Глава 2
Новости

«…пацаны, он нарка руками трогал!

– Не гони, я в перчатках был!»

Мы с Танюхой бесцельно слоняемся по Болоту. Из открытых окон обветшалых бараков то и дело доносятся «вечные хиты»: «Городские встречи» и «Аттестат в крови» популярного у местных жителей Наговицына. Из какой-то припаркованной тачки поет знакомые песни Виктор Петлюра.

Встречаем наркомана по прозвищу Хонда, он опять угашенный, зря вылез на свет – если повезет, заберут менты, но, скорее всего, запинает шпана.

Здороваемся с алкашом Французом (его так зовут не из-за принадлежности к Франции, а потому что он кудрявый и похож на Пьера Ришара), видим кое-кого еще из соседей.

Праздные шатания по району вводят меня в состояние легкой меланхолии. Осень, она не спросит… Тут прошло все мое детство, каждая лавочка, каждый подъезд и его дежурный бомж хранят в моей памяти свои истории.

Да, я знаю почти всех жителей Болота, включая представителей бывшей интеллигенции: Француза и Губошлепа, сумасшедшую Инопланетянку и двухметрового Малыша… Не раз мы с друзьями тащили по морозу тяжеленного Малыша в его конуру, утепленную старыми гнилыми шубами, чтобы он не отбросил коньки от холода.

Знаю парней, старше меня лет на пять-десять, которые подсели на героин или, как пацаны говорят, хмурого. Помню их еще здоровыми румяными мальчишками, которые гоняли мяч на пустыре. А теперь наблюдаю, что с ними стало. Кто-то из них уже отбывает срок, кто-то шкерится от местных, а кто-то уже ширнулся и залипает где-нибудь в подворотне, за остановкой или посреди улицы, как Хонда. В таком состоянии они даже ссутся в штаны. Мерзко и обидно за когда-то нормальных ребят.

Жил у нас один такой – Аркаша, старше меня лет на семь. Всегда был жизнерадостным пацаном, травил анекдоты и вообще любил смех и веселье. У него было шикарное телосложение – настоящий атлет! Выше других местных парней на голову, широкие плечи и мускулистые крепкие руки. В общем, красавец! Но два года назад связался с одной компанией. Одного из них зовут Витька Комар – известный в городе делец. Мерзкий тип, который загубил десятки жизней. В том числе и жизнь Аркаши.

Все Болото могло наблюдать за тем, как атлет угасал. Из красавца-весельчака он превратился в отброса, от которого стали шарахаться все. Нарков же даже руками трогать нельзя. Поэтому пацаны, с которыми он когда-то пинал мяч, стали пинать при встрече его, а местный авторитет среди мелкоты с погонялом КИШ раздобыл где-то боксерские перчатки и под одобряющие крики толпы отрабатывал на бывшем спортсмене приемы, подсмотренные в телевизоре.

Даже родная мать выгнала его из дома – сквозь слезы она рассказывала местным бабкам, что больше не может терпеть выходки своего сына. Аркаша стащил из дома почти всю имеющуюся технику: телевизор, пылесос, чайник и даже старую вафельницу. Несколько раз пытался ограбить своих соседей, но всякий раз кто-то его замечал и гнал прочь. Однажды, считая, что мать где-то прячет от него деньги, Аркаша избил ее и своего младшего брата, который пытался остановить это безумие. Это и стало последней каплей. Временно протрезвев, бедняга сам боялся попадаться знакомым на глаза и пропал с радаров.

Говорят, спустя пару дней, он шел по городу через мост. Встретил компанию мужиков и стал клянчить у них денег на дозу. Мужики, долго не думая, избили его до полусмерти. Прохожие помогли Аркаше подняться. Он стоял, держась за перила, потом вдруг перелез на другую сторону и спрыгнул.

Зачем такие, как Аркаша, вообще пробуют эту дрянь? Всем же известно, к чему это в итоге приведет. Ходят слухи, что их «жалят» другие нарики, чтобы получить от Комара бесплатную дозу, или что любого может незаметно уколоть цыганка в толпе.

Я думаю, что люди наивно верят в то, что укол привнесет краски в их серый быт, сотрет память о долгах и проблемах. Они хотят убежать от жизни и считают, что наркотик сработает как анестезия. Они знают, что это съест их, однако верят, что закончат жить с радугой и единорогами. Но умирать всегда больно…

Мы с Танькой бродим по Болоту, видим море знакомых, но никого из наших друзей не встречаем, поэтому решаем забуриться ко мне. Сидим в моей комнате, болтаем, слушаем музыку. Настроение теперь – Егор Летов. Из еле живой магнитолы раздается вечное:

 
Пусть вводится военное положенье —
поганая молодежь.
Да здравствует «Гражданская Оборона» —
поганая молодежь.
Ведь все равно становится все больше панков —
поганая молодежь.
Ведь все равно становится все больше, больше —
поганая молодежь.
 
 
Не надо нас пугать,
Нам нечего терять,
И нам на все насрать и растереть!
 

Вдруг звонок в дверь – мать. Странно… сейчас ведь только обед. Тем более сегодня у нее корпоратив. Чтобы эта женщина пропустила такое мероприятие, должен быть веский повод. Выключаю музыку и иду открывать.

– Ты чего так рано сегодня? – спрашиваю я.

– И тебе привет, доча! Не ждала, что ли? Не могу раньше прийти в собственный дом – сразу допрос? Ни «здравствуй, мамочка», ни «как дела»…

– Здравствуй, здравствуй, маааамочка, – тяну я, закатывая глаза. Вот как это у нее получается: еще и обувь снять не успела, как уже конфликтовать начала!

– Здравствуйте, теть Ань, – робко пищит Танька. Она вообще не любит слушать наши препирания. Просто была несколько раз свидетелем наших с маман жесточайших скандалов, возникших на пустом месте, поэтому теперь каждый раз пытается улизнуть при малейшем намеке.

– Ой, привет, Танечка, – щебечет моя мать. Она наделена сверхспособностью менять свое настроение, аки иллюзионист, – стоит только появиться на горизонте хоть кому-нибудь: соседке, незнакомой тетке или даже Таньке – все! Ее психозы растворяются, будто и не было буквально минуту назад. И только мы с Ксюхой в курсе, что на самом деле эта женщина способна устроить такой скандал из-за, например, немытого стакана, что впору вызывать психушку.

Я разогреваю в кастрюле обед, пока мама, Ксюха и Танька накрывают на стол. На нашей скромной кухне сегодня подают вчерашний куриный суп с мелкой вермишелью. Как же я его ненавижу! Сколько литров этого варева я проглотила за жизнь – наверное, ни один старик столько не съел за свой длинный век. Этот суп – основа нашего рациона. Варится он один или два раза в неделю трехлитровой кастрюлей, хватает его на несколько дней. Этот запах куриного бульона с жареным луком, наверное, будет мне мерещиться всю жизнь. Когда я стану жить отдельно, ни за что на свете не стану варить супы.

На десерт – хлебушек с маргарином, посыпанный сахаром. Это блюдо мы называем домашней пироженкой. Дешево и сердито. В принципе, на вкус не хуже реальной пироженки.

– Алена, у меня для тебя новость, – заводит беседу мать. Обычно мы разговариваем только во время ужина – это единственное время в сутках, когда мы собираемся всей семьей и, никуда не торопясь, можем поболтать. Но сегодня что-то пошло не так. – На самом деле, конечно же, я не просто так вернулась пораньше. Сегодня я беседовала с Вячеславом Петровичем по одному важному вопросу. Ты должна понимать, что это стоило мне немалых усилий. В общем, я договорилась, чтобы тебя взяли в первый лицей! – Лицо матери аж засияло от этих слов. – Я до сих пор поверить не могу, что Вячеслав Петрович договорился с директрисой лицея на твой счет. Ох, как же нам повезло, что она жена моего начальника! Уже с понедельника можно идти в новый класс, недостающие бумаги мы занесем позже. Аленка, ну что ты смотришь на меня стеклянными глазами?! Ты что, не рада?

Рада ли я? Да как я могу быть рада?! Первый лицей у нас на Болоте не чмырит разве что мертвый. Там же учатся тупорылые мажоры! Сплошные тупорылые мажоры! Дети больших начальников, бизнесменов и других ублюдков. Ненавижу их! Да что они вообще могут знать о жизни?!

Приходилось ли этим богатеньким сосункам работать хоть один день в жизни? Приходилось ли им воровать пельмени из магазина, чтобы пожрать, потому что начальство матери не заплатило обещанную зарплату, а ты не можешь больше смотреть на рыдающую от бессилия мать, поэтому врешь, что нашла деньги и купила на них еды? Их изнеженные ручки наверняка не намывали грязные машины прямо на улице, на стоянке, за жалкие копейки, которые нехотя бросают владельцы авто. А бывало: стоишь ты, по уши в грязи, наматывая сопли на кулак от холода и сырости, ноги уже онемели. Ждешь водителя в надежде на его щедрость, а он сует тебе мелочью рублей пять. ПЯТЬ, мать его, рублей!! И ведь видно же по этому козлу, что бабки у него есть. Просто зажал. Садится такой додик с самодовольной ухмылкой – мол, ребенка облапошил – и уезжает прочь. А ты стоишь, с ведром, тряпкой, в мокрых кедах, и думаешь: почему так?

Я молча отодвигаю тарелку с супом, встаю из-за стола и иду в свою комнату.

– Алена, я тебя не поняла, – мать хватает меня за рукав. – Ты почему молчишь? Ты вообще понимаешь, как нам повезло?! Наконец-то ты сможешь учиться в окружении хороших ребят, получать настоящее образование, а не просто просиживать штаны за партой! Ну что ты молчишь? Скажи наконец хоть что-нибудь!

– Ненавижу тебя, – вырывается у меня. Слезы катятся по лицу. Я натягиваю на себя уличную одежду, чтобы поскорее свалить отсюда. Танька забилась в уголок возле входной двери и тоже тихонько натягивает ботинки.

– Да как ты смеешь так разговаривать со мной, дура неблагодарная! – слышу в ответ. Далее следует целая тирада: о том, как матери и так тяжело выживать, одной поднимая двух детей, а тут еще и дочь совсем от рук отбилась. И так далее. Все это я слышала много и много раз. Больше эти слова меня не цепляют.

Я одеваюсь, хватаю за руку ошалевшую от крика Таньку, и мы выбегаем из дома. В меня летят угрозы и оскорбления, но я уже умею мысленно блокировать любые истерические вопли.

– Ну что: за пивом и на тусу к Сереге? – спрашиваю я у Таньки, вытирая глаза рукавом. – Тушь нормально?

– Ага, нормально. Блин, да как же вы живете в постоянном скандале? Я б уже повесилась, – моя подруга до сих пор впечатляется такими сценами. – Ну ок, за пивом так за пивом.

Глава 3
Перемены

«Рэп – отстой, попса – параша, панки, хой! Россия наша!»

Денег на пойло у нас не хватает, поэтому сначала мы идем к Таньке. Ее мать держит в фарфоровой вазе бабки на всякий случай, например, если дочке надо будет купить продукты. Мы берем сотку с мелочью и идем в ларек «Березка», где продавщица теть Зина всегда без проблем продает нам пиво и сигареты.

Затарившись на все деньги, мы понимаем, что настроения веселиться у Сереги нет совсем. Поэтому идем в детский сад. Мы всегда там сидим, потому что оттуда никто не выгоняет.

Устраиваемся в маленькой разноцветной беседке. Она полностью испещрена всевозможными надписями, какие только могут встречаться в подворотнях и подъездах. Чего тут только нет: признания в любви, похабные картинки и нецензурная брань, отрывки песен и имена местных на память. Тут и «Цой жив», и корявые значки анархии – это Танькиных рук дело.

Выходит группа малышей с ведерками и малюсенькими лопатками, они гуляют на соседнем квадрате площадки. От нашей беседки до их песочницы – метров десять-пятнадцать. Мы садимся спинами к детям, чтобы они не видели, как мы курим и бухаем.

Воспиталкам на нас плевать. Плевать и сторожу, и даже родителям малых. Что возле детей валяются бутылки, окурки и тонна шелухи от семечек. Что вечерами в беседках никогда не бывает пусто. Что нетрезвые крики и смех разлетаются по всей окрестности. Что здесь собираются все, кто хочет выпить или ширнуться. Ну а где еще?

Нам немного неприятно общаться под детские визги, но что поделать: это все-таки их территория. К тому же долго они не гуляют, так что переживем. Мы открываем «Ячменный колос» и наливаем в пластиковые стаканчики.

– Танька, – задаю я вопрос подруге, – скажи: что делать?

– Да, она у тебя конкретно погнала. Если бы моя мать такое устроила, я бы, наверное, вышла в окно! – заявляет Танюха. Она всегда меня поддерживает. Пусть и не дает совета, но это ведь и не главное в дружбе.

Вскоре к нам подсаживаются девчонки из нашей школы, с которыми мы иногда тусим. Они тоже с пивом – мы начинаем выпивать вместе.

А примерно через полчаса подходят Толстый и Шпала. Они несут коктейли «Казанова» – то еще забористое дерьмо.

– Ну что, пацаны, узнали, что там с Черным? – спрашиваю я.

– Да вот как раз оттудова и идем, – говорит Колян-Шпала. – Там какой-то кипеж, в натуре. Из-за ляпки пацана напрягают по полной! Тут не все так чисто: по-любому хотят на него висяк оформить. Ну а че? Удобно! Черный из детдома, родни нет, приводы уже были. Короче, присядет он, по ходу.

– Лишь бы мокруху не повесили, – рассуждает Танька, – или растление какое. Он же уже совершеннолетний…

– Да кто этих мудил знает! – восклицает Толстый. – Помните, когда Сергеича, бомжару нашего местного, закрыли за грабеж? Там ведь всем понятно было, что он на ногах-то еле стоит, какой там грабеж? Тем более вооруженный. Но мусорам было по барабану.

– Да Сергеич только рад был, – говорит Колян, – в тюряге тепло, кормят, и вообще ништяк для него. А Черный-то нормальный парень!

– Ладно, может, все еще наладится, – успокаиваю я парней. Сама-то я этого Черного толком не знаю, в садик он заходит редко, да и то в основном молчит. Но все равно жалко человека.

Примерно через час к нам присоединяются Саня с Никитой. Танька без ума от Сани, но не показывает ему свои чувства, как ей кажется. На самом же деле, стоит только ему появиться на горизонте – моя подруга сразу превращается в умственно отсталую: ржет невпопад, взвизгивает не к месту, даже меняет голос. И самое мерзкое – начинает жевать волосы. Трансформация происходит так быстро, что я иногда раньше встречаю дегенератку в лице своей подруги, а уж затем замечаю, что Саня идет. Ну и кому же захочется встречаться с такой идиоткой?! Вот он и не обращает на нее внимания, хотя по-любому в курсе, что нравится ей.

А Никита уже давно клеится ко мне. Мы знаем друг друга с самого рождения: наши мамы вместе ходили беременные, мы играли в одной песочнице, вместе отмечали дни рождения. Он всегда защищал меня от других ребят. А еще помню случай: когда пошла мода на фишки с покемонами, и каждый мечтал собрать всю коллекцию, Никита решил подарить мне все свои фишки, целый пакет. Наша дворовая компания обалдела тогда от этого поступка – ведь фишки были чуть ли не смыслом жизни, нашей валютой, нашим состоянием, которое мы оберегали и пытались преумножить. За фишки выполняли желания, за фишки продавали ценности, покупали власть и расположение. И вот он решил отдать мне свою коллекцию, которую так долго собирал! Я не смогла тогда принять такой ценный подарок, а Никита долго ходил расстроенный из-за этого. Девчонки сказали, что я отказалась от фишек, потому что дура. Взяла и с ними бы еще поделилась. И вообще нехорошо парня так динамить. По их логике, если мужчина готов на такой подвиг, то дама непременно должна наградить его поцелуем и быть благодарной навеки. Смешно, ей-богу! Но я никогда не рассматривала Никиту на роль своего парня, ведь он стал чем-то большим – почти братом.

Стало холодать. По вечерам в конце сентября сидеть на улице уже не так приятно, как летом. Мое тело начинает предательски трястись.

– Замерзла? – спрашивает Никита. – У тебя кончик носа покраснел. – Не дожидаясь моего ответа, друг надевает мне на плечи свою куртку.

– Спасибо, Никитос, – простукиваю зубами благодарность.

Саня рассказывает про какой-то ржачный фильм, который они с Никитой сегодня посмотрели:

– И там, короче, кассета была, которая убивает всех, кто ее посмотрит! И там телка такая стремная говорит: «Семь дней, тебе осталось семь дней!» – последнюю фразу Саня хрипит не своим голосом и неестественно таращит глаза.

Танька хихикает и похрюкивает, пока Саня описывает киношные сцены.

– Ну, там весь фильм – это, короче, пародия на другие фильмы, типа на «Звонок» и «День независимости». Мы с Никитосом устали ржать, отвечаю! Посмотрите обязательно – вы офигеете! А еще там такие буфера у Памелы Андерсон! Я думал, они лопнут в конце фильма!

– Ой, ты такой смешной, – Танька жует прядь своих красных волос, – мы как раз с Аленкой собирались что-нибудь посмотреть. А вот сегодня придем ко мне и посмотрим!

– Танька, у тебя ж кассеты нет, – напоминаю я.

– Ну мы придумаем что-нибудь, – слегка краснеет Танька, – в прокате возьмем!

– Так, кто-то, кажется, нажрался, – ржет Саня. – Танюха, какой прокат? Он уже давно закрылся!

Все смеются. Танька тоже начинает припадочно ржать, не забывая похрюкивать.

Девчонки, что сидели с нами, допили свое пиво и ушли. А я еще больше налегаю на «Ячменный колос», чтобы позабыть о сегодняшнем дне и предстоящих переменах.

* * *

Мысли, спотыкаясь, беспорядочно скачут в моей похмельной голове. Что вчера было?

Проснувшись в уличной одежде на пыльном старом паласе, я замечаю Таньку, которая спит у себя на тахте. Ее рот открыт и извергает жуткий храп. Если бы я не пила вчера вместе с ней, я бы подумала, что пора звонить в больницу, ставить на уши Танькину мать и мысленно прощаться с подругой. Но все в порядке – она всегда храпит, как старый пердун, если накануне изрядно накидается.

Я пытаюсь расчесать свои волосы пальцами, но это оказывается невозможным: вспоминаю, что вчера моя шевелюра была облита вонючим пивасом, который какой-то придурок вылил мне на голову. Даже не помню, как это произошло. Я вообще плохо помню минувшую ночь.

Мы смеялись, шутили, горланили песни. А потом… В памяти лишь мутная карусель из фрагментов: смех, кто-то дерется, пиво в волосах, Танькин подъезд, ее палас, безуспешные попытки найти постельное белье и глубокий сон.

Старенький будильник на тумбочке возле Таньки заводит свое мерзкое «пи-пи-пи-пи», которое тут же отзывается жутким стуком в моих висках. Уже 11 часов утра.

– Блин, пора убираться! Скоро мамка со смены придет! – Танька пытается пальцами разомкнуть глаза. – А я вчера такой срач устроила, она точно в ярости будет.

– Да ладно, в первый раз, что ли? – говорю я. – Шас голову помою, и мы за десять минут марафет наведем, теть Марина ничего не заметит.

Быстро мою волосы в раковине Танькиным шампунем. Пока сушу, она уже принимается за уборку. Отложив фен, подключаюсь к марафету и я.

Как и говорила, порядок мы навели очень быстро. Немного привели в порядок и себя: я еще раз как могла расчесала волосы и собрала их в хвост. Перегаром вроде не пахнет, но мы открыли окна настежь на всякий случай. Теперь в оставшееся время до прихода Танькиной мамы мы печем блины, чтобы порадовать уставшую после ночной смены теть Марину.

Минут через пятнадцать Танькина мать уже стучится в дверь. Мы встречаем ее с самыми милыми лицами, профессионально замаскировав дичайшие похмелье. Усаживаем ее за стол, ставим блины. Танька включает чайник.

– Ой, девочки, ну вы у меня умницы! – Танька не часто делает что-либо по дому. Так что в голосе ее матери слышны неподдельные нотки радости.

– Это Аленкина идея, я к вам в повары не нанималася, женщина, – в шутку, но как-то все равно резко расставляет точки над i Танюха.

В открытое окно смотрит солнце, прицельно жаря мне щеки. Днем все еще тепло. В чайнике начинает бурлить вода.

– Алена, мне звонила твоя мама, она очень переживала, плакала, – сообщает мне теть Марина. – Я ее успокоила, сказала, что ты у нас переночуешь, а завтра пойдешь домой. Что у вас произошло?