Читать бесплатно книгу «Любовь как сладкий полусон» Олега Владимировича Фурашова полностью онлайн — MyBook
cover





На Конинской молочно-товарной ферме тележку загрузили флягами с молоком, и трактор двинулся в обратный путь. На центральную усадьбу парнишка поспел к середине дня. Там тележку перецепили к колёсному трактору «Беларусь», которым управлял ровесник Кондрашова Володя Попов. И последний повёз груз дальше: в райцентр Ильск, на молокозавод. Юрий же, на ходу перетолковав со своим другом Виктором Кропотовым о вечернем походе в клуб, отправился обедать домой.

Поднявшись на крыльцо, Кондрашов обнаружил на входных дверях накидной замок, из-под дужки которого торчал свёрнутый клочок бумаги. Развернув обрывок, он понял, что это была записка от младшего брата Веньки (в мальчишеском обиходе – «Веник»). «Юра ключ в пачтовам ящщике», – начертал второклашка в послании, не особо утруждая себя соблюдением правил грамматики. «Ох, святая простота!– умудрённо посетовал про себя старший брат. – Этот балбес ещё указал бы, где деньги лежат!»

Поскольку упомянутый ящик висел тут же, при входе, Юрий достал из него ключ, отпер замок, открыл двери, стремительно шагнув вперёд…И тут же, запнувшись обо что-то, чертыхаясь в недолгом полёте, кувырком свалился в темноту сеней…

По инерции столь же реактивно вскочив, Кондрашов нащупал на стене выключатель, включил свет и…Прежде всего, сделал вывод, что зачисление Веньки в наивные создания было явно преждевременным актом: запнулся он о школьный ранец «святой простоты», специально брошенный в проходе. Братья меж собой вели игру, по законам которой они чинили друг другу безобидные проказы. «Ноль-один, – засмеявшись, с лёгкой досадой констатировал старший брат. – Но ещё не вечер, Веник! Погоди…»

Пройдя в дом, на кухне он обнаружил ещё одну записку, лежавшую на столе с нетронутым обедом. От мамы. Она гласила: «Юрочка! Пожалуйста, проследи, чтобы Венюша покушал. Приятного вам аппетита! Мама».

«Вот уж кто никогда не обманет!» – философски заключил изрядно проголодавшийся молодой механизатор, умываясь над раковиной. Он едва успел сесть за стол и с наслаждением отхватить (если прибегнуть к сочному образному выражению Виктора Кропотова) «ка-а-апитальный кусман» от вызывающей обильное слюноотделение хрустящей картофельной шаньги, как его пиршество прервала продолжительная трель телефонного звонка. «Ну вот! – недовольно поморщился едок. – Всегда так: стоит заняться приятным, обязательно кто-нибудь помешает».

На ходу глотая пищу, он поспешил в гостиную, схватил телефонную трубку и отрывисто и резко бросил в неё: «Да!»

– Здравствуй, Юра! – раздался в ответ вкрадчивый и бархатистый девичий голос. – Это тебя Нина беспокоит. Ты что так напористо отвечаешь, будто стометровку за школу бежишь? Или я тебя отвлекла от удовольствия?

– Привет, Нина! Да нет, что ты…, – смущённо и поспешно отозвался тот.

На той стороне эфира была Нина Самохина. Она, по устоявшемуся мнению замараевцев, считалась самой красивой девчонкой в селе. Подобное утверждение, в том числе и на взгляд Кондрашова, практически соответствовало истине. Оттого-то острая и, как чудилось секунду назад, первоочередная потребность в утолении голода внезапно оставила молодого механизатора, будто её и не бывало.

Прежде родители Нины и Юрия жили по соседству и дружили семьями. Вместе сенокосили, трудились на огороде и встречали праздники. Казалось, что это нерушимо. И главы двух семейств – Кондрашов Дмитрий Иванович и Самохин Казимир Анатольевич, стремясь подкрепить нерасторжимую монолитность знакомства кровным родством, не раз и не два, полушутя-полусерьёзно, балагурили про то, что Юрия и Нину надо будет поженить. Матери отмахивались от них, а потенциальный жених, краснея, невнятно бормотал про получение высшего образования, про завоевание места под солнцем. И лишь «невеста», отчаянно встряхивая копной тёмных волос и с озорством стреляя жгуче-чёрными глазами, унаследованными ею от бабки-цыганки, неизменно и без колебаний заявляла, что хоть сейчас готова идти под венец. «Ах, Нинка! Ах, заноза сердешная! – хохотал Казимир Анатольевич, привлекая дочь к себе и чмокая её в щёку. – За что я тебя люблю, так это за нашу самохинскую лихость».

Соседская идиллия рухнула год тому назад, когда Кондрашов-старший и Самохин крепко поссорились. Тлеющий конфликт в ходе очередной стычки перерос в нешуточную драку. И вспыльчивый и тяжёлый на кулак Дмитрий Иванович крепко покалечил бывшего друга. За что суд и приговорил его к трём годам лишения свободы. Немудрено, что чёрная кошка неприязни пробежала и между хозяйками двух семейств, и, поневоле, между их детьми. Получилось своеобразное подобие противостояния Монтекки и Капулетти «замараевского разлива».

С той поры Юрий избегал встреч с «занозой сердешной», а если они случались наперекор всему, отворачивался и прошмыгивал мимо неё. Так же поначалу поступала и девушка. Но затем она изменилась. Сталкиваясь со старым знакомым, Нина здоровалась с юношей, лаской принуждая его к ответной вежливости, а однажды и вовсе перегородила дорогу.

– Юра! – сказала Самохина. – Постой. Есть разговор.

– Стою, – ответил тот, переминаясь с ноги на ногу и глядя в сторону.

– Посмотри мне в глаза, – потребовала девушка. – Ну, посмотри, пожалуйста…Я тебе что-то плохое сделала? Нет. Или, может быть, ты мне свинью подложил? Тоже, нет. Видишь, я перед тобой ни в чём не виновата. И ты передо мной – тоже. Конечно, и моего папу жалко, и твоего…А мы-то здесь при чём?!

– Да…Ни при чём, – признал её правоту Кондрашов, взглянув в искренние и проникновенные, цвета неба в грозовую ночь, очи.

– Вот и договорились! – облегчённо выдохнула Нина. – Я просто хочу, чтобы меж нами не было недоговорённостей.

– Но…Но только между нами, – по-мужски бескомпромиссно предупредил тот.

Отныне при встречах они пристально и с приязнью смотрели друг на дружку, как когда-то, и улыбались. Беспричинно. Вернее, от осознания того, что они не чинят зря обиды. Хотя для родных их замирение оставалось тайной.

Позавчера, в спешке, Юрий и вовсе отважился купить хлеб в бывшем «сельповском» магазине, приватизированном Казимиром Анатольевичем. Тогда как ещё недавно и сам Кондрашов, и его мама совершали покупки в лавке, расположенной в противоположном конце села. Или же ездили за товаром на автобусе в город. Отмене юношей неписаного правила удачно способствовало и то, что Нина торговала без матери, а покупатели в магазине отсутствовали. И они разговорились как старые добрые приятели.

– Ты знаешь, Юра, – озабоченно сказала ему Нина, – скоро мои мама с папой будут в отъезде. Вечера уже тёмные. А я одна с выручкой. Нападёт ещё какой-нибудь маньяк! Мне бы постоянного и надёжного…стража. Да и вообще, для других случаев…

– Возьму колун побольше, и стану тебя стеречь, – игриво пообещал ей юноша на прощание.

И вот сегодня «заноза сердешная» позвонила ему домой.

– Кушаешь? – осведомилась Самохина.

– Уже, – тактично соврал ей собеседник. – А ты как? Наверное, покупатель валом валит, от прилавка не отойти?

– Да какие там покупатели! – досадливо отвечала молодая продавщица. – Морока одна! Гонору на миллион, а берут – на три копейки. Я что, Юра, тебе звоню-то: ты в курсе, что новый завклубом объявился?

– Угу. Сам вчера по поручению Бурдина его поселял. А тебе какая сорока на хвосте эту весточку притаранила?

– Ко мне эта «новость» прямо с заутрени двумя ногами притопала, – засмеялась девушка. – Не успела магазин открыть, слышу, уже кого-то чёрт несёт. Входит мужчина. Так, ничего собой. И обходительный. «Позвольте, – говорит он мне, – на вашем объекте торговли аншлаг разместить». Я – ему: «Что ещё за аншлаг? И вы кто такой будете?» А он мне всё и обсказал. И пригласил вечером заглянуть на огонёк. Посулил, что ансамбль организует. Комплиментами сыпал, что с моей внешностью не за прилавком торчать, а на сцене «Олимпии» блистать. Тут уж я ему уступила: «Нехай! Вешайте вашу афишку». Юра, давай сходим. А?

– Хорошо, – легко согласился Кондрашов.

– Тогда, может, за мной зайдёшь? – предложила Нина.

– Фриссон!1 – живо отреагировал собеседник.

– Чего-чего? – послышалось с противоположной стороны провода.

– Да зайду, зайду, – сквозь лёгкую усмешку произнёс Юрий. – Это я идиотскую привычку у Кропота перенял: к месту и не к месту всякие словечки вставлять. Во сколько встречаемся?

– Начало в семь. Так ты без пятнадцати подходи.

3

По окончании рабочей смены Кондрашов вернулся домой, охваченный приятным нетерпением. Поужинав, он тщательно почистил зубы и ножницами «обчикал», как выражался Виктор Кропотов, невесомый пушок, пробивавшийся на подбородке.

Затем Юрий, подобно Гаю Юлию Цезарю, стал действовать по нескольким направлениям сразу: стоя перед трюмо, тщательно причёсывал волосы, отвечал на вопросы своей мамы Лидии Николаевны и, «по третьей параллели», умудрялся «мурлыкать» рефрен из «забойного» суперхита группы «Премьер-министр»: «Атомное чувство любовь – не налюбуешься!…» А завершил юноша волнующие приготовления, освежившись отцовским парфюмом.

Ещё вчера неуместным оказалось бы само предположение о том, чтобы застать Кондрашова за щеголеватым «священнодейством» перед зеркалом, ибо всерьёз его поглощала одна, но пламенная страсть – футбол. Да ещё, как запасной вариант, литература. Впрочем, нельзя сказать, что юношу при этом не интересовали отношения с противоположным полом.

Напротив, с некоторых пор в сновидениях ему стало являться молодое создание. Чудное и прекрасное. Лицо юной леди прикрывала прозрачная вуаль, придававшая великолепие таинственности её чертам. Она проходила подле юноши, неуловимо касаясь его складками эфемерного платья и обдавая медвяным благоуханием. И без того сумеречное сознание Юрия ещё более смешивалось, тело охватывала сладчайшая истома, сердцебиение достигало критической отметки. И от желания продлить исчезающее магическое мгновение он…просыпался.

Непостижимая богиня, разумеется, исчезала, а Кондрашов до утра бился в постели, и сон его не брал. При этом, переходя из сферы подсознательного к бодрствованию, он не в состоянии был чётко воспроизвести восхитительный образ из потустороннего измерения. Но смутные воспоминания рождали в нём ощущение эйфории и предчувствие скорого счастья.

Потому юноша украдкой смотрел на всех встречных девушек и…не находил ту, что искал. Он и не подозревал, что в нём закономерно вызревала потребность любить, состояние той общей влюблённости, от которой переход до любви предметной – к конкретной девушке, тождествен прыжку через пропасть, что рано или поздно совершает каждый мужчина. Ну, хотя бы потому, что по ту сторону бездны его ждёт фемина…с глазами цвета грозовой ночи и цыганистым темпераментом. Быть может, это не совсем то…Но, за неимением гербовой, пишут на простой.

Чудаковатый Зигмунд Фрейд утверждал, что либидо – эту могучую сексуальную энергию – возможно и даже разумно сублимировать в иные формы человеческого бытия. О-хо-хо!…Похоже, автора психоанализа самого надо было, мягко выражаясь, исцелять. Разве способна истинного ценителя вин удовлетворить деревенская «бормотуха» или небезызвестная «табуретовка»? Разве в состоянии запросы гурмана утолить «общепитовская» котлета? Разве заменит бывалому мореходу лужа с бумажными корабликами? Нет уж, дудки! Могучую любовную потребность настоящего мужчины дано укротить и растворить в себе исключительно женщине!

И потому закономерно наступает срок, когда на сынов Адама неотвратимо накатывает «девятый вал» страсти! По нарастающей обрушивается на них чудовищная и ужасная в своей всеподавляющей прелести сила женского обаяния! И ломает она всякого самца столь неизбежно, стремительно и мощно, так дурманит его сознание, так застилает ему глаза, уши и прочие органы чувств, что бедолага закономерно сходит с ума и начинает воспринимать действительность только через облик любимой. И при этом для свихнувшегося счастливчика-горемыки все неисчислимые дамские «фишки» приобретают вид настолько гипертрофированных, абсолютных, совершенных и ни с чем несравнимых достоинств, что самому Господу приходится временно потесниться на своём безгрешном олимпийском пьедестале, уступая место Мадонне!

Что до крайне редких недостатков прекрасных особ, то в особую мужскую пору они представляются такими ничтожными, незначительными, микроскопическими, малюсенькими, пустяковыми и приятно-возбуждающими, что уже и над ними впадающий в экстаз сильный пол готов сюсюкать, проливать слюни умиления и по-младенчески лепетать невообразимые восторженные комплименты…

Правда потом, лет так через «…дцать», цунами чувственных и трепетных желаний, ниспосланных Эросом, так же закономерно схлынет. И «отлив» отчётливо обнажит перед обомлевшим и слегка одряхлевшим джентльменом такие «рифы» в натуре его ещё недавно обожаемой половинки, ранее закамуфлированные и заретушированные страстью, что ему останется лишь остолбенело выронить нижнюю вставную челюсть и растерянно развести руками: «Ну, вот…и приплыли!»

Однако подобные пугающие апокалиптические разочарования наступят позже. И, согласитесь, предвидеть их неискушённому юноше было бы весьма и весьма странно. Равно как и то, что прежде ему суждено пережить сладкую участь «самоубийцы-утопленника» в безбрежном океане любви.

Вот почему сейчас Кондрашов чирикал беззаботным воробышком, выводя рулады про атомное чувство. Его, пусть и невеликий, жизненный опыт нашёптывал, что Нина Самохина звонила ему не скуки ради. И не от отсутствия выбора провожатых. Уж у неё-то альтернатива имелась.

Пригладив непокорный вихор, Юрий накинул в прихожей курточку, крикнул оттуда: «Ма-ам, я ушёл!» – и выскочил на улицу. К дому Самохиных он добирался кружным путём: чтобы его тайну не раскрыла ни Лидия Николаевна, ни замараевские обыватели.

4

Пять минут спустя он пробрался к самохинской новостройке – солидному двухэтажному коттеджу, по респектабельности мало уступавшему директорскому особняку. Вот так вот Самохины отстроились нынче! А ещё в прошлом году они жили в деревянном доме, располагавшемся по соседству с усадьбой Кондрашовых.

Нина Самохина помимо того, что обладала броской внешностью, слыла в селе и наиболее богатой претенденткой на выданье. Магазин, в котором она торговала, замараевцы по старой памяти продолжали именовать «сельповским», хотя в действительности его удачно «прихватизировал» Самохин. Помимо этого глава самохинского семейства также завёл солидную торговую лавку на окраине Ильска. Обособляясь от совхоза, Казимир Анатольевич выбил солидный земельный надел, где теперь держал пасеку на сотню ульев. То есть, многое говорило за то, что единственная наследница хваткого предпринимателя Самохина в девках-вековухах не засидится.

Домину Самохиных окружал надёжный сплошной заплот двухметровой высоты, а помимо того её стерёг здоровенный чёрный кобель-волкодав. Не успел Юрий приблизиться к забору, а пёс уже глухо, злобно и не без опаски заворчал, почуяв кровного чужака (к тому у волкодава были резоны – о чём рассказ впереди). Когда же пришелец звонко свистнул, сигнализируя Нине о прибытии, собака захлебнулась в низком хрипящем лае.

В ответ хлопнуло окно коттеджа, в проёме которого появилась «заноза сердешная». Она приветственно помахала рукой и, изобразив на пальцах ходули, показала кавалеру, чтобы тот проходил внутрь по аллейке, до которой не достаёт злобный цепной цербер. Юноша не менее выразительными жестами дал понять, что подождёт её на улице – в укромном закоулке и в полумраке сгущавшихся сумерек. «Иду-у. Уже иду, – прерывая немой диалог, крикнула Нина, лакируя маникюрной кисточкой ногти. – Мизинчик остался». И захлопнула окно.

«Мизинчик остался», – вздохнул деревенский кавалер, сведущий в женской психологии исключительно на теоретическом уровне. – Наверное, один мизинчик составляет эквивалент одного мужского перекура? А если человек принципиально не курит, то как ему быть?» И он вынужденно настроился на пятиминутную выдержку.

Но миновало не менее томительной четверти часа, прежде чем Самохина показалась из-за массивных ворот. Изнемогающий от нетерпения Кондрашов вознамерился было, как бы мимоходом и шутя, отчитать её, да поперхнулся заготовленной язвительной тирадой про «мизинчик». И не мудрено, что он впал в оторопь: к уральским просторам, как-никак, приближалась зима, пусть и изрядно смягчённая интенсивной оттепелью, а Нина вырядилась сообразно топ-модели, собравшейся фланировать на подмостках Парижа.

О, женщины!… Нет никаких сомнений в том, что вы внешне ослепительно хороши лишь постольку, поскольку изначально чудесен ваш внутренний мир. И следуя зову этого мира, в вас неистребима, неиссякаема и вечно жива нацеленность на изменение под стать себе всей остальной брутальной вселенной по законам красоты. В том числе и по перевоспитанию тех неуклюжих и косноязычных, неотёсанных и грубых недотёп, что были ниспосланы вам свыше с библейских времён в качестве спутников жизни и в порядке испытания вашего долготерпения.

Допустимо в порядке фантазии предположить, что и без вашего облагораживающего влияния эти гориллоподобные существа, во избежание членовредительства вследствие обрывов, зацепов и обморожений, с течением времени самостоятельно доросли бы до понимания необходимости пользования повязками стыдливости и иной одеждой. Тогда они нацепили бы козлиные шкуры, обрядились в куль-рогожу, и на этом всемирно-исторический процесс развития моды у них был бы завершён.

Не исключено, что и без вашего участия самоуверенные недоумки с козлинообразными фейсами, не без апломба обозвавшие себя мужчинами, когда-нибудь и освободились бы от скотской щетины на собственных мордасах, обретая мало-мальски гуманизированный облик, но…Но произошла бы сия маловероятная метаморфоза, по наиболее оптимистичным прогнозам, как итог непрекращающихся пьяных стычек, дебошей и войн, в ходе которых они, завывая и вереща, словно мартовские коты, злобно таскали бы друг друга за усы и бороды.

Осмелимся также абстрактно предположить, что и лишённые стимулирующего воздействия прекрасной половины человечества, эти дурнопахнущие самцы (творческая ошибка Создателя) через толщу и толщу тысячелетий поднялись бы до той степени совершенства, что при переходе из зимнего сезона в летний, начали бы менять резину…(тьфу ты!) носки, стоящие у порога. И, возможно (хотя слабо в это верится), стали бы использовать средства личной гигиены, непременно изготовленные (научи дурака Богу молиться – он и лоб расшибёт) на основе выжимки из самогона, сала, лука, редьки, чеснока, хрена и иной родственной им гадости.

Зато!… Зато, и теперь уж, вне всякого сомнения, в их всемирном стаде функционировали бы и без вашего вмешательства, милые дамы, три доведённые до совершенства монополии (как минимум и как максимум): винно-водочная, табачная и автомобильная. И (чем чёрт не шутит!?), если бы даже такое убогое и ущербное сообщество не сгинуло бы и не провалилось бы в тартарары, то…То что это была бы за жизнь???

...
6

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «Любовь как сладкий полусон»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно