– Ах вот как? – поднял густые рыжеватые брови бывший начальник. – Ну, тогда я сразу к делу. – И всем корпусом развернулся к хозяйке дома: – Умыл я Кузнецова, Матрена Пантелеевна. Как есть – умыл!

– Чем же это? – нахмурилась Матрена.

– А вот смотри, – глубокомысленно задирая палец вверх, приступил почтовик. – Ходил я сегодня в Знамя за свежей прессой, повстречал там Игоря Матвеевича – агронома бывшего, и вот что он мне рассказал. – Сергей Карпович сделал театральную паузу, обвел слушательниц глазами. – В ночь с пятницы на субботу возле Синявки до утра простояла застрявшая в грязи машина с городскими рыбаками. Гости к агроному приехали, всю вечернюю и утреннюю зорьку с моста и у переправы рыбу ловили, трактор только в семь утра приехал, «Ниву» из грязи вытащил.

– И что?

– А то! – Палец снова указал на потолок. – Рыбаки вначале хотели на тот берег перебраться, по целой стороне моста проехать, но «Нива» юзом пошла – въезд на мост собой перегородила. Чтоб с моста ловить, мужики через капот перебирались. Сечешь, Матрена Пантелеевна? Из Красного Знамени никто в Парамоново прийти не мог. На «Ниве» сигнализация, я специально у Матвеевича спросил: если бы кто через капот ночью перебирался – взвизгнула бы! Да и так Матвеевич сказал – не было никого на дороге. Они всю ночь у костра возле машины просидели, уху и водку трескали.

– И что нового ты принес? – пожала плечами Матрена. – Я и так знала – никто к нам той ночью не приходил. Собаки-то не брехали.

– Это ты знаешь! – взвился Фельдмаршал. – А Кузнецов заладил – пришлые алкаши, пришлые алкаши. Я ему сто раз сказал – не было никого в деревне. Когда Федька предположительно еще жив был, мы с Германом на машине к бетонному заводу ехали – никого и на той дороге не встретили.

– Может быть, убийца в придорожные кусты спрятался, когда вы проезжали? – предположила Надежда Прохоровна.

– Может быть, – согласился почтовик. – Только вряд ли и зачем? Федор с мужиками с бетонки не дружил. У нас тут исстари заведено – поселок, где бетонный завод стоит, со знаменосцами вечно стенка на стенку ходит. А Федька главный горлопан, заводила, ему бетонщики раз двадцать бока мяли.

– Так может и – того? «Домяли», наконец?

– Да не было никого чужого в деревне! – взмолился Суворов. – Я с Федькой в соседях – через забор, Гаврош чужака на сто метров близко не подпустит – облает!

Надежда Прохоровна обвела парамоновцев сочувственным взглядом. Жить в деревне, где вначале живность пропадала, а потом до убийства дошло, не сладко. Не то что молоток к кровати станешь подкладывать, капканы медвежьи по дому расставлять начнешь. Страх дело сурьезное, для мозгов опасное, не заметишь, как с катушек слетишь и на своих кидаться станешь – не шибкая беда, если с молотком, у зажиточных соседей Сычей, поди, и ружьишко имеется… Опасно это, когда все вокруг свои, но в подозрениях. Надо помочь Матрене…

Сочувственный взгляд московской гостьи Суворов понял правильно, пододвинулся, положил локти на стол и сказал проникновенно:

– Я, Надежда Прохоровна, скоро не то что воров ночью перестану караулить, Гавроша с собой в постель класть начну! Во как. Допекли меня мысли страшные, сил никаких нет.

Матрена смотрела на родственницу не менее просительно, с надеждой в глазах, бабушка Губкина пошевелила бровями, потерла висок в задумчивости:

– На место преступления взглянуть можно?

– Конечно! – обрадованно подскочил Суворов и ловким пинком загнал табуретку обратно под стол. – Пойдемте, дорогая Надежда Прохоровна!

Надежда Прохоровна отправила золовке сомневающийся взгляд – помочь тебе, Матрена, хотела, приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин, – но услышала твердое:

– Иди, Надя. Надо лиходея определить. Если поможешь, всей деревней в ножки поклонимся. От Кузнецова мало толку. – И встала прежде гостьи. – Иди, а я пока картошечки пожарю, свининка у меня свежая есть, огурчики малосольные…

Безветренный теплый вечер пах прожаренными солнцем травами. Мелкая белесая пыль забивалась в босоножки, пачкала городские ажурные носочки, Суворов уверенно месил песок холщовыми тапками и вводил сыщицу в курс последних парамоновских вестей:

– Все пришлые как нарочно расселились на той стороне деревни. Сычи, старуха Стечкина с детьми, Черный… то есть Павлов. Мы его за одежду Черным прозвали… Наши все, кроме Матрены, рядышком живут – вот. – Обвел руками два относительно приличных палисадника и один запущенный. – Я живу между Глафирой Терентьевной и домом покойного Мухина. Соседствуем.

О том, что несколько лет назад купил Фельдмаршал у пропойцы Мухина приличный кусок угодий за баней под кроличьи клетки, оповещать не стал. Кому какая разница, раз ударили по рукам добровольно за два пузыря «Столичной»? Земля-то все равно пропадала…

Недолго повозившись с веревочкой-запором на Фединой калитке, Суворов пригласил Надежду Прохоровну во двор покойника:

– Проходите, сейчас окно покажу, откуда Федьку увидел… Или, может быть, сразу в дом пойдем?

– А разве он не опечатан? – удивленно подняла брови бабушка Губкина.

Фельдмаршал хитро прищурился:

– Милиция только входную дверь опечатала. А я… того… – поднял вверх указательный палец. (Как поняла уже Надежда Прохоровна, данный, усиливающий внимание жест был наиболее употребимым в арсенале начальника почтальонов.) – Когда милиция уезжала, заднюю дверцу только камушком припер. Щеколду не задвигал, как чувствовал, что проникнуть понадобится.

Надежда Прохоровна, не слишком одобряя хитрого почтовика, покрутила головой:

– А когда Федора убили, задняя дверь заперта была?

– Да, – твердо ответил Фельдмаршал. – Все двери, все окна были заперты изнутри. Даже то, что с выставленным стеклом стояло. Пойдемте, – поманил за собой, – к задней двери все равно вокруг дома обходить, так что место, откуда я в дом заглянул, по дороге будет. Эх! Знал бы, что вас встречу, снимки с места преступления с собой захватил! Я ж, Надежда Прохоровна, все тут заснимал. Кузнецов сказал – действуй, Сергей Карпыч, вдруг районные опять с разряженной камерой приедут.

Довольно узкая, заросшая сорняками и крапивой тропка тянулась между домом и старыми корявыми яблонями. Суворов подвел Надежду Прохоровну к окошку с забитой фанеркой нижней четвертью, зябко поежился и мотнул подбородком:

– Тут. Тут и стекло выставленное валялось, вот и камушек, на который я взгромоздился…

Надежда Прохоровна привстала на шаткий валун, осторожно провела пальцем по засохшим, выщербленным кускам красноватой оконной замазки, гвоздики, которыми стекло непосредственно к раме крепилось, нащупала…

– А стекло-то давно выставляли, – пробормотала под нос, но Фельдмаршал расслышал:

– Федька через это окно часто сам лазал. Когда мать-покойница еще жива была, так запирала его в доме, чтоб на пьянки не бегал. А он выставит стекло и был таков.

– Узкое, – тихонько удивилась баба Надя. – Тут только ребенку и пробраться…

– Так Федька – усох. Высушили пьянки, издали на тощего подростка походил.

В сгущающихся вечерних сумерках ничего в комнате Надежда Прохоровна не разглядела; осторожно слезла с камня и пошла впереди Суворова по тропке.

Почти все дома Парамонова имели выход в сараи и коровники-свинарники прямиком из дома с тыльной стороны. Там же располагались нужники, там же дрова для печек хранились – удобно, не нужно под дождем и снегом по двору бегать, все под одной крышей. Суворов обогнал гостью, откатил крапчатый валун, подпирающий дверь большого сарая, и широко распахнул дверь из неплотно пригнанных досок:

– Прошу.

Непосредственно сарай Надежду Прохоровну интересовал мало. Щедро заваленный разнообразной рухлядью, он давно потерял первоначальное предназначение, в закутке для свиней валялись ржавые бочки и велосипедные колеса, верстак подломился от старости и тяжести каких-то железяк, что собирал рачительный воришка по всем колхозным межам. Воняло сортиром и душной пылью.

Непрошеные гости прошли через сарай, поднялись по ступеням непосредственно к дому и, пройдя узкую кухню, попали в комнату, где воняло ничуть не меньше. Из кухни несло прокисшим луком, который никто не удосужился по такой жаре убрать со стола, залитый кровью диван распространял и вовсе удушающие миазмы.

Надежда Прохоровна зажала нос и задышала ртом.

– Федор тут лежал? – спросила гундосо, показывая глазами на диван. – Или сидел?

Суворов подбежал к дивану, раскинул руки крестом, далеко назад закинул голову и, приседая над диваном, изобразил позу мертвеца.

– Когда в окно заглянул, – прохрипел он, не меняя положения головы, – с ним глазами встретился. – Почтовик выпрямился и изобразил уже себя, просунувшего нос в дырку. – Федька под самым подоконником лежал, как будто кого в окне разглядывал или ждал. Упокой, Господи, его душу… – Передернув плечами, пожаловался: – Я как с ним лицом к лицу встретился, чуть сам дух не испустил…

Присмотревшись, Надежда Прохоровна заметила, что оконная рама заперта на оба шпингалета, подошла к окну, подергала железный штырек верхнего запора – туго. Противно скрипя, тот поддался только на несколько миллиметров, из потревоженных щелей посыпалась сухая замазка…

– Окно так и было закрыто на все шпингалеты или это уже милиционеры перед отъездом заперли?

– Нет, – с готовностью отозвался Фельдмаршал. – Тут все как есть – стекло выставлено, шпингалеты заперты, фанерку я сочинил, пока эксперт работал.

Надежда Прохоровна отошла от окна в центр довольно просторной комнаты, огляделась – света маловато, но еще не темень. Комната носила следы милицейского осмотра: с полуоткрытых полок шифоньера свисали обтрепанные рукава скомканных рубашек, дырявые носки валялись тут и там, какие-то бумажки белели на полу, на узкой панцирной кровати с протертым до дыр засаленным бельем стоял, по всему видать, выдвинутый из-под постели старинный чемодан с какими-то пыльными проводками-железками. В ногах кровати примостилась тумба с квадратным пятном, очерченным пылью.

– Тут телевизор стоял? – задумчиво предположила баба Надя.

– Стоял, – согласился абориген.

– А где он теперь?

Сергей Карпович огляделся кругом, пожал плечами – может быть, пропил?

Надежда Прохоровна прошлась по комнате, решила, что больше ей тут искать нечего – если что и было, следственная бригада под протокол изъяла, и вышла обратно на кухню.

На прикрытом длинной, прожженной во многих местах клеенке рядком лежали очищенные протухающие луковицы, скобленая морковь, горка горошин черного перца и несколько лавровых листков. На подоконнике стояли закаточная машинка и с десяток жестяных крышек под стеклянные банки. Говорящий набор для глаза опытной хозяйки. Надежда Прохоровна повернулась к печке, засунула голову в глубь ее прокопченного чрева и разглядела то, что, впрочем, и ожидала увидеть – обугленный бок припрятанной скороварки, которую приехавшие милиционеры то ли поленились доставать, то ли не заметили, то ли обратно в печку почему-то запихнули…

Выпрямилась, обернулась и сразу увидела запрятанный за шкаф крошечный телевизор с усиками переносной антенны на верхней крышке.

Готовился Федя, усмехнулась понятливо. Поглядела на замершего у косяка Карпыча, но никаких догадок озвучивать не стала. Бывают иногда даже подобные явные догадки обманчивыми.

– Ты тут фотографировал? – спросила только.

– Два раза щелкнул – стол и закрытую дверь, – кивнул тот. – Кузнецов попросил уделить основное внимание месту преступления.

– Так весь дом – место преступления, – недовольно пробурчала баба Надя и покачала головой. – Дулина на вас нет…

Славный майор Дулин – знакомый бабы Нади начальник убойного отдела – за такое головотяпство с участкового семь шкур спустил бы. Если уж взялся милицейскому эксперту помогать – так фотографируй все как есть, а не только труп в пяти ракурсах и выбитое со стороны улицы стекло!

– Дак понятное дело, – пожал плечами Суворов. – Кому охота убийство алкаша раскрывать – откинул тапки Федька, и ладно. Воздух чище. Вот когда в прошлом году на директора бетонного завода покушение было! – Палец почтовика взвился к потолку. – Тогда – да. Тогда – весь район на уши поставили!

– Поймали преступников? – Надежда Прохоровна сняла очки с уставших от потемок глаз, поморщилась, поморгала и оставила очки болтаться на шее на кожаном шнурочке.

– Тех, что машину директорскую обстреляли, – нет. Но кого-то арестовали. Говорят, рейдеры пытались на завод наехать, но наши отстояли.

– Понятно, – кивнула баба Надя. – Пошли, Карпыч, больше тут делать нечего.

Свежий воздух радовал лицо и легкие прохладой и отсутствием вони. Суворов возился за спиной Надежды Прохоровны, налаживая обратно каменюку под заупрямившуюся дверь, баба Надя смотрела вперед, через заросший бурьяном огород на озеро, выглядывавшее из-за деревни. На темную громаду заброшенного военного санатория на том берегу. Когда-то этот дом был красивейшей барской усадьбой, потом дачей партийных сановников, потом военные его под себя забрали, стали офицеров на лечение привозить…

Чу! За забитыми досками огромными окнами санатория проскользнул огонек. Надежда Прохоровна быстро надела очки, пригляделась…

– Карпыч, а что – в санатории снова люди?

– Какие люди? – обернулся Суворов, приладивший на место булыжник. Проследил за взглядом бабы Нади, но огонек уже исчез. – Нет там никого, давно заброшенным стоит.

– Такое-то хозяйство пропадает, – неодобрительно пробурчала московская пенсионерка. – Как, поди, хорошо было бы пристань построить, лодочки по воде пустить…

– Так вы тоже верите этим сказкам про санаторий?! – удивился Фельдмаршал и покачал головой. – Эх, Надежда Прохоровна… Нет там никакого санатория и не было никогда! Военный объект это!

– Да ну? – искренне поразилась гостья.

– Точно, точно! Дурили народ всякими сказками, но мы – почтовики, – палец Фельдмаршала взвился вверх восклицательным знаком, – нас не проведешь, мы все знаем, поскольку – государственные люди. Вот.

– И чего же ты знаешь? – то ли недоверчиво, то ли насмешливо поинтересовалась Надежда Прохоровна.

– А то. Вот смотрите: народ в «санатории» был? Был. А почту им не доставляли. Вся корреспонденция курьерской почтой приходила. Нашими услугами не пользовались. А почему? – Пытливо сощурившись, Фельдмаршал сделал многозначительную паузу. – А потому, что корреспонденция была секретной.

Надежда Прохоровна недоверчиво склонила голову набок…

– Точно, точно! – упорствовал Суворов. – Вот посудите сами: пристань на берегу была, лодка стояла, а вы видели когда-нибудь, чтобы отдыхающие на той лодке прохлаждались? Или купались массово, а?

– Так вроде бы говорили, что в том санатории после радиации восстанавливаются. Зачем облученным людям на пляже загорать?

– Ага, – с ехидством кивнул Фельдмаршал, – ждите больше… Секретный порядок на объекте был, Надежда Прохоровна. Секретные физики или химики мозгой шурупили. Наших деревенских туда даже уборщицами на работу не брали.

– Да ну.

– Вот не сойти мне с этого места! – стукнул себя по груди почтовик. – Лет десять назад, когда объект законсервировали, пошли туда мужики цветным металлом поживиться. Федька, кстати, в числе первых забор перемахнул… И что вы думаете? – Хитро сощуренный глаз Фельдмаршала спрятался в морщинках. – Их оттуда так шуганули – до самой деревни бегом бежали, потом два дня синяки лечили, самогоном нервы восстанавливали. Несколько раз пытались «металлисты» за тем забором поживиться или хотя бы саму сетку-рабицу спереть, но… – Сергей Карпыч выразительно развел руками. – Вот взять, к примеру, бывшую турбазу в Сельце. Там от металла только ржавый гвоздь остался – года не прошло, стоят пустые щитовые домики, а в Сельце все матрасы со штампами «Турбаза „Сокол“».

Надежда Прохоровна поглядела на заросший стройным сосняком противоположный берег, подумала секунду и нехотя согласилась:

– Ну-у-у… может, и секретный объект был. – А про себя добавила: «Но вряд ли». В давние времена ходила Надя Губкина к санаторию землянику собирать и никакой секретной охраны у забора что-то не приметила. – Пойдем, Сережа. Нечего у этого дома отсвечивать.

Фельдмаршал согласился, двинулся было за угол, но, расслышав несущийся с улицы детский смех и женские окрики, остановился.

– Стечкины на прогулку вышли, – сказал настороженно. – Пойдемте-ка, Надежда Прохоровна, задами. Через заднюю калитку. Заодно и кроликов моих навестим.

– И к тебе зайдем, снимки места преступления посмотрим. Они у тебя распечатаны?

– Нет, в компьютере, – важно ответил Суворов и ходко покатился по узкой тропочке к задней калитке.

Тылы суворовских угодий украшали небольшие кучки кроличьего помета. К штакетнику прислонилась двухколесная тележка, этот самый навоз вывозящая. Сергей Карпович хозяйственно поправил совковую лопату у забора, радушно распахнул во всю ширь кривенькую дверку.

– Прошу, – сказал и повел Надежду Прохоровну знакомиться с ушастыми рекордсменами. По ходу дела успевал пожаловаться: – Вот тут мой Махаон сидел… Вот тут мне трухой глаза той ночью запорошили… Сюда вор шмыгнул – видите, все дрова, убегая, разворотил, – и огорченно пнул тапком здоровенный брус, явно вывернутый из стены одного из заколоченных парамоновских домов, – все недосуг убраться…

– Откуда дровишки-то, Сережа? – усмехнулась баба Надя.

Суворов поднял вверх раскрытые ладони: