора десятков уст, прозвучало столь мелодично и слаженно, что, чудилось, стены кабинета не выдержат акустического резонанса и разлетятся вдребезги.

– Клёво! – выразил общее мнение одним словом Кропотов. – Вот это мы дали! Как ты, Юрка, сказал-то?

– Бельканто2, – потупившись, поскромничал тот.

– О, как! Бельканто! – подытожил Виктор.

– Для дебюта относительно неплохо, – вынес оценку и Лукин. – Хотя красивого пения, особенно в лёгкости ведения звука и плавности переходов, на горизонте пока не наблюдается. Огрехов масса, уж поверьте моему изощрённому музыкальному уху. Но…пели же «с листа». Так что твёрдую «троечку» можно выставить.

– Как «троечку»?!

– Да мы же классно сбацали!

– Не хуже, чем хор этого самого…Григория Верёвки! – возмутились ребята.

– Эх, молодо-зелено, – засмеялся Аркадий Николаевич. – Не берусь спорить. Почитатели нас рассудят…Да!…Ещё мы с вами упустили два момента: не решили, как назовём наш творческий коллектив, и насколько часто будем проводить репетиции?

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Любовь как сладкий полусон»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно