Читать книгу «Беглянки» онлайн полностью📖 — Оксаны Якубович — MyBook.

Я испугалась что Гелия сейчас начнет вылезать из кровати, брякнется, расшибется еще сильней. В конце концов, я же за ней приглядываю, почему бы не выполнить просьбу больного человека?

Когда я впервые валялась в этой самой комнате, мне на третий день жутко захотелось лимона. Ну просто до слез захотелось! Мне этот лимон даже снился. А принести было некому.

Домашнюю одежду больных, если ее не забрали родственники, убирают в кладовку, сразу за ординаторской. Там же висят запасные халаты и фартуки и хранится белье.

Вещички Гелии все уместились на одной полке металлической тумбочки, жалкая сиротская кучка. Сперва я решила, что никакой сумки нет, но тут заметила торчащий тряпичный ремень. Сумка была – но абсолютно пустая. Для верности я ее даже потрясла – нет, ничего не выпадает.

Вот незадача, как бы не пришлось звать Наташу. Если Гелия увидит, что драгоценное содержимое пропало… интересно, куда оно могло деться? Может, вывалилось при падении с шестого этажа?

Гелия бросилась на сумку, как коршун.

– Спасибо, Сим-ка!

– Да не за что. Ничего, что пустая? Я смотрела – вроде там ничего не валяется, не выпадало.

По лицу Гелии скользнула улыбка.

– Ничего. Ничего что пустая. – она погладила сумку рукой, – расскажи мне про эту лечебницу. Ты здесь ведь давно лежишь? Сюда с улицы пройти можно, или дверь охраняется? А входов сколько? И ночью стерегут?

Можно было подумать, что она собралась бежать из отделения этой же ночью. Странная девушка, и говорит странно. Я хотела спросить, кого она так боится, но тут в стекло ударилось тяжелое тело. Раз, другой. Схлопали крылья. Даже я вздрогнула. А Гелия… одеяло отлетело на пол. Гелия взвилась, как на пружине, в руке – здоровенный нож. Похожие у мясников на рынке, только этот еще длиннее и никелированный.

Я не успела даже взвизнуть. У самого моего носа сверкнуло и свистнуло. Я зажала уши – сейчас окно разлетится вдребезги… но, на мое счастье, кровати в боксе делали профессионалы. Как раз на такой случай!

Забинтованная ступня Гелии зацепилась за вентиль подъемного механизма. Нож чиркнул, половина занавески, срезанная, как бритвой, скользнула с подоконника. Голова Гелии стукнулась об пол.

Она очнулась после второго стакана воды в лицо. То, что я сначала приняла за нож, торчало тут же, в полу. Тронуть его витую рукоять я не решилась.

Если дотронусь, а он окажется настоящим – прощай, нормальная жизнь. Придется двигать в психушку, следом за Гелией. Никогда не знала, что сумасшествие заразно, может это новый вирус какой? Тогда понятно, почему девушка упала с высоты. Бедняжка.

– Где они?

– А, очнулась…

– Где они? Я видела – это стража Кеста! Это их посланцы! Дрессированные гарпии!

– Послушай, ну какая стража, о чем ты? Здесь же не Древняя Греция, у нас гарпиям* холодно. Давай, я тебе на кровать залезть помогу. Только не ори, а то медсестра проснется, увидит, что ты тут натворила, и в психушку упекут. Оно тебе надо?

– Неправда! Они ломились в окно!

– Это голуби, вон, гляди. Они тут все время ошиваются, на карнизе. Наверное, кто-то из больных прикормил, теперь не отвадишь. Жирные, бухаются, как попало, и как до сих пор стекло не высадили!

Гелия что – то пробормотала сквозь зубы, оттолкнула меня и молча взобралась на постель. Щеки у нее слегка покраснели. Значит, не совсем она сумасшедшая, раз стыдится.

Что-то холодное коснулось колена.

Три красных камня на сложной формы рукояти. Блестящее ртутью лезвие с желобком. Посредине штука как её… гарда, как в фильме про трех мушкетеров.

Он все еще есть, да что ж это такое! Может, плюнуть через левое плечо?

– Меч подай мне, пожалуйста. – попросила Гелия, – не бойся, он не зачарованный.

Час от часу не легче! Я двумя руками взялась за ребристую рукоять, потянула, и полуметровое лезвие выскочило из пола легко, будто из куска масла.

– Спасибо. – Гелия открыла принесенную мной из кладовки сумочку и хладнокровно сунула туда меч. Я ожидала, что лезвие пропорет ткань насквозь, оно никак не могло поместиться в сумке. Но оно поместилось. Я обалдело потрогала сумку. Пустая.

Может быть, Гелия – гипнотизерка? И не было никакого меча, никто не выпрыгивал из кровати?

Я посмотрела на лужу воды на полу. И занавеска, как ни крути, разрублена. Ничего не понимаю!

– Сим-ка, не удивляйся.

– Ты считаешь? – мне внезапно захотелось уйти, терпеть не могу, когда на мне опробуют фокусы. – Пожалуй, мне пора. Сейчас только пол подотру, а то Наташа заругается.

– Подожди! Я сейчас объясню.

– Ага. Про гарпий. Спасибо, не надо.

– Если хочешь, я покажу. Не веришь? Тогда посмотри сама! Я вообще отвернусь, под одеяло спрячусь! Ну?

– Ну…

Гелия запустила руку в пустую сумку и вытащила … не меч. Овальный, величиной с детскую ладошку желтовато-прозрачный медальон на шнурке.

– Приложи его к окну и смотри.

Пожав плечами, я взяла медальон. На ощупь он оказался теплым, и сделан из непонятного материала. Не стекло, не пластмасса.

Медальон прилип к окну, словно намазанный клеем. Я хотела сдернуть его за шнурок, но не успела.

Треугольная массивная крыша военного госпиталя, торчащая над верхушками больничного сквера, стремительно изменялась. Косые скаты на глазах трескались, вспучивались шипами, словно шкура дракона, перепуганные голуби в панике стартовали с них в разные стороны и метались вокруг черными точками. Крыша в последний раз дрогнула и раскололась надвое, из ее центра вырастала иглами шпилей исполинская башня. Верхний, увенчанный золотым языком длинного знамени, насквозь проколол облако и затерялся в открывшейся вдруг синеве. Черные птицы по – прежнему описывали круги, и я внезапно поняла, что никакие это не голуби!

У этих существ были звериные лапы и длинные, не птичьи, туловища.

Золотистый свет медальона затопил всю створку окна, и казалось, я сама стою на высокой башне, и впереди на много километров раскрывается сказочный вид.

– Серафима, что такое? Я же просила присмотреть! Дедуся весь звонок оборвал, судно просит!

От неожиданности я дернулась, медальон со щелчком упал на подоконник.

– Н-ничего… извини, Наташа, Гелию голуби беспокоили, я их пыталась прогнать.

Я отвела глаза лишь на миг, взглянуть на Наташу. А когда повернулась – сияющей башни не было. Над серой крышей госпиталя плыли рваные, как тряпье, тучи. Из них сеялся ранний сентябрьский, смешанный с дождем снег.

Наташа слегка поворчала, особенно когда увидала на полу лужу, и велела мне убрать и отправляться восвояси.

– Помощница. Разве можно человеку после такой травмы стакан в руки давать! Надо было самой ее напоить! А голуби эти и впрямь достали!

Перед тем, как выскользнуть за дверь, я все же успела спросить Гелию.

– Что это было? Где это?

– Башня Пернатый Лев. На море Делибр, в Пятизерье.

Я вернулась в свою унылую, как барак, палату, хлопнулась на кровать и уставилась в стену. Где-то вдалеке, в параллельном просторанстве, о чем-то злословили соседки; по коридору прокатила, дребезжа, тележка с ужином, дежурная медсестра принесла лекарства. Мое время остановилось. На стенах мышиного цвета я продолжала видеть сказочную башню.

Это действительно – было.

Елена Прекрасная положила журнал на тумбочку, щелкнула выключателем. В темноте шум дождя за стеклами сразу сделался сильней, отдельные капли громко стукали по карнизу, как будто просились войти.

Интересно, как там Гелия? Если она голубя приняла Бог знает за кого, то сейчас, в темноте, запросто решит, что кто-то скребется к ней в окошко. Ерунда, конечно…

По карнизу забарабанило сильнее, и мне вдруг показалось, что это действительно не дождь. Звук был неправильный.

С перепугу спина прилипла к постели, сердце колотилось, как бешеное. Скорей прекратить выдумывать! Еще немного, и я, пожалуй, окажусь опять в боксе, на соседней кровати с Гелией.

Медленно – медленно повернуть к окну голову. Никого.

Тогда я отогнула занавеску и посмотрела. Влажная чернота и ничего больше, только видно, как внизу в свете дворового фонаря мелкими искрами сеется дождь.

За спиной, в душной темноте палаты, всхрапнула Любаня. Вот у кого сон всегда здоровый и крепкий, даже завидно. Дома я бы сейчас зажгла лампу и читала, пока нервы не успокоятся, но здесь это не прокатит. Любаню из пушки не разбудишь, но Елена Прекрасная непременно проснется и начнет возмущаться.

Я накинула халат и прикрыла за собой дверь палаты. Если встречу сестру, скажу, что не спится, можно будет таблетку попросить. А если нет… вдруг повезет и удастся проскользнуть незаметно в бокс, проведать, как там Гелия. Сейчас я верила на всю катушку – ей действительно грозит опасность.

Когда днём Наташа прогнала меня в палату, я не успела об этом подумать. До самого ужина перед глазами стояло то, что я успела увидеть за короткие полминуты.

Башня Пернатый Лев – сказала Гелия. Но ведь так не может быть, не бывает! Гелия обманула меня, это самый натуральный гипноз.

Когда в коридоре забрякала тележка с ужином и санитарка Зинаида выдала мне тарелку вечной рисовой запеканки, облитой бледным столовским киселем, я окончательно утвердилась в этой мысли. Сразу сделалось так плохо и обидно, хоть плачь, и я решила, что знать не знаю никакой Гелии, пусть ее пудрит мозги кому – то другому, только не мне. Ну невозможно поверить в то, чего не бывает!

Но теперь, ночью, в заснувшем отделении – кстати, как странно пуст освещенный лампами коридор, под шелест дождя за окнами…

– Куды наладилась – то, Серафима?

От неожиданности я подпрыгнула и коленкой врезалась в стоящие у стены носилки – каталку.

– Ты что, Ерофеич? Разве можно так пугать, из стен выскакивать? У нас же сердечное отделение!

– А ты меня, Серафима, уму – разуму не учи, я здеся без малого полторы сотни годов порядки блюду! Опять же – ты девка крепкая, Францевич вон давеча баил, процесс твой на ремиссию пошел. Никуды твое сердце не денется.

– Правда? – я сразу забыла сердиться на Ерофеича. Если Анатолий Францевич сказал, значит, я действительно могу поправиться совсем. – Ты точно слышал? Кому это он говорил, заведующей?

Ерофеич кивнул и напыжился, важно заложив шестипалые косматые ладони в карманы полосатой пижамы. Как всякий нормальный домовой, он старается соблюдать униформу родного учреждения, и его запросто можно принять за очень низкорослого пациента.

Ростом Ерофеич не выше больничной тумбочки, и такой же квадратный, а руки у него не по-человечьи длинные, почти до колен. Вдобавок он густо зарос черным волосом, из кудлатой бороды торчит только пупырчатый нос, похожий на сморщенный баклажан, да блестят диковатой зеленью маленькие глазки. Строго говоря, Ерофеич не совсем домовой, он больничный и живет здесь уже сто пятьдесят лет. С тех самых пор, когда городской меценат и вольнодумец граф Стогоцкий вздумал вложить остатки состояния в постройку больницы для купцов, мещан и прочих лиц недворянского сословия.

Все это Ерофеич рассказал мне про себя сам, но не думаю, что много наврал. Разве что слегка приукрасил свою биографию: может, он и не был знаком с самим Стогоцким, а прижился в больнице как – нибудь потом, самостоятельно. Но сути дела это ведь не меняет.

Ерофеич бочком привскочил на каталку.

– Ты мне верь – ежели Францевич сказал, дело верное. Наипервейший доктор, вперед него только Иоганн Августыч был, но уж тот одно слово – профессор! При последнем государе императоре, как в отставку выходил, персональный пенсион получил за заслуги!

С Ерофеичем я познакомилась, когда лежала «на профилактике» на третьем курсе. В конце коридора есть маленькая рекреация, там стоит громадный холодильник, в котором больные хранят колбасу, сыр и прочие фрукты, туда свозят временно ненужные каталки, там, на широкой батарее, пациентки отделения ночами сушат бельишко. Вообще стирать и сушить в отделении не положено, сестра-хозяйка днем зорко следит, чтоб никто не нарушал распорядок, хотя когда-то комната- сушилка на этаже работала. Но сейчас она стабильно заперта, и ключ потерян, говорят, якобы, СЭС запретила частные постирушки, как антигигиеничные.

Я шла взять из холодильника пирожки с капустой, но вместо них обнаружила Ерофеича. Он как раз снимал пробу с чьей-то сметаны.

Так мы и познакомились. Ерофеич тогда страшно обиделся. Домовым не положено знаться с людьми, и вообще, нормальный человек домовых не замечает. Домовые, если их застают врасплох, отводят людям глаза, или прикидываются кем-то другим, например, собакой. Ерофеич обычно притворяется пациентом или тумбочкой, и ни врачи, ни медсестры ничего не подозревают. Может быть некоторые больные, из тех, кто вроде меня, часто лежит в отделении, иногда и начинают видеть Ерофеича, как он есть. Естественно, что они никому про это не говорят.

Даже Кашка Гвоздецкий, когда я ему попыталась однажды рассказать про больничного, поднял меня на смех.

– Ты мне, Серафима, вот чего обскажи. – прогудел Ерофеич, болтая шлепанцами. Я сморгнула, на миг мне померещилось, что на ногах больничного черные сапоги с подковками, – Ежели валюту в рубли перегонять, оно как выйдет?

– У тебя есть валюта?

– Откуль? Так, с мужиками в курилке баили, ну и спор вышел. Прежние-то, царские целковые не в пример дороже стоили. А нонче? Вовсе чудно мне. Ну – ко, сочти – ежели энтих «зеленых» пяток – нашенских сколько выйдет?

Пожав плечами, я ответила.

– Только учти, я говорю примерно, курс доллара меняется!

– Ниче, потянет! Ишь, а я думал, брешут…

Он соскочил с каталки и пошаркал за мной, продолжая бубнить под нос.

– Да, оскудела валюта расейская, то ли дело при государях – императорах! Возьмешь, бывалоча, рупь серебряный, сразу видно – маешь вещь! А ноне че – бумажки!

В конце коридора я затормозила. Мне отчего-то не хотелось, чтоб Ерофеич знал, что я иду в отделение реанимации. Хоть бы он куда – нибудь убрался! Прилип, как банный лист, может, еще чего спросить хочет?

– Ты, Серафима, никак обратно в бокс проситься решила? – спросил Ерофеич, и я опять чуть не подпрыгнула. Откуда он догадался?

– Знаю, знаю, допекли тебя соседушки, – ехидно хихикнул больничный и я перевела дух. Ничего он не знает, просто вредничает.

Я свернула в нишу к холодильнику и нашарила пакет с кефиром. Пить мне не хотелось совершенно.

– Угощайся, Ерофеич.

– И-и, Серафима, я уж сметанки поел, на что мне твой кефир сиротский! В мое время, ежели бы кто такой продукт в лавке выставил, мужики в два счета бока бы намяли!

Больничный состроил мне рожу и пропал в противоположной стенке. Как бы узнать, на самом деле ушел или ошивается где – то рядом, например, за батареей? Я все-таки выпила кефир, прошлась как бы невзначай до дверей бокса и спокойненько двинулась обратно. За дверью слышался голос Анатолия Францевича, он говорил по телефону. Значит не спит, и в отделение незаметно не проникнешь. Но зато и никто другой туда не заберется, Францевич за ночь не один раз своих больных проверяет, он и спит-то вполглаза. На эту ночь Гелия точно в безопасности, и я могу спокойно вернуться в палату. А там – посмотрим.

Утром медсестре Элеоноре пришлось будить меня, чтобы выдать градусник. В больнице, как и положено казенному учреждению, железные правила распорядка. «Лежачий» ты или «ходячий», но температуру меряешь за час до завтрака, капельницы ставят в 11 дня, а снотворное тем, у кого проблемы со сном, положено принимать вечером без четверти десять. Если больной спит – его разбудят, чтобы он мог проглотить таблетку. Конечно, среди медсестер есть разгильдяйки, которые просто кладут лекарство на тумбочку, но Элеонора не из таких. Она твердой рукой потрясла меня за плечо и ткнула мне под мышку градусник.

– Ночами спать надо, тогда просыпаться вовремя будете! Вот моду взяли, по коридорам шастать, только и дела дежурной смотреть за всякими. Пускай сиделку персональную нанимают, раз у бабки мозгов нет! И я же еще крайняя, меня же еще премии лишат из-за этой коровы! Уйду в поликлинику, все надоело!

Гневно фыркнув, Элеонора вылетела из палаты. Спросонок я едва сообразила, что насчет моих ночных прогулок Элеонора не знает. Интересно, кого она имела в виду?

Скоро выяснилось, что несчастье случилось с бабой Верой. Разогнав накануне вечером дочек, старуха развеселилась, и ее потянуло на подвиги.

Ночью санитарки поблизости не случилось – она одна на все отделение, а бабе Вере приспичило погулять в туалет.

Ее обнаружил на полу перед унитазами Ерофеич. «Больничный» хвастал, что сунуть бороду в женский туалет его заставила исключительная интуиция. Ерофеич поднял тревогу – своим способом. Холодильник в рекреации вдруг грозно взревел и отключился.

1
...
...
12