45. Вера переводит с немецкого

Говоря о том, что тороплюсь в МИД, я лукавил. В час дня меня ждала старая знакомая. В час тридцать я позвонил в дверь ее квартиры на Верхней Масловке.

Высокая брюнетка в джинсовом костюме открыла дверь:

– Это не по тебе на Савеловском вокзале часы ставят? Час туда, час сюда – какая разница!

– Сумасшедший день, – начал оправдываться я.

Крохотная квартирка, сплошь увешанная фотографиями, взглянув на которые даже самый начинающий Шерлок Холмс сразу бы определил причастность хозяйки к газетному делу: она – с актерами, она – с космонавтами, она – около огромного станка. На письменном столе рядом со старинной пишущей машинкой на видном месте – стопка тоненьких розовых книжек: «Вера Сумарокова. Поездка», первая книга хозяйки, предмет гордости.

Но сегодня Вера интересовала меня не как молодой, вот уже много лет подающий надежды журналист, а как переводчик немецкого языка. Прежде чем ступить на стезю журналистики, Вера десять лет отработала синхронным переводчиком немецкого языка и чуть было не защитила диссертацию.

– Ты по телефону сказал, что тебе нужна моя помощь.

– Верно. Мне нужно перевести вот это.

Я вынул из кармана двенадцать листочков.

– Ты можешь мне их оставить?

– Увы, нет. Хочу прямо сейчас узнать, что это такое. В общих чертах.

Вера пролистала несколько страниц:

– Сразу не могу. Неразборчивый почерк. Будет готово послезавтра.

– Мне не нужен подробный перевод.

– Все равно послезавтра. И дай мне наводку. Что это за записки? Откуда они у тебя? Кто автор?

– Их автор, по-видимому, проживает в Намибии.

– Это все?

– Все.

– Ты мне не сказал, как я выгляжу. Растолстела?

Это Вера спрашивала каждый раз.

– Нет.

– Как домашние?

– Все так же. Сын живет с моей бывшей, пишет какую-то чушь про пролетарских поэтов начала века. На меня обиделся. Я неодобрительно высказался про этих поэтов, а он мне: «Не понимаю, как ты, коммунист, можешь так говорить!» Словом, Павлик Морозов. Не звонит уже два месяца.

– А бывшая?

– Третий год пишет докторскую про Шолохова.

– И тоже не понимает тебя как коммуниста?

– Именно так.

Вера захохотала:

– Боюсь, что скоро придется тебя укрывать. При всех обстоятельствах. И при белых и при красных.

* * *

На следующий день я изложил все свои приключения в письменном виде. Написал финансовый отчет. Колосов завизировал, не глядя.

Отдельно сочинил бумагу о Типографе. Настойчиво рекомендовал перевести его в резерв. Получил резолюцию: «Перевести в резерв».

Позвонил Кузякину.

– Он в загранкомандировке, будет через неделю.

* * *

А еще через день, снова опоздав на час, явился к Вере с букетом цветов и, пока она расставляла цветы по двум вазам, уселся на мягкий, то ли антикварный, то ли от тетки доставшийся диван и принялся рассматривать фотографии, валявшиеся на соседнем стуле. Я уже собирался высказаться по поводу внешнего вида хозяйки, весьма привлекательного, на пляже, как та вернула меня к теме моего визита.

– Значит, говоришь, немец из Намибии?

– Да.

– Ты не догадываешься, что это за рукопись?

– Нет.

– Послушай.

Она взяла бумажку, где был написан перевод, и начала читать:

– «То было не какое-нибудь благородное дерево, а самое обыкновенное полено, из тех, которыми в зимнюю пору топят печи и камины, чтобы обогреть комнату».

Она остановилась, посмотрела на мое изумленное лицо, многозначительно вздохнула и продолжала:

– «Не знаю уж, какими путями, но в один прекрасный день этот кусок дерева оказался в мастерской старого столяра. Старика звали мастер Антонио, но весь свет именовал его «мастер Вишня», так как кончик его носа был подобен спелой вишне – вечно блестящий и сизо-красный».

Я обалдел:

– Что это?

– Карло Коллоди. «Приключения Пиноккио». Перевод на немецкий. Перевод хороший, профессиональный. Ты читал «Приключения Пиноккио»?

«Приключения Пиноккио» я не читал.

– Там больше ничего нет?

– Если только симпатическими чернилами… Читать дальше?

– Нет. Я все понял. Кто-то сделал из меня Буратино.

– Выходит, что так. Кофе хочешь?

Я не отказался, и Вера начала колдовать с туркой и через несколько минут налила две маленьких чашки кофе.

– Статьи мои читаешь?

– Читаю.

– И как?

– Не любят тебя в моей конторе.

– Не боишься знакомства со мной? Дурные связи.

– Ты – знакомство полезное. Власть переменится, буду у тебя скрываться. Пустишь?

– Пущу. И на твоем месте я бы уже вещички потихоньку перекидывала.

– Не торопишься?

– Сколько веревочке ни виться. Гром великий определенно скоро грянет. А дальше по тексту… Кто был ничем, тот станет всем. И наоборот.

– Вот как раз последнее меня и не радует.

* * *

«Ну, Червонная двойка, – думал я по дороге домой. – Придумала про записки на немецком языке, и я украл первые попавшиеся со стола у Типографа. Никакой я не Буратино, я просто необработанная деревяшка».

46. Приключения Буратино

– Весь твой отчет прочел. Вопросов нет. Садись, – приветствовал меня мой начальник. – А теперь расскажи, что написано в записках.

Я вынул из портфеля рукопись.

– Копия?

– Да. В одном экземпляре.

– Где перевод?

– Он не нужен.

– Почему?

– Его можно найти в любой библиотеке. Это «Золотой ключик».

– В каком плане?

– В прямом. Эти записки – немецкий текст «Приключения Пиноккио» Карло Коллоди.

Давно я не видел у своего начальника столь идиотской физиономии.

– Кто над кем пошутил?

– Не знаю.

Колосов встал, подошел к шкафу, вынул бутылку «Реми Мартен», разлил по рюмкам. А я вспомнил Кики. Что сделал бы американец на моем месте? Наверное, все доложил так, как было. Немец никогда бы не допустил ничего подобного. Итальянец бросил бы службу и женился на Кики. А француз? Француз вернулся бы в Онфлер и оттрахал Высокую табуретку. От этой веселой мысли я улыбнулся.

– Чего смеешься?

– Я чувствую себя Буратино, которого провели. И знаю, кто провел.

– Кто?

– Карабас Барабас. Кузякин.

– Буратино, Карабас Барабас, – проворчал шеф, опрокидывая рюмку.

Он закрыл бутылку, поставил ее в шкаф. Сел за стол.

– Ладно. Начнем с начала. Тебя просили перевезти статуэтку из Браззы в Женеву. Статуэтка оказалась полой. Что в ней должно было быть: наркотики, Буратино или ничего? Твое мнение.

– Ничего. Зачем ЦК перевозить наркотики аж из Намибии? И для чего тащить из Намибии никому не нужную рукопись?

– Убедил, но не совсем. Дальше.

– Пичугин решил слинять. Ему нужны были деньги на билет, и он договорился с леваками, которых знал раньше, чтобы они оплатили ему билет, а он взамен провезет их наркотики по дипломатическому паспорту.

– Похоже. Откуда взялась рукопись?

– Возможно, в ней какой-то шифр, который мы не понимаем. Либо это просто балласт, что маловероятно. Или записки засунули в статуэтку леваки. Случайно или нарочно, чтобы нас подурачить. От них всего можно ожидать, при нынешней их любви к нам.

– Похоже на правду. Но зачем им пустая шкатулка?

– Не знаю.

– Ты написал, что на тыльной части статуэтки выцарапаны цифры. – Он покопался в бумагах. – 261000 240491. Что они обозначают?

– Ни малейшего представления.

– А я еще вчера догадался. Двенадцать цифр, это номерной счет. Номер, который ты получил в банке, тоже имел двенадцать цифр. И тоже между шестой и седьмой цифрой промежуток. Ты перевез пустую статуэтку и номер банковского счета. Кто-то откроет этот счет. Заберет что-то и положит в статуэтку. Что будет дальше, мы не знаем.

Это было похоже на правду.

Колосов прошелся по кабинету. Потом сел за стол, взял «Правду», посмотрел последнюю страницу и расхохотался.

– Знаешь, чего я смеюсь?

– Не утаи.

– Не утаю. Завтра по телевизору «Золотой ключик». Посмотри. Может, поймешь, кто мы с тобой. А этому Карабасу, придет время, вы вставим золотой ключик в одно место.

Судя по всему, на золотой ключик он обиделся. Я тоже.

* * *

Прошло два месяца. В августе я решил взять две недели отпуска. Вера устроила мне путевку в дом отдыха Академии наук в Звенигороде.

Однажды, возвращаясь из леса, я увидел прогуливавшегося вдоль аллеи Пискунова.

– Меня отзывают, – сказал я Вере.

И не ошибся.

На следующий день я явился в кабинет к Колосову и ожидал приказа отбыть в Браззавиль.

Однако услышал я нечто нереальное. Я должен был лететь в Европу, где, кроме всего прочего, мне следовало найти господина Дижона (который не существует) и посетить господина Топалова (который скончался)!

Книга третья
ВАЛЮТНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Жизнь все время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно.

Ф.Кафка

Глава одиннадцатая
РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ

47. Отпуск закончился

Было теплое московское утро, то летнее утро в центре города, когда предметы одежды на женщинах можно пересчитать при помощи всего лишь трех пальцев, а одетые в пиджаки чиновники утешают себя тем, что, несмотря ни на какие козни начальства, после пятницы непременно наступит суббота.

Все, но не я.

Еще позавчера, прогуливаясь по парку санатория в Звенигороде, я удивлялся, что начальство впервые за пять лет дало мне возможность отгулять весь отпуск. Я знал, что мне предстоят две командировки, которые совместить трудно. Во-первых, мне надо выполнить то, что я не сделал в мае, а именно перевезти деньги за Габонский рудник из Браззавиля в Женеву. А во-вторых, в конце месяца придется лететь в Монреаль. Причем командировку в Монреаль ни отодвинуть, ни придвинуть нельзя, вот уже четвертый год я направляюсь туда на Международный кинофестиваль, где исправно исполняю роль члена советской делегации.

А потом, возвращаясь из парка, я увидел сотрудника моего отдела, прогуливающегося по аллее, и понял, что отпуск закончился.

* * *

Мой непосредственный начальник Владимир Гаврилович Колосов внимательно осмотрел меня и сказал:

– Если бы у десяти прохожих спросили, кто ты и где работаешь, все десять непременно признали бы в тебе дипломата. И не из-за заграничного костюма непонятно какого цвета и галстука с вензелем «Шанель» а из-за твоей физиономии, на которой написано, что ты привык подолгу жить за границей и знаешь с десяток иностранных языков. А еще потому, что в такую жару в костюмах ходят лишь дипломаты и официанты. А на официанта ты не похож.

– Только не говори, что мне надо лететь завтра. Завтра тринадцатое. – Суеверным я не был, но к тринадцатому числу относился с предубеждением. – И не говори, что габонские деньги надо так срочно перевезти в Женеву.

– А я и не говорю. Хочешь лететь четырнадцатого, я не против. Но не в Браззавиль, а в Рим.

– Что я должен делать в Риме?

– Понимаешь, Евгений Николаевич, какая проблема, – начал он нараспев. Так он обычно начинал, когда готовился сказать что-нибудь неприятное.

Однако задание, которое я получил, особо неприятным назвать было нельзя. По сути оно оказалось рутинным. Военная помощь «национально-освободительным» движениям шла через Главное инженерное управление Комитета по экономическому сотрудничеству, за которым стояло Министерство обороны. ЦК партии оказывал этим движениям гуманитарную помощь. Фактически безвозмездную, однако какое-то чисто формальное возмещение предусматривалось. Военные получали эту компенсацию через свои каналы. Компенсацией для ЦК партии занимались мы. Наши люди получали ее иногда в самой различной форме, обращали в валюту и переводили в лондонские банки, которые мы контролировали через Министерство внешней торговли.

Так было и в том деле, ради выполнения которого меня отозвали из отпуска.

Движение в Намибии переслало в адрес ЦК партии алмазы. Они должны были пройти по цепи и обратиться в валюту, которой предназначалось лечь в Лондонский «Сити Континентал» банк. Однако деньги в банк не пришли. Мне предстояло пройти по цепочке и выяснить, где случился обрыв.

Кейс с алмазами должен был получить нелегал с кодовым именем Крокодил. И передать его нашему агенту Топалову (кодовое имя Типограф), тот с помощью парижского дельца Мишеля (это его настоящее имя) должен был в Амстердаме продать алмазы. Получив деньги, Типограф был обязан перевести их в Лондон.

Агент Крокодил жил в Риме. Поэтому моя первая остановка – Рим. Требовалось выяснить, получил ли агент алмазы и передал ли их Типографу. Но начальство не знало того, что знал я. Восемнадцатого мая Типографа убили. Поэтому для меня было особенно важно узнать, когда Крокодил передал алмазы Типографу, если вообще передал.

Потом я должен встретиться с Мишелем. Его я хорошо знал. Часто бывал в его квартирке на улица Лепик в Париже. Но здесь меня ожидала неожиданность.

– Если получишь подтверждение, что Крокодил передал алмазы Типографу, отправишься в Монпелье. Тебе повезло. Это на юге у моря.

Я не понял:

– Зачем в Монпелье?

– Мишель уехал из Парижа и живет в маленьком городке возле Монпелье. Городок называется Сет. Догадайся, кем он работает.

– Кроме сутенера ничего предположить не могу.

– Ошибся. Что-то ты стал в последнее время много ошибаться.

Если бы он все знал!

– Он поет. В портовых ресторанах. Встретишься с ним и, если он подтвердит, что алмазы продал, выйдешь на Типографа. Но к нему на север не поедешь. После твоей поездки в мае тебе туда лучше не соваться.

Если бы он знал, насколько он прав.

– Поэтому свяжешься с господином Дижоном.

Я сначала не сообразил, о ком он говорит. Потом понял. В прошлый раз я не стал докладывать, что шофером машины, на которой я удирал из Онфлера и которому выписал за это вполне достойный чек, была прекрасная дама Анжелика Дижон, а представил ее как несуществующего господина Дижона.

– Попроси господина Дижона привести Типографа к тебе в Монпелье.

Вот это номер! Несуществующий человек должен привести мертвеца. Хичкок!

– Дальше будешь беседовать с Типографом, беседуй жестко. Но на рожон не лезь. В конце концов, без этого кейса ЦК не обеднеет, а нам с тобой еще работать. И времена сейчас, сам понимаешь… Если почувствуешь, что он виляет, предупреди, что мы можем принять самые крутые меры.

Это по отношению к покойнику!

– А в общем-то… Не рискуй. Сам решай на месте. Но нас информируй. Как поймешь, что дальше – тупик, улетай в Браззу. Понял?

Ясно. В Браззу за деньгами, а потом в Женеву.

Но и здесь меня ожидал сюрприз. В Женеву, оказывается, мне лететь не надо. Я должен отвезти деньги в Тунис и отдать лично Арафату.

Раньше Арафат нам давал деньги, теперь мы Арафату. Времена.

– Наши в Тунисе уже предупреждены. Встречу с Арафатом тебе организуют.

– Что я ему скажу?

– Ничего. Общие слова.

После обеда я снова сидел у него в кабинете, и мы вырабатывали более детальный план.

– Как будешь добираться из Рима в Монпелье? Попытайся договориться с этим Дижоном, чтобы он встретил тебя на полпути и довез в Монпелье на своей машине.

Я согласился. Мы посмотрели расписание поездов из Рима и решили, что лучше всего встретиться в Сан Ремо. Я доеду туда из Рима на поезде.

– Если он по каким-либо причинам не согласится, сними машину в Сан Ремо и добирайся до Монпелье сам.

Я один раз спутал имя Дижона. Сначала я назвал его «Жераром», потом «Жюлем». Немудрено спутать имя несуществующего человека. Колосов меня поправил. Получилось вполне естественно.

– Если с Дижоном ничего не получится, тебе может понадобиться твой швейцарский паспорт.

Паспорт этот был настоящим, мне его выдали в швейцарском консульстве в Монреале. Выдал клерк коммунист. Там я значился господином Жильбером Мало, родившимся в городе Квебеке. Этот паспорт можно было безбоязненно предъявлять в любой стране, кроме Швейцарии.

– Сейчас поездка в Швейцарию отменяется, возьми его с собой на всякий случай.

Я согласился и попросил выслать паспорт диппочтой в Рим.

– Не забудьте выслать прилагаемые документы, особенно чековую книжку.

Прилагаемые документы – это документы, подтверждающие активную деятельность владельца паспорта: водительские права, билет в бассейн в Монреале, фотографии родителей.

– Особо на Дижона не скупись. Платить будешь по чеку на свое имя. На счету у Мало у тебя остались деньги?

– Немного.

Это было неправдой. Мне несколько раз удалось завернуть туда неоприходованные остатки. И сколько там лежит сейчас, я не знаю. Этим счетом я пользуюсь в личных целях.