Хорошо было поставлено преподавание статистики, естественной истории, физики, а математику вел будущий министр путей сообщения – Г. Е. Паукер. Позже Обручев, используя знания, полученные в корпусе, напишет несколько работ по истории, а военная статистика с 26 лет будет его основной специальностью. Военные предметы преподавали капитаны П. Д. Зотов и П. П. Карцев. В войне 1877–1878 годов Зотов станет начальником штаба Румынской армии (под Плевной), а Карцев будет командовать корпусом, который дойдет до Сан-Стефано. Это были первые учителя Обручева в военном деле.

Николаевское время – эпоха официального противопоставления России Западной Европе, особенно после событий тридцатых – сороковых годов. В это время выделяли в качестве традиционного врага Францию, несколько меньше – Англию. Программы курса военной истории (и не только ее) грешили ура-патриотизмом и шапкозакидательскими настроениями: «Военные науки у нас преподавались по особым программам; кадеты в 17–19 лет критиковали Наполеона I, восхищались Суворовым, Кутузовым и всеми русскими полководцами во все времена и войны. Эти же кадеты критиковали Вобана^[7] и не находили ошибок в нашем укрепленном лагере на Дриссе, где некоторые люнеты были построены горжей^[8] к неприятелю. Нам преподавали, что вооружение русских войск есть самое усовершенствованное во всем мире. Нам говорили, что обмундирование русского солдата приноровлено для похода под экватором и под полюсом, его серая шинель сохранит от солнцепека и согреет от мороза. Что же касается до снабжения армии и до устройства провиантской и комиссариатской частей, то тут настолько все предусмотрено, что солдат может обойти кругом земного шара и нигде не почувствует недостатка в пище, одежде и обуви», – вспоминал один из одноклассников Обручева. Победа в великой войне с Наполеоном I, выигранные войны с Ираном и Турцией, разгром такого сильного противника, как польская армия, порождали особое чувство горделивого превосходства, непобедимости, преемственности русской военной славы (вспомним, что штурм Варшавы состоялся в годовщину Бородинского сражения). «Слава, купленная кровью», – вот естественная оценка современности, данная М. Ю. Лермонтовым, не отличавшимся оптимизмом в суждениях. Но одновременно почти традицией становилась недооценка сил возможного противника и воспитывалось поколение, настолько привыкшее к победам, настолько приученное к мысли о военной неуязвимости России, что оно окажется не в состоянии не назвать отступление поражением, а поражение – катастрофой.

Особую роль в корпусе играл священник, который вместе с религиозным воспитанием будущих офицеров решал проблему создания у кадета морально-этических норм, стараясь по возможности сохранить душу ребенка – будущего воина – от излишней черствости и жестокости. Особенно запомнился кадетам «священник Бенедиктов, который отличался беспримерной добротой, во все время пребывания в заведении Бенедиктова (15 лет!) никто никогда не видел его не только гневающимся, но даже на лице его никогда не бывало и тени неудовольствия. Это удивительное добродушие Бенедиктова располагало воспитанников, которые относились к нему с полной откровенностью»³³³⁴. Возможно, Бенедиктов заложил основы уважительного отношения Обручева к православию. Известно, что Обручев не отличался нигилизмом во взглядах на национальную религию России даже в шестидесятые годы, а позже принял участие в оформлении интерьера храма Христа Спасителя, а церковь Св. Георгия в здании Главного штаба была перестроена по его проекту.

Таково было состояние кадетского корпуса, когда в нем учился Н. Н. Обручев. Идеал воспитанника кадетских корпусов был указан в «Наставлениях для образования воспитанников Военно-учебных заведений» за 1848 год, составленных Я. И. Ростовцевым: «Христианин, верноподданный, русский, достойный сын, надежный товарищ, скромный и образованный юноша, исполнительный, терпеливый и расторопный офицер»³⁵. Обручев хорошо служил и учился – 8 марта 1846 года он получил первое звание – стал унтер-офицером³⁶. Кадеты в зависимости от успеваемости распределялись в роту Его Величества и мушкетерскую роту, и на специальные и обычные курсы. Успеваемость кадета 2-го отделения 2-го класса специального курса Обручева была высока (в корпусе была принята 12-балльная система оценок)³⁷:

28 января 1848 года Обручев был произведен в фельдфебели³⁸ и уже по успеваемости открывал список своей роты. Личная характеристика была блестящей и соответствовала требованиям Я. И. Ростовцева: «Кроток, исполнителен, честолюбив, способности: отличные, трудолюбив и содействует к воле начальства»³⁹. 27 мая 1848 года приказом штаба Е. И. В. Главного начальника Военно-учебных заведений за № 4853 второму специальному классу были назначены публичные экзамены, которые состоялись 11 июня 1848 года⁴⁰. Обручев сдал экзамены блестяще, получив 239 баллов из 240 возможных (единственные 11 баллов по 12-балльной системе – военная топография), окончив, таким образом, курс наук по первому разряду с большим отрывом от кадетов-отличников⁴¹, а Обручев и еще шесть отличников из 123 выпускников 1848 года переводились в гвардию прапорщиками⁴². Приказом главного начальника Военно-учебных заведений № 973 от 19 июня 1848 года Обручев был переведен в л. – гв. Измайловский полк⁴³, получив единовременное пособие размером 323 р. 59ј коп. сер.⁴⁴, что было серьезным материальным подспорьем для очень небогатого молодого офицера.

Для поступления в гвардию необходимо было сдать экзамен по следующим дисциплинам:

1) русский язык и история русской литературы;

2) французский или немецкий язык;

3) вся арифметика;

4) алгебра до уравнения высших степеней;

5) геометрия;

6) тригонометрия;

7) русская и всеобщая история (до 1818 года);

8) русская и всеобщая география и часть статистики (о состоянии промышленности, образования, военных сил и финансов);

9) общее законоведение (законы государственные и гражданские)⁴⁵.

13 июня 1848 года Обручев стал субалтерн-офицером л. – гв. Измайловского полка. Шефом 3-го полка 1-й гвардейской дивизии был сам император. В мае 1849 года гвардия была двинута к западным границам. Обручев проделал с ней свой первый поход. В боях с венграми он не принимал участия. В 1850 году праздновался 50-летний юбилей шефства Николая I над измайловцами. Празднование началось 1 июня, в день храмового праздника полка (Св. Троицы). Все было сделано для того, чтобы измайловцы почувствовали особое к ним расположение Престола. Офицеры полка присутствовали при церемонии прибивки и освящения новых знамен. Знаменитому художнику Э. П. Гау было поручено нарисовать портреты офицеров для личного альбома Николая I. 11 июня состоялся обед в Зимнем дворце, где император провозгласил тост за офицеров-измайловцев: «За ваше здоровье, товарищи! Еще раз благодарю вас!»⁴⁶. Император щедро одаривал всех старых измайловцев, старшие в чинах были произведены в следующий чин, награды получили солдаты и унтер-офицеры⁴⁷. Офицера гвардии, воспитанного в духе полной преданности монархии, этот праздник мог еще раз убедить в тождественности России и царя, в правоте идеи консерватизма, позволившей России стать арбитром Европы. 13 июня Обручев получил старшинство в чине – начальство имело все основания быть довольным его службой и взглядами.

Попытаюсь подтвердить эту мысль выдержками из первой печатной работы Обручева, тем более ценной для нас, что первое самостоятельное изложение своих мыслей молодым офицером непосредственно по окончании корпуса позволит убедиться, насколько полно двадцатилетний офицер усвоил курс наук, которые ему преподавали. Итак, Обручев «в 1850 году, будучи в чине подпоручика, написал свой первый ученый труд „Опыт истории военной литературы в России“, удостоенный поднесения Его Величеству»⁴⁸, за что получил «высочайшее благоволение» и подарок по чину.

В 1853 году эта рукопись, несколько переработанная Обручевым, была издана в Петербурге под названием «Обзор рукописных и печатных памятников, относящихся до истории военного искусства в России по 1725 год». Стиль этого источниковедческого исследования полностью соответствует духу военной истории николаевского времени, о котором вспоминал одноклассник Обручева по корпусу (см. выше). Процитировав Полтавский приказ Петра Великого, Обручев завершает свой труд словами верноподданного николаевского офицера: «Французы восхищаются воззваниями Наполеона, но есть ли в них хоть что-нибудь подобное сему приказу, проглядывает ли хотя в одном из них столько души, искренности и самой нежной привязанности к народу и войску? Нет, думаю, что только у Русского Царя могло вырваться такое слово, краткое, но могущественное, которое, сведя на Монарха и Его войско благословение Божие, дало им силу, перед которой все рушилось!

Этим мы оканчиваем обзор литературной деятельности в царствование Петра I, энергическими мерами которого преобразовано наше войско, создана России новая сухопутная и морская сила, дано ей надлежащее образование, утверждены в ней строгий порядок и дисциплина. Все это, взятое вместе, естественно дало перевес нашему оружию, повело Русское войско к победам и славе, которая все более и более его озаряет»⁴⁹.

Всю историю военной литературы в России Обручев разделил на пять периодов: первый – до 1696 года – характеризуется «…неточностью, неопределенностью понятий и отсутствием систематического порядка в изложении предметов»⁵⁰; второй период охватывает царствование Петра I, когда «…трудами Великого Государя были положены прочные основания главнейшим из военных наук..»⁵¹; третий период – с 1725-го по 1761 год – отмечен некоторым снижением активности в выпуске военной литературы; четвертый период заключает в себе царствования Петра III, Екатерины II и Павла I и отличается повышением внимания к военной литературе. Это последний период, когда «относительно военной литературы мы еще пользовались преимущественно трудами иностранцев, заимствуя у них то, что было открыто их умом, приобретено их опытностью; переводя и переделывая все лучшие сочинения, являвшиеся за границей»⁵².

Последний, пятый период связан с именами Александра I и Николая I: «научившись всему, что нужно, дабы хорошо понимать и знать сущность дела, мы уже двигаемся вперед не чужими трудами, а собственным своим умом»⁵³. Последнее утверждение молодого автора бесспорно для военных действий, но его весьма трудно принять для специальных военных знаний – весьма значительная часть печатной информации трех русских военных журналов по-прежнему оставалась переводной (преимущественно с немецкого и французского языков), хотя количество такого рода работ постепенно сокращалось⁵⁴.

Очень высоко Обручев оценил и учреждение Академии Генерального штаба, особо выделив два периода в истории военной литературы – петровский и николаевский, подчеркнув в заключение преемственность этих периодов. Если прибавить к этому противопоставление русского иностранному, особенно французскому, приверженность норманнской теории (Обручев связывает переход древних славян от обороны к тактике нападений с влиянием «Варяго-Руссов»⁵⁵), то можно смело причислить автора к верным сынам николаевского военного воспитания.

В начале пятидесятых годов положение семьи Обручевых несколько улучшилось. В августе 1851 года Н. Н. Обручев производится в поручики. Три его сестры последовательно окончили Смольный институт первыми по успехам. Блестящие успехи детей помогли матери в 1851 году стать инспектрисой Смольного института.

В 1852 году Высочайшим повелением было удвоено жалование обучающимся в Академии офицерам. Кроме того, устанавливалось особое пособие при переходе в практический класс Академии и выпуске из нее, офицерам было разрешено возвращаться в свои части по окончании курсов⁵⁶. Обручев имел право поступать в Академию через два года по окончании кадетского корпуса, но материальное положение семьи позволило ему сделать это лишь в 1852 году.

Следует отметить, что льготы резко изменили отношение офицерства к Академии Генерального штаба: «…в 1852 году явилось к поступлению 55 офицеров, тогда как в предыдущем году таковых было лишь девять»⁵⁷. В Академию имели право поступать обер-офицеры не моложе 18 лет и чином не старше капитана армии или штабс-капитана гвардии. Вступительные экзамены проводились по строевым уставам всех родов войск, арифметике, алгебре, геометрии и тригонометрии, полевой и долговременной фортификации, артиллерии, всеобщей и русской истории, географии, русской грамматике и словесности⁵⁸. Обручев, как и все офицеры гвардии, сдавал экзамены при штабе Гвардейского корпуса в июле и августе 1852 года⁵⁹.

Николаевское время было весьма сложным и противоречивым для военного образования и военной науки в России. С одной стороны, эти заведения бурно развивались, они получили стройную и единую систему обучения, увеличилось их число – в 1856 году в России было 23 военно-учебных заведения. С другой стороны, этого было явно недостаточно для нужд армии, они давали только треть необходимого числа офицеров⁶⁰. Большим событием стало основание Академии Генерального штаба в 1832 году. Законодателями мод в этой области также были пруссаки. Еще после Семилетней войны Фридрих II пытался организовать академию для офицеров Генерал-квартирмейстер-штаба. В 1763 году в Берлине была основана Дворянская академия – курсы читались в Потсдаме, однако они были плохо организованы и быстро прекратились. В 1801 году по инициативе генерал-квартирмейстера прусской армии Герхарда Шарнгорста в Берлине были созданы курсы для офицеров гарнизона. Они получили название «Академии для молодых офицеров»⁶¹.

Тем не менее можно утверждать, что в 1806–1807 годах в Пруссии не приветствовалась военная наука. «В прусских армиях, – писал современник, – имеют силу наследственного преимущества: простой солдат почитается токмо частицею машины; нравственное образование и познания его ни к чему не полезные и не ведут его также ни к чему. Как машина стоит в ружье, как с машиною с ним и поступают»⁶². Преимущества подобного механизма имели и отрицательные стороны – он оказался весьма нестойким. В 1806 году для этой системы настал час истины – она была сметена Наполеоном. «Тело без души» – так назвал прусскую армию 1806 года ее победитель⁶³.

После столь серьезного поражения пруссаки приступили к изменениям своей военной машины. Законом 6 августа 1808 года устанавливалась система, по которой производство в чин в армии в мирное время зависело только от образования и знаний. В 1809 году была основана высшая военная школа, которая в 1859 году была переименована в Kriegs-Akademie (Военную академию)⁶⁴. Академия Генерального штаба во Франции была основана в 1818 году, в Австрии – в 1852 году⁶⁵. Казалось бы, николаевская Россия не отставала от требований времени. Однако формализм и посредственные исполнители никогда не способствуют благотворному развитию науки, в том числе и военной.

Директор Академии – «невыносимо тяжелый для подчиненных»⁶⁶ генерал от артиллерии И. О. Сухозанет – был невежественным и грубым человеком, «любимое его выражение, употребляемое им в приказах и речах офицерам, было: „без науки побеждать можно, но без дисциплины никогда“»⁶⁷. Другим известным выражением Сухозанета, характеризующим его отношение к образованию, было: «Наука в военном деле не более как пуговица к мундиру: мундир без пуговицы нельзя надеть, но и пуговица еще не составляет всего мундира!»⁶⁸. Офицеры отвлекались от занятий различными поручениями Сухозанета по строевой части. Не совсем разумным, по мнению профессора Академии Д. А. Милютина, было и распределение предметов. В Академии проходили следующие дисциплины:

1) тактику и историю военного искусства;

2) обязанности офицера Генерального штаба;

3) артиллерию;

4) тактику;

5) военную географию и военную статистику;

6) российскую словесность;

7) политическую историю;

8) топографию с черчением;

9) фортификацию;

10) стратегию;

11) иностранные языки (французский и немецкий)⁶⁹.

Уровень преподавания был, как правило, невысок и крайне медленно менялся. Еще в 1846 году Д. А. Милютин предложил И. О. Сухозанету и Я. И. Ростовцеву изменить преподавание ряда предметов, отметив среди огрехов системы чрезмерное увлечение теорией, формализм и отрыв от жизни. Курс Академии представлял собой, по словам Д. А. Милютина, нагромождение «…фактов, имен, чисел, слов, правил, и слишком мало времени оставалось ученику, чтобы вдумываться в изучаемое, усвоить себе предмет, приобрести навык к практическому приложению науки»⁷⁰. Ростовцев воспринял предложения Милютина как критику. Его реакция была отрицательной: «Не созрели мы для такого труда. Прежде всего создайте людей, а до того ждите»⁷¹. В результате и в начале пятидесятых годов ситуация в Академии практически не изменилась. В 1851 году Милютин вновь отмечает: «Ныне в курсе Военной академии слишком много школьного, теоретического… надобно сделать его более практическим, а для того все предметы, преподавание прямо и непосредственно связать с практическим применением их в самой службе»⁷². Значительное количество изучаемых предметов не позволяло сосредоточиться на главных направлениях, существенно необходимых в будущей службе офицеров ГШ. В обязательные курсы входил и Закон Божий, который воспитанники изучали ранее (Милютин предлагал отменить его преподавание, но получил отказ⁷³). В 1853 году Милютин вновь выступил с программой сокращения целого ряда общих предметов, знание которых возможно было выяснить на вступительных экзаменах в Академию (история, артиллерия, фортификация, иностранные языки и др.). Вместо этого предлагалось, прежде всего, увеличить часовую нагрузку на обязанности офицера Генерального штаба, стратегию, военную статистику и проч.⁷⁴ На этом фоне особенно должен был выделяться сам Д. А. Милютин, который фактически был основателем русской военной статистики и вел этот предмет в Академии. Без сомнения (учитывая дальнейшую карьеру Н. Н. Обручева), именно курс полковника Милютина вызвал наибольший интерес и внимание со стороны его будущего коллеги.

Воспитанники курса Обручева все же застали долгожданные перемены в Академии. 4 февраля 1854 года Академия была передана под начальство наследника-цесаревича, Главного начальника Военно-учебных заведений. Пост директора Академии был упразднен, И. О. Сухозанет стал почетным членом Академии (это известие было принято с большим удовлетворением)⁷⁵. Но воспользоваться изменениями в Академии воспитанникам не удалось: началась Крымская война, срочно нужны были офицеры, особенно офицеры ГШ: «при начале каждой войны повсюду слышатся жалобы на малое число офицеров, способных и знающих свое дело», – писал Милютин еще до начала войны⁷⁶