У Арлекина умерла жена…

Зал хохотал до слез… Его игра

Была так уморительно смешна!..

Лишь друг, Пьеро игравший, знал:

Вчера

У Арлекина умерла жена…

Но быть артистом – это тяжкий долг.

Билеты проданы, а значит, шоу быть.

От плачущего мима что за толк!

И, стиснув зубы, он пошел смешить.

Колпак шута прикроет седину.

И пусть хохочет громко зал над ним.

Он будет представлять ее одну.

В первом ряду.

А слезы спрячет грим…

Осенняя элегия

Дождем размыт осенний горизонт.

За капель пеленой всё видится нечетко.

По лужам ты спешишь летящею походкой,

Держа небрежно над собою зонт.

Тебя мой грустный провожает взгляд,

А ты об этом даже и не знаешь.

Не знаешь и о том, что мне напоминаешь

Ту, что я бросил много лет назад.

И вновь передо мной ее глаза:

Зрачки, расширенные, словно от удушья,

В тот миг, когда я мимоходом, равнодушно

Свои слова жестокие сказал.

И сжалась она резко, как зверек,

Потом застыла, верить не желая

И словно до конца не понимая,

Что я любви своей не уберег.

И помню я, что плечи ее сжал,

Встряхнул и крикнул: «Я тебя бросаю!»

Она ж смотрела кротко, как святая,

Лишь побледнел совсем лица овал.

Я повернулся резко к ней спиной

И прочь пошел… Что стало с ней? Кто знает…

Как нынче всё тот день напоминает!

Тогда ведь тоже дождь стоял стеной…

Ну почему вернулось вдруг вчера?

Со мной все чаще это происходит:

Всё, что забылось, прочно стерлось вроде,

Вновь вспыхивает углем от костра.

И понял вдруг я: как же я устал,

Как много б изменил, коль было б можно!..

И, словно утешая осторожно,

Мне желтый лист на волосы упал.

Шотландская баллада

Там, где могучий дуб шумит,

И где река с названьем Твид

Проносит воды мимо,

Тому назад уж много зим

Встречалась с Вилли я моим,

Гуляла я с любимым.

И он средь солнечного дня

Так жарко обнимал меня —

Мой милый, добрый Вилли!

Не знала я, что видят нас.

Глаза чужие каждый раз

Из-за кустов следили.

Однажды милый мой спешит

На встречу нашу к речке Твид

И говорит мне Вилли:

«Идет война. Король Макбет

Войска сбирает вновь себе —

Ведь прежние разбили.^[1]

И лэрд наш в рекруты меня

Отправит через два-три дня.

Скажи мне откровенно:

Женой моей ты хочешь стать?

Пообещай, что будешь ждать.

Вернусь я непременно».

Кивнув стыдливо: «Да, мой друг»,

В объятья его сильных рук

Склонилась я, не зная:

Вновь не одни мы в этот час —

За нами пара чьих-то глаз

Ревниво наблюдает.

На сердце было тяжело:

Нас расставание ждало.

Расплакалась я горько.

Меня мой Вилли утешал,

И о любви своей шептал

Он мне до самой зорьки.

Когда прощанья час настал,

Мой Вилли ласково сказал:

«Джен, уходя в солдаты,

Тебе речных жемчужин нить

Хочу сегодня подарить.

Не забывай меня ты.

Я сам собрал те жемчуга

На Твида милых берегах.^[2]

Носи их, не снимая.

И шейку белую твою,

Пока я буду там, в бою,

Они пусть обнимают».

Я вереск белый сорвала

И Вилли ветку подала:

«Предвестник он удачи.^[3]

На шапке ты его носи.

Он защитит и даст он сил —

Вот что подарок значит».

Ушел мой Вилли воевать.

Пришлось его мне долго ждать.

Промчалось быстро лето.

Сменилась осень уж зимой,

Но милый не спешит домой.

Пропал мой Вилли где-то.

И вот под вечер в декабре

Вдруг конский топот во дворе.

К двери бегу встречать я.

Неужто друг с войны пришел?

Но это лэрд наш, Кайл Мак-Кол

В богатом входит платье.

«К тебе я, Джен, со сватовством.

Хочу ввести тебя в свой дом.

Скажи лишь «да», красотка!» —

«Благодарю я вас за честь,

Но у меня жених уж есть»,-

Ответила я кротко.

«Кто он?» – «То Вилли, конюх ваш.

Его люблю». – «Всё это блажь!

Убит он в Абердине.

Макбет ту битву проиграл.

Гонец об этом рассказал.

Свободна ты отныне!»

И сердце боль пронзила вдруг.

Так он погиб, мой милый друг!

Не ждать его мне боле!

Его мой вереск не сберег,

И храбро воин мой полег,

Сраженный в чистом поле.

А Кайл Мак-Кол всё ближе льнет:

«Жених твой уж в земле гниет.

Нет твоего солдата!

Давно тебя я полюбил

И даже за тобой следил

У речки Твид когда-то.

Про Вилли знал уже тогда.

Его, чтоб сгинул без следа,

Отправил воевать я.

Забудь его ты, стань моей».

И, распаляясь все сильней,

Схватил меня за платье.

Прижал меня к своей груди.

Но я сказала: «Уходи!

Дай мне оплакать горе».

И лэрд ответил: «Хорошо».

Но, перед тем, как он ушел,

Сказал: «Вернусь я вскоре».

Рыдала я немало дней,

Но сердцу было лишь больней.

Стал белый свет немилым.

А Кайл Мак-Кол не отступал:

Всё под венец меня он звал,

И сдаться я решила.

Рубины лэрд мне подарил.

Одеть он мне их предложил

Со свадебным нарядом.

Я отказалась – ведь со мной

Мой жемчуг простенький речной

Всегда у сердца рядом.

Я не снимала эту нить,

Чтоб друга Вилли не забыть.

Он дорог мне, как прежде,

Погиб он, но жива любовь.

И лишь увидеть его вновь

Все ж умерла надежда.

Еще полгода пронеслось,

И свидеться нам с ним пришлось

В канун Святого Джона.^[4]

В ту ночь, что ду́хам так мила,

Я засиделась у стола

Со свечкою зажженной.

Ярилась за окном гроза,

И вспышки молний небеса

Зигзагами крестили.

Но задрожали стены вдруг,

И на порог шагнул мой друг —

Мой нареченный Вилли!

В истлевший он мундир одет,

Одной ноги и вовсе нет,

И глаза нет у Вилли.

Лишь в двери милый мой ступил,

Тотчас по горнице поплыл

Тяжелый запах гнили.

И разглядеть мне удалось:

Он опирался не на трость —

На собственную ногу.

А глаз его, что уцелел,

В лицо мне пристально смотрел.

И молвил Вилли строго:

«Да, я убит – лэрд не соврал.

Но коль тебе пообещал,

Вернулся за тобою.

Над речкой Твид на склоне дня

Клялась дождаться ты меня

И стать моей женою.

Я к милой Джен своей пришел,

Но леди я нашел Мак-Кол.

Женой чужого стала,

Меня назад не дождалась

Та, что в любви своей клялась

И крепко обнимала».

Тут муж мой в горницу вбежал.

Лишь глянул Вилли – лэрд упал.

Я в страхе закричала.

И слышу Вилли я слова:

«Что ж, Джен, отныне ты вдова.

Давай начнем сначала?

Я умер, но жива любовь,

И ниткой этой жемчугов

Я обручен с тобою.

Вернусь в могилу поутру —

Тебя с собою заберу.

Мы связаны судьбою».

Он руки потянул ко мне.

Прижалась в страхе я к стене

И крикнула, рыдая:

«Тебя лишь суждено любить,

Да только вместе нам не быть —

Помолвку разрываю!»

Дрожа, я руку подняла,

И жемчуг с шеи сорвала,

И бросила я в гостя.

Он страшным голосом вскричал

И на пол в тот же миг упал,

Рассыпавшись на кости.

И вдруг исчез – как не бывал.

И жемчуг тоже с ним пропал.

И буря присмирела.

Мой мертвый муж лежал в углу,

А рядом – ветка на полу,

Тот самый вереск белый.

С той ночи мрачной, роковой

Живу бездетною вдовой.

Года летят, как птицы,

И спину гнут, и студят кровь.

Но к Вилли до сих пор любовь

Не может позабыться.

Приходит часто он во сне

И говорит мой Вилли мне:

«Меня не жди ты боле.

Пока не прекратишь грустить,

Покоя мне не обрести

В могиле в чистом поле».^[5]

Но вновь и вновь иду туда,

Где речки Твид шумит вода,

И дуб стоит зеленый,

Что помнит молодой меня

В канун Святого Джона дня

И клятвы двух влюбленных.

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части…

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части:

Австралия ревности, Африка страсти,

В мозгу полушария – как две Америки

Спорят друг с другом на грани истерики.

Одно мне твердит «Не прощают такое».

«Как жить без нее?» – возражает другое.

Размером с Евразию боль и обида.

Льдом сердце сковала тоски Антрактида.

Мой мир вдруг разбился, как глобус, на части,

И снова собрать его – лишь в твоей власти…

Персидская песня

Наш дом чадрой накрыла Ночь-ханум,

В ладонях её месяц вызревает.

Сижу у очага я, полон дум.

Ты вышиваешь, тихо напевая.

Из шелка вязь струится на ковер,

По полотну стежки летят, как птицы,

А голосом сплетаешь ты узор

Тот, что на сердце вышивкой ложится.

Щемит тоскою песня душу мне,

В ней каждое знакомо с детства слово.

Твой профиль тонкий тенью на стене

Рисует отблеск очага родного.

Из-под иглы выходит красота,

Готов ковер богатый будет скоро.

Но музыка, что пляшет на устах,

Прекрасней рукотворного узора.

Пой, Лейла, пой! Слезу смахнув рукой,

Возьму дутар, негромко подыграю.

Его изгиб изысканно-крутой,

Как твои бедра, нежно обнимаю.

Шелк струн его, как шелк твоих волос,

Я глажу пальцами, рождая робко звуки.

И сердце вдруг от чувств к тебе зашлось,

И по тебе затосковали руки.

Я песне твоей грустной подпою —

Легенде старой о любви несчастной,

О воине, что храбро пал в бою,

И девушке, что ждет его напрасно.

Мелодия взлетает ввысь, звеня,

Пронзая сердце, как клинок дамасский.

Любимая! Ты – солнце для меня,

А музыка – как воздух. Жить без вас как?

Две спутницы. Две страсти. Две любви.

Как две лозы, в душе сплелись навечно.

То, что всегда согреет, вдохновит,

Утешит в нашей жизни скоротечной.

Как выбрать лишь одну? Кто вас сравнит?

Кто мне дороже, я и сам не знаю.

И в сердце моем музыка звучит,

Когда тебя, любимая, ласкаю.

Дорожным ангелам

Вязкая тишина.

Черный квадрат окна.

Там, за окном, стена пустоты.

Слепо гляжу я в ночь

И отгоняю прочь

Мысли о том, вернешься ли ты.

Ты снова где-то там,

За пеленой дождя.

Как еще долог и труден твой путь!

Ты не со мной опять —

Замер мир без тебя.

Всё потеряло смысл и суть.

Просит душа моя встревожено

Лишь одного:

«Ангелы дорожные,

Храните его!»

Серая лента шоссе

Бесконечным клубком

Стелется под колеса, шурша.

Свет твоих фар дрожит

Крошечным островком,

И на него летит моя душа.

Трасса «Москва–Ростов».

Резкий скрип тормозов.

Сильный удар.

В страдании мир затих.

Сердце оборвалось:

Чувствую: что-то стряслось,

Но веры моей хватит на нас двоих.

К черту свое достоинство,

Вопль летит к небесам:

«Вышлите светлое воинство

Его спасать!»

Чувствую успокоенно:

Мимо прошла беда.

Ангелы дальнобойные,

Рядом будьте всегда!

Так будет

Знаю точно,

Настанет момент:

Мое ровно стучащее сердце

Треснет вдоль от любви,

Как под острым ножом переспелый арбуз.

Зазвучит она хором звеняще-воздушных октав или терций

В миг, когда на тебя я в толпе зачарованно вдруг оглянусь.

Ты в ответ вскинешь брови забавно,

Всплеснёшь удивленно руками

И воскликнешь:

«Привет! Это ты?

Как же долго тебя я ждала!»

Мы замрем ошарашено,

Сразу забыв, куда шли, что искали,

И обнимемся,

Глядя друг другу в глаза жадно, как в зеркала.

Время быстро летит.

Как-то утром наступит еще одно завтра —

То, которое всё же приходит счастливые дни завершить.

Будет всё, как всегда.

Но, встряхнув волосами, ты скажешь внезапно:

«Ну пока. Я пошла.

Больше мне не звони и, прошу, не пиши».

Ты посмотришь с тоскою в окно,

Обнимая свои зябко плечи,

Скажешь:

«Нам же не больно, ведь правда?

Ты тоже меня не любил».

Я, пытаясь запомнить тебя навсегда,

Еле слышно отвечу:

«Слишком поздно. Прости.

Я в обратном случайно себя убедил».

А потом…

А что будет потом, я пока, если честно, не знаю.

Я еще не решался заглядывать в тот черный день далеко.

Может, там оборвется неловко моей странной жизни кривая?

Или вновь позмеится вперед

Равнодушно и даже легко?

А сейчас я беру карандаш и листок,

Торопливо рисую —

Проступает набросок дорожками тонкими линий скупых.

Я твой образ спешу ухватить,