Проснувшаяся на посту дежурная медсестра, проклиная больничную дряхлую технику и ленивую санитарку, побежала за тряпкой в туалет и споткнулась о тело бабы Веры. Ерофеич очень художественно изобразил мне этот момент в лицах.

Сбежались медсестры, бабу Веру взгромоздили на каталку и отвезли в блок, подключили кислород. Сейчас она уже вне опасности, но настроение у нее – из рук вон.

– Помирать собралась, – со значением сообщил Ерофеич и пошаркал в сторону «мужского клуба» – облицованной кафелем каморки перед санкомнатой. Там, на толстой, как бревно, трубе отопления любят посиживать нарушители больничного режима. В часы затишья, когда обход завершен и никого из врачей поблизости нет, они потихоньку смолят свои сигареты, дуются в карты и ведут долгие мужские беседы. В основном за рыбалку и за политику.

Бабу Веру необходимо навестить. Дочки придут только вечером, весь день некому будет отвлечь бедную бабку от черных мыслей. Тем более, что в блок мне и так обязательно нужно, к Гелии. Как она там? Хотя, случись ночью еще что необычное, Ерофеич наверняка бы сказал.

Я вытащила из холодильника остатки яблок, которые в субботу принес Кашка. Они слегка подвяли, но смотрелись вполне аппетитно. Меня навещают не слишком часто, поэтому приходится продукты экономить.

Прикрываясь пакетом с яблоками, я храбро переступила порог реанимации и сунула нос в ординаторскую.

– Анатолий Францевич, можно? Бабу Веру проведать, вот яблоки принесла.

Конечно, он разрешил. Бабу Веру, чтоб ночью не тревожить «тяжелую» Гелию, положили в «резервную», одноместную комнатенку. При виде меня старуха прослезилась.

– Серафима, доча! Не покинула бабку глупую! Подь, спроси у Францыча, долго ль мне еще тута? Вечером девки придут, чего подумают?

– Сегодня вам лежать надо. Анатолий Францевич сказал, если будете слушаться, завтра обратно в палату переведет. А дочкам я объясню, не волнуйтесь.

Баба Вера закивала, но выражение глаз у нее было странно отсутствующе. Словно она меня вообще не услышала. Я слегка струхнула – вдруг у нее опять в мозгах переклинит, как запоет сейчас во всю глотку!

– Баба Вера, яблочка хотите? Сладкие!

– Для энтих яблоков у меня зубов нету! Вовсе ты, девка, без понятия! Ты, Серафима, вот чего… – старуха вперила задумчивый взгляд мне в переносицу. Между бровями немедленно зачесалось. – Ты … подай-ка водицы, чегой-то в горле першит.

Я поскорей подала ей стакан. Авось, не бросит его мне в голову, до сих пор мы с бабой Верой неплохо ладили.

Она отхлебнула воды и прокашлялась. Как начинающий оратор на трибуне. До меня вдруг дошло – да ведь бабу Веру распирает от желания чем – то поделиться.

– Что-то случилось, баба Вера?

– Ох, доча, и не говори! Такое со мной нонеча приключилось – прям страсть! Врачам-то я ни словечка, не поверят, еще в психушку упекут, скажут, рехнулась старая!

– Ну что вы, никуда вас не упекут. Может, вам соку сбегать купить в киоске?

Я хотела ее отвлечь, но бабу Веру с пути не свернешь, как тот бронепоезд из древней песни. Она уставилась на меня с таким выражением!

– Вы говорите…

– То и говорю! Черта я нонеча видела, вот чего!

Вот и приехали. И как прикажете на это реагировать? А баба Вера явно ждет адекватной реакции.

– Черта? Э…и где же?

– Так в туалете! – она вытаращила глаза и страшным шепотом продолжала, – я только дверь закрывать, а за окошком-то бух! Ох, думаю, мальчишки в стекло пуляют. Глянула, а он там. Глазищи огненные, зубья, ровно гребенки, и сам то весь будто ободранный, красный, в пупырьях!

Старуха вцепилась мне в руку, не давая вскочить. Может, в идее насчет психушки есть что-то здравое?

– Да вам, видно, померещилось. Как он там очутился, на четвертом этаже?

– Так крылья-то на что? – изумилась баба Вера, – он ими-по стеклу бряк, бряк! Того гляди, войдет! Тут-то я и грянулась. А после-то, слышь, глазыньки-то приоткрыла – а другой, еще хужей первого, надо мной стоит, и смотрит! А глазищи зеленые, волчьи, так и горят, а бородища-то черная! Тут я, доча моя, и вовсе свету не взвидела!

Баба Вера хотела меня поразить, и у нее это получилось. Я молча уставилась на старуху, а в голове у меня пересыпался целый калейдоскоп мыслей. Баба Вера не врет – она действительно видела черного и косматого в туалете. Только это был не черт, а Ерофеич, один в один описание, он и сам говорит, что первый ее обнаружил. Бабка, понятное дело, испугалась, она же с больничным незнакома. Но у Ерофеича никаких крыльев нет, сколько лет его знаю – ни разу при мне он ни во что пернатое не обращался. Тем более – в красное и ободранное. Голуби бабу Веру напугать, как вчера днем напугали Гелию, не могли, они-то уж точно в темноте не летают. Тогда, что же получается?

Я вспомнила, как Гелия рубанула по занавеске. Похоже, она точно знает, что за крылатый черт стучал в окно туалета. Но тогда… что же я здесь сижу? Надо скорей предупредить ее, что преследователи совсем близко!

Меня выручил Анатолий Францевич. Он вошел со стетоскопом и отвлек бабу Веру. Я пулей выскочила из комнаты и распахнула соседнюю дверь.

– Гелия! Ты в порядке? Ты здесь?!

Она была здесь.

– Привет, Сим – ка.

Сегодня она выглядела куда лучше, зеленоватая бледность пропала, и даже глаза сделались ярче. Только волосы торчат по – прежнему, Гелия, как и я, не удосужилась причесаться.

Я не знала, с чего начать разговор, она успела первая.

– Сим – ка, сегодня ночью что-то случилось?

– Откуда ты знаешь?

– Значит, случилось…

– В общем, да. Баба Вера ночью в окне черта видела, с крыльями.

– Подробней! Как он выглядел? Что делал?

– Откуда я знаю? Баба Вера говорит, весь красный, хотя не думаю, что она цвет в темноте разглядела, в окно ломился. А потом, видно, бабу Веру увидел и передумал.

Смешно! Хотя баба Вера, если захочет, запросто напугать может.

Но Гелия не улыбнулась. Похоже, ей было совсем не смешно.

– Значит, они меня все-таки выследили.

– Кто «они», Гелия? И потом, с чего ты взяла, что это именно …эти. Почему они тогда не разбили окошко, если и впрямь тебя вычислили? Погоди, а может, они не могут войти в дом без приглашения? Я читала, что вампиры…. так вот кто эти они?! Господи, какая глупость!

Я терпеть не могу все эти истории и фильмы про вампиров, а Кашка Гвоздецкий так и вовсе их презирает. Он говорит, что у тех, кто такую ерунду сочиняет, не мозги, а жевательная резинка.

– Разумеется, глупость. – Гелия задумчиво почесала переносицу, – в Кесте не вампиры, а маги живут, самые обычные. А почему он окно не высадил – ты сама подумай, какой смысл? На что ему ваша баба Вера?

– Ничего себе – самые обычные маги!

– Кстати, эта женщина не очень пострадала? Кестовец, скорее всего, на гарпии прилетел, непривычного человека их вид может здорово напугать.

– На ком прилетел, на гарп…? Нет, баба Вера в порядке. То есть, сперва она без сознания грохнулась, но ее быстро подобрали. Здешний больничный ее нашел, ну, домовой то есть. А она его увидала, и заново в обморок грохнулась.

Я ляпнула про Ерофеича, не успев подумать. Сейчас Гелия решит, что у меня мозги набекрень.

– Косматый, в полосатой одежде? Видела.

– Ну…да. Ты его видела? Ничего себе! Я думала, кроме меня никто не может. Правда, баба Вера ночью смогла… странно, раньше ведь она его не замечала?

– В каком смысле? Постой, ты хочешь сказать, что у вас его видят не все? Ага… тогда понятно, почему он так нахально тут разгуливал. В Ашеторе его не то что в лечебницу, вообще бы в город не впустили.

– Почему?

Гелия хмуро пожала плечами.

– Мутный народец. От них только и жди пакости. Нет, бывают и добродушные, но кошелек при них я бы не развязывала. Поверь моему опыту.

Она вытащила из-под подушки вчерашнюю сумку. Я посмотрела еще раз – совершенно плоская холщовая торба, видно, что пустая. Интересно, что вынется из нее на сей раз?

Гелия запустила в сумку руку и извлекла мешочек величиной с заварочный чайник.

– Сим – ка, у меня нет ваших денег, но есть вандры*. Они золотые. У вас золото ценится?

– Конечно, дорого. А что ты…

У меня, как любит выражаться моя тетка, отвалилась челюсть. На ладони Гелии тускло поблескивала желтая монета величиной как раз с ладонь. Ни дать, ни взять, один из золотых, зчто закопал Буратино на Поле Чудес. Я разглядела на ней изображение то ли башни, то ли шахматной ладьи.

– Ты можешь купить мне на свои деньги одну вещь? А эти потом обменяешь. Наклонись поближе, я скажу, что покупать!

Она обхватила меня за шею, дернула так, что я чуть не ткнулась в постель носом, и зашептала. Господи, зачем такая секретность? Да этого добра и в больнице хватает, можно у медсестер спросить.

– Нет, Сим – ка, не надо никого просить, – с нажимом сказала Гелия, когда я предложила ей немедленно обратиться к Наташе, – разве ты не поняла? Оно должно быть определенного размера и обязательно новое! Это главное условие. Так купишь? Сколько денег тебе нужно – один вандр, два?

– Сумасшедшая. На такой вандр… наверное, полжигуля купить можно. Нет, я не могу его взять.

– Но у меня нет серебряных, и монек нет тоже! Так получилось! Возьми, мне очень необходимо!

Я чуть было на нее не обиделась, но потом подумала, что я ведь не знаю как у них там принято. А она не знает как у нас.

– Я тебе и так куплю, не разорюсь. А…все – таки, зачем?

– Я расскажу. После. Только ты покупай так, чтоб никто не видел. И этот ваш … больничный – особенно. Не верю я им, понимаешь? Вандр возьми! Нет? Прости, Сим – ка, я не умею видеть душу людей сразу, как Феййе или Сийнис. Я понимаю, что ты сделаешь это без всяких денег. Ты сможешь придти сегодня?

– Вот уж и не знаю! – произнес от дверей бодрый голос. Я не успела сморгнуть, как Гелия мгновенно впихнула золото в сумку и откинулась на подушку.

В палату широким шагом входил заведующий. Я решила, что он сейчас даст мне разгон за самовольное посещение и выгонит из бокса, но Анатолий Францевич только шугнул меня с кровати на табурет.

– Сиди, раз проникла.

Он быстро осмотрел Гелию, манипулируя блестящим металлическим молоточком, проверил зрачки.

– Наша летчица почти оклемалась, и это радует. Ну что ж… отлично. Вы, я вижу, уже подружились.

– Да. Анатолий Францевич, можно мне Гелию навещать?

– Думаю, ей это будет даже полезно. Но, – он поднял вверх палец, – не больше двух раз в день, и дольше часа не сидеть.

Анатолий Францевич посмотрел на часы.

– Таким образом, ваше время истекло. Серафима может зайти вечером, перед ужином. Но – никаких попыток встать, только разговоры! Поняла, красавица? – обратился он уже к Гелии.

Она серьезно кивнула.

– Я буду ждать Сим-ку.

– Ага. Я приду, не беспокойся.

Я забежала в палату за кошельком и выскочила на лестницу. Вообще-то в больнице есть лифт, но пока его будешь ждать, кто-нибудь из медсестер может поинтересоваться, куда это я наладилась. Внизу в вестибюле имеется ларек, торгующий продуктами, недорогой парфюмерией и книжками в мягких обложках – детективами и любовными романами. Ходить туда не запрещено, но ведь Гелия просила ни в коем случае не привлекать внимания к покупке. Тем более, у меня сразу была уверенность, что нужного предмета в ларьке не окажется. И тогда, ничего не попишешь, придется всерьез нарушать больничную дисциплину.

Внизу, недалеко от ларька, за столом охранника сопел над кроссвордом Петр Степанович, дядя Петя.

У него толстые запорожские усы и подозрительно румяный нос, вдобавок он еще и ленив, как классический гоголевский козак.

Хотя дядя Петя уверен, что основная обязанность охранника – дремать, прикрывшись газетой, на скрип наружной двери он всегда просыпается и грозно озирает вошедшего. Нечего и пытаться проскользнуть на улицу незаметно.

Я трижды обошла ларек по периметру, и поняла, что опасения подтвердились. Впрочем, рискну спросить.

– Извините, у вас зеркало есть? Нет, маленькое не подходит, надо сантиметров сорок в диаметре. Ага. Спасибо, я догадалась, что у вас не мебельный магазин.

Я отошла за киоск и задумалась. Мебельный магазин есть за углом, только перебежать улицу. Но как выйти под бдительным носом дяди Пети? На глаза попался телефон, ну правильно, почему я такая глупая? Сейчас позвоню Кашке и попрошу срочно принести зеркало. Скажу, что вопрос жизни и смерти, возьму страшную клятву молчать – да, это лучший вариант!

Но Гвоздецкий трубку не брал, такое впечатление, что этот злостный тип эмигрировал в какое – нибудь Земноморье и возвращаться не собирается. Я безнадежно набрала номер в двадцать первый раз. Да что же это за форменное невезенье?

За спиной грохнуло, покатилось, заверещало голосом продавщицы. Напали на злобную киоскершу?!

Я скорей повернулась, но киоск был цел. Злая тетка просто вопила, высунув наружу голову в кудряшках. Стол охраны опрокинут, листы кроссворда рассыпаны по полу, посреди этого разора багровый от гнева дядя Петя трясет за грудки тощего мужчину в длинном пальто и темных очочках.

– Кому говорят, нет прохода! Без документов не пропускаю!

Тощий задрыгался, запустил руку под борт пальто, извлек оттуда фиолетовые «корочки» и заявил сварливым голосом.

– Есть у меня документы! Вот, пожалуйста! – он говорил с явным акцентом.

Охранник, остывая, заглянул в документ и лицо его, без того красное, сделалось вообще помидорным. Я испугалась, что дядю Петю, не отходя от вахты, хватит удар.

– Это что за филькину грамоту ты мне тычешь? – взревел охранник, – какие еще курсы перекрестного опыления двоякодышащих? Я тебе сейчас так дохну, ты у меня до Магадана пылить будешь!

Тощий взглянул в корочки, пробормотал что – то неразборчивое… внезапно осел вниз и словно всосался в линолеум. В руках охранника осталось пустое пальто, на пол со стуком упали корочки.

Дядя Петя уронил пальто, руки его дрожали.

– Серафима, ты? Ты это…видела?

– Ну да. Что с вами, Петр Степаныч, все же в порядке.

– А этот … этот, перекрестный, куда исчез? Скажешь, не было его, да? Скажешь, у дяди Пети глюки на почве кроссвордов, так, что ли? А это чего, а? Ничего не понимаю…пусто!

Он поднял корочки, я тоже посмотрела. Абсолютно чистый разворот, хоть бы одна буква нарисована!

– Не волнуйтесь, Петр Степанович, этот тип – просто жулик. Наверное, хотел войти и спереть чего – нибудь. Помните, в прошлом году в Михаила Борисыча дежурство на втором этаже телевизор пропал? И здесь также, только вы оказались бдительным и не пропустили.

– А … а куда ж он девался?

– Да на улицу вышел, Петр Степанович! Вы разве не слышали, что дверь хлопнула! Он испугался, что вы его в милицию сдадите, пальто бросил и сбежал! Вы не волнуйтесь. Давайте, я валерьянки у сестер попрошу!

Мне было жалко беднягу охранника. На его месте я бы, наверное, в обморок хлопнулась. Вот проклятые ОНИ! В больницу рвутся, сволочи, в окно не вышло – теперь в двери лезут! Надо скорей предупредить Гелию. Но что же делать с ее поручением?

– Слышь, Серафима, не в службу, а в дружбу, а ну, отойдем в сторонку, – дядя Петя вдруг перестал хрипеть и оттащил меня за угол, подальше от глаз ларечницы, – мне после такого дела валерьянка – как козе припарки! Мне бы коньяку грамм пятьдесят, и я б вошел в норму. А с поста не отойти, понимаешь? Выручи, Серафима, ты ж меня не первый год знаешь.

– Какой разговор, Петр Степанович. Давайте деньги. Только я в коньяках не разбираюсь, который брать?

– Кизляр бери. Где четыре звездочки. Да погоди, бушлат мой набрось. На улице холодина. Главное, не простудись, лады, Серафима?

– Не волнуйтесь, Петр Степаныч!

Холодный воздух ожег коленки, в тапочках мгновенно захлюпало, но в груди у меня пело и ликовало. Все так удачно получилось, лучше и не придумаешь.

Первым делом я добежала до мебельного и купила зеркало нужного размера, в красной оправе. Потом рысцой потрюхала за коньяком дяде Пете. Я очень спешила, и нервничала вдобавок, меня ведь мог случайно увидеть кто-нибудь из больничных знакомых. И конечно, в боку закололо, да так, что на обратном пути пришлось притормозить возле больничной прачечной и отдышаться. В этот момент из угла вышел тощий тип без пальто, и недовольно покрутив головой, обратился прямо ко мне.

– Не подскажете, уважаемая, где располагается отделение восстановления утраченных жизней?

– Чего – чего? Каких жизней? А, вы, наверное, имеете в виду реанимацию?

– Да, именно так.

– Вам надо вон в тот корпус! – я ткнула пальцем в сторону здания кожно-вен-диспансера.

Он вежливо поклонился. Потянув на себя тяжелую больничную дверь, я оглянулась и увидела, как тощий тип исчез в кирпичной стене.