Со всей возможной печалью во взоре я проводила взглядом черный лимузин и в утешение себе съела три просроченные «рафаэллы». Наш Душман давно собирался их выбросить или раздать по родственникам (думаю, с предупреждением – запаситесь, братцы, чем-то для желудка), но, как всегда, забывал, и мы продолжали конфеты продавать, хотя, во избежание скандала экспериментировали над собственным здоровьем. Пока никто не отравился.

В семь вечера на площади у зверинца включили иллюминацию. Из репродуктора на столбе неслась бравурная музыка, перемежаемая рекламой увеселительного заведения, под фонарями сновали люди-тени, и мне казалось, что я наблюдаю подводный мир из иллюминатора глубоководной субмарины под названием «ООО «Альянс». Владелец Тушкоев И. А.». Иногда к иллюминатору подплывали рыбки с медяками и купюрами, обменивали наживку на пиво или конфеты и улепетывали обратно в стаю.

За час моя подводная кибитка успела выстыть, – середина апреля в этом году била все рекорды по заморозкам, – я включила обогреватель и помечтала о том, как через два часа громкоговоритель на столбе заткнется, народ разойдется по домам, зверинец и цирк повесят на ворота табличку «Добро пожаловать, но завтра» (директор у циркачей, однозначно, с чувством юмора, впрочем, в цирке без оного нельзя), и я спокойно, вдумчиво разберусь с…

Примерно в половине восьмого к краснокирпичному дому подъехал шестисотый Мерседес прелюбодея Генриха. Я оторвала зад от табурета, сунула нос между коробок с «Волшебной фантазией» и прищурилась в сторону чужого подъезда. Сегодня король номер восемь был с тюльпанами. Штук сорок, не меньше, и все ярко-алые.

«Надо будет Восьмого марта подарить себе пяток таких же», – подумала я и пронаблюдала, как вальяжно и неторопливо шествует негодник Генрих к чужой жене.

Блестящий черный «мерседес» плавно развернулся на стоянке возле дома и, проехав по дорожке в обратном направлении, свернул на крошечный пятачок между кассами зверинца и моей палаткой.

Я попыталась разглядеть водителя через мутное плексигласовое окошко, – так старалась, что чуть пивную выставку на пол не обрушила, – но генриховский шофер не долго изводил мое любопытство, вышел из машины, поддернул брюки, поправил пиджак и вялой походочкой направился в мою сторону.

Я проворно вернула зад на табурет и машинально ликвидировала вуайеристическую щелку между «Волшебной фантазией» в шоколаде и такой же фантазией, но с пралине и кокосовой стружкой.

– Пачку «Парламента». – В окошко просунулась широченная ладонь с пятидесятирублевой купюрой.

Я, прилежно улыбаясь из темноты, во все глаза таращилась на звероподобного верзилу с перебитым носом и сплющенными боксерскими ушами (неужели его мама была человеком?!).

Громила каким-то образом углядел мою улыбающуюся физиономию сквозь мутный плексиглас, нахмурился сурово, но, пошевелив немного бровями, решил убить время до возвращения хозяина в приятной беседе.

– Давно работаешь? – спросил с ухмылкой.

– Получите сдачу, гражданин, – с прокурорскими интонациями, пропищала я и едва не прищемила толстые шоферские пальцы оконной задвижкой. На задвижке висела бумажка: «Стучите, открыто».

Громила стучать не стал. Не отходя от палатки, закурил, потоптался какое-то время на месте и двинулся к кассам зверинца.

Я вытянула шею и посмотрела, как верзиле выдают билетик.

Странно. Обычно машина Генриха уезжает, едва хозяин встает на тротуар. «Мерседес» прелюбодея не светится на подступах к дому и моментально забирает шефа при выходе из подъезда.

«Видимо, сегодня рандеву пройдет по сокращенному сценарию, – подумала я. – Или шофер Генриха решил гиенами и мартышками полюбоваться…»

В радиорубке увеселительного заведения сменили пластинку, и над площадью поплыли вступительные аккорды песенки Крошки Енота. С упорством обреченного я раскрыла учебник, тупо скользнула глазами по строчкам и, не закрывая книгу, переместила взор на привычную щель в «Волшебной фантазии».

Ее не было. Щели то есть. А я уже привыкла к окошку в мир чужих свиданий, расставаний и трагедий в непосредственной близости от рабочего места. Девчонки давно просили Душмана поставить в палатку нормально работающий телевизор, Ибрагим Асланович дважды приносил из дома нечто шипящее белым снегом, и мы продолжали торговать конфетами без сериалов и ток-шоу. Тут хочешь, не хочешь, любопытствовать начнешь.

Я дотянулась, раздвинула коробки и, посмотрев на подъезд дома, прямо-таки окаменела в неудобной, скрюченной позе с учебником на коленях. Под веселенький припевчик «вместе весело шагать по просторам, по просторам» со ступенек крыльца в распахнутом, как крылья птицы, черном пальто стремглав сбегал Пирс Броснан. Яркие уличные лампы освещали его лицо мертвенно белым светом, казалось, мужчина парит над землей – летит, оскальзываясь начищенными ботинками на замерзших лужах, и балансирует, взмахивая крыльями.

В картине его побега из собственного дома было что-то нереальное, поставленное как трюк в Голливуде. Мужчина бежал по антрацитово-черной, поблескивающей льдом земле, сам весь в черном, и только белоснежная рубашка и меловое лицо, мерцали на этом фоне. Кое-где стояли нерастаяшие сугробы, но лицо беглеца было белее апрельского снега во сто крат.

Не успел Мужчина Моей Мечты добежать до угла дома, как из подъезда выбежал Генрих Восьмой в расстегнутой до пупа рубашке и наброшенном кое-как, воротом внутрь, пиджаке.

Любовник догонял мужа.

Видимо, пока я отвлекалась на шофера и учебник госпожи Козловой А. М., Мужчина Моей Мечты вернулся домой. Неожиданно, как в анекдотах – «и тут возвращается муж из командировки». Что произошло в квартире на третьем этаже краснокирпичного дома, можно представить и определить одним словом – потасовка. Поле боя осталось за развратником Генрихом.

Но почему он бежит за Пирсом? Извиниться хочет?

Нет, не похоже. Лицо Мужчины Моей Мечты было просто перекошено от ужаса. Такие лица я только в кино про вампиров видела.

Поправляя на ходу ворот пиджака, Генрих Восьмой разглядел у входа в зверинец своего шофера и сделал ему знак рукой ехать наперерез несущемуся к остановке Броснану. Я, как могла, протиснулась между пивом, посмотрела на «мерседес» и увидела, как ярко вспыхнули его фары. Машина рванула с места! Водитель Генриха успел сгонять к гиенам и вернуться к работе.

Перепуганный муж едва не столкнулся с черным боком машины, полы кашемирового пальто смели пыль с бампера, и МММ поменял траекторию. От проспекта его отделял кузов автомобиля, шофер уже приоткрыл дверцу, Пирс резко крутанулся вокруг оси и помчался в толпу у входа в зверинец!

На территорию зоопарка его не пустил турникет, вахтер, расставив руки, перекрыл вход и, грубо схватив бедолагу за плечо, толкнул к кассам. Пирс растерянно оглянулся – Генрих Восьмой, объясняя что-то на ходу шоферу, двигался в его направлении, за спиной хозяина маячила мрачная физиономии со сплющенными ушами.

МММ сделал нерешительный шажок к кассам, потом к ограде из стен клеток и, наконец, решившись и подобрав полы пальто, помчался прочь. Огибая по периметру зверинец, он предполагал выбежать на параллельную улицу.

Я глубоко вздохнула и вернулась на табурет, так как знала, что произойдет дальше. Броснан обежит окольцованный клетками зверинец и ограду у цирка шапито и вернется уже за мою палатку. Другого пути нет.

Бедный, бедный Пирс Броснан. Он, видимо, давно не ходил пешком по улицам, округу видел только из окна личного автомобиля и знать не знает, что параллельной улицы давно не существует. Вместо нее за спиной купола цирка шапито начинается глубокий котлован, вырытый еще прошлым летом под строительство дома с подвальным гаражом. Не далее как десять дней назад, тем же путем от милиции удирал парнишка-карманник в разорванной куртке. Он так же добежал до котлована, не смог перебраться на другую сторону и вернулся назад, надеясь отсидеться между мусорными баками и тылом моей кибитки. Он даже поскребся в мою дверь. Но я так и не успела решить, чего во мне больше – человеколюбия или элементарной осторожности и здравого смысла. Парнишка-карманник запросто мог оказаться опасным преступником или буйным наркоманом с ножом в кармане и прирезать беззащитную продавщицу словно куренка.

Вспоминая все это, я слушала, как поет Крокодил Гена и прикидывала: если до конца следующей песни про голубой вагон за моей палаткой не раздастся шороха, значит, Пирс Броснан пошел вброд через котлован.

Генрих Восьмой и его шофер тоже ничего не знали о городе. Во времена их детства на той стороне проходила уютная улочка, упирающаяся одним концом в железнодорожный вокзал. Мужики сели в «мерседес» и шустро вывернули к проспекту и троллейбусной остановке. Они предполагали проехать по шоссе и встретить беглеца на той стороне.

Если бы не сюрприз в виде котлована, все так и получилось бы. Я замерла на табурете, обняла учебник обеими руками и сосредоточилась на мысли: как следует поступить скромной продавщице, если в ее дверь поскребется Пирс Броснан?

Пустить Мужчину Моей Мечты в зачуханный ларек и предложить убежище, или сделать умный вид и остаться на табурете?

Крокодил Гена давно спел про день рождения и уже заканчивал серенаду голубого вагона, а шороха за палаткой все не раздавалось.

«Неужели полез в котлован?!» – ужаснулась я и, плюнув на умный вид, решительно встала и распахнула дверь.

Он стоял напротив порога. В измазанном глиной долгополом пальто, в исполосованных разводами брюках и мял в потемневших от грязи руках когда-то белоснежный носовой платок.

Секунды три или четыре мы молча рассматривали друг друга, потом я отодвинулась с прохода внутрь палатки, и он беззвучно сделал шаг навстречу.

Пока я запирала дверь, МММ протиснулся в узкую щель между коробками, сел на пустой ящик из-под пива и скорчился там, пригибая голову к коленям. Ему казалось, что он спрятался.

– У вас что-то случилось? – спросила я и налила в пластмассовый стаканчик минеральной воды.

Мужчина помотал головой сначала отрицательно, потом утвердительно и движением подбородка отказался от предложенной воды. Скорее всего, не потому, что не хотел пить, он просто боялся не удержать стакан в трясущихся руках.

«Что же у них там произошло?! – в который раз подумала я. – Почему он так испугался?»

Голос из репродуктора возвестил о том, что мы слушает «Русское радио», поблагодарил нас за внимание к радиостанции и предложил вниманию поклонников Аллы Борисовны неувядающий шлягер об айсберге.

– У вас что-то случилось? – более настойчиво спросила я. – Вы от кого-то убегали, я видела через окошко…

Мой дубль два так же остался без ответа. Только колотить и корчить гостя стало отчетливее. В ознобе он задевал плечом коробку с «тульскими пряниками в полном ассортименте», и целлофановые упаковки полукилограммового развеса поскрипывали, из ящика доносился такой звук, словно туляки с недовольством перешептывались между собой.

Догадываясь, что беглецу следует дать передышку, я молча смотрела на случайного гостя и удивлялась прихотливым изгибам судьбы. Скажи мне кто-нибудь полчаса назад, что сам Пирс Броснан скорчится в моей палатке за ящиком с полным ассортиментом, расхохоталась бы до коликов. Кто я и кто он? Две разные планеты. На моей пустыня и пивная тара, на его – жизнь в цветущем саду и сверкающий лимузин. Даже очень испуганный, он был нереально красив. Такие мужчины не ходят по улицам, не выносят мусор, не чистят картошку. Они улыбаются женщинам с плакатов и экранов телевизоров, иногда мелькают в окошках лимузинов с личным шофером и появляются в снах. Мой тип.

Что такое мой тип мужчины я поняла лет в шестнадцать. Тогда я еще жила в крошечном городке в ста тридцати километрах от областного центра, ходила в школу и старательно училась. Мы все старательно учились, мечтая выбраться из тмутаракани, мы все об этом мечтали.

В четырнадцать лет, если оперировать словами бабушки, я едва «с глузду не сбилась». Родители развелись, папа неожиданно ушел из дома и от растерянности и обиды, я чуть не наделала обычных девчоночьих глупостей с танцами допоздна, первой бутылкой пива и слюнявым поцелуем в подъезде. Не понимая, чего мне нужно, затесалась в компанию юнцов, наглядно бунтующих с помощью тяжелого рока, металла во всех местах и черных маек с эмблемами из зеленых лиц с кровавыми подтеками.

– Через десять лет, когда ты вырастешь, – уговаривала меня мама, – ты будешь переходить на другую сторону улицы при виде этих знакомых. Ты другая, поверь.

Я смеялась. Самый классный пацан Витек Труба гулял со мной. Я с ума сходила по его пирсингу над бровями, длинной растрепанной челке, спадающей ниже переносицы, железным перстням в виде черепов, крестов и оскаленных звериных морд. Самые клевые ботинки, на самой толстой подошве были у моего бойфренда. Танька Фурцева синела от злости, когда Труба приходил встречать меня после школы!

Сам Витек учился на автослесаря в соседнем ПТУ и играл на бас гитаре в коллективе с многообещающим названием «Покойники».

Девять лет назад, девятого мая, мы с Трубой сели на электричку и отправились в областной центр, в город, где я теперь живу. Выехали почти без денег – прошвырнуться вдоль широких проспектов, покататься на трамваях и троллейбусах (в родном городке из общественного транспорта только редкий автобус на улицах появлялся), людей посмотреть, себя показать.

А показать, честно говоря, было что. Встречая сейчас на улицах подобных юнцов в растянутых черных майках, спускающихся чуть ли не до колен из-под заклепанных кожаных косух, я обязательно улыбаюсь и вспоминаю себя такую же. Лохматую, крутую, как хвост поросенка, и гордую кавалером до боли в растянутых улыбкой скулах.

Мы ехали на задней площадке троллейбуса. Труба нес какую-то чушь и обнимал меня за плечи с покровительственной небрежностью.

Троллейбус остановился на остановке в центре города и на подножку заскочил высокий юноша (не парень, а именно юноша, я сразу почувствовала разницу) в светлых отутюженных брюках, светло бежевой рубашке с расстегнутым воротом и тонком трикотажном жилете. Он пробил талончик и встал на задней площадке у двери.

Мой кавалер прекратил «шутить» на весь салон, прищурился в сторону нового пассажира и вдруг, отпустив мои плечи, с размаху молодого человека по спине.

– Сашок, здорово! – завопил Труба. Юноша развернулся и с недоумением посмотрел на моего кавалера. – Забыл?! – орал тот. – Это я, Втек из «Покойников»! Помнишь рок-фестиваль в декабре?!

Молодой человек нахмурился, припоминая, так и не вспомнил никаких покойников, но тем не менее улыбнулся и пожал протянутую руку.

– Здравствуйте, Виктор. – Перевел взгляд на меня. – Добрый вечер, девушка.

Для меня эти два обращения расставили все по своим местам. Виктор, девушка, добрый вечер.

Но Труба, как говорилось у нас в простом народе, совершенно «не сек фишку».

– Девушка, – фыркнул он. – Это ж Сонька! Ты чо, забыл?!

– Добрый вечер, Софья, – поправился «Сашок» и опустил голову в легчайшем поклоне. – Очень приятно. Александр.

Труба что-то гоготал, икал фальцетом, а я была готова провалиться сквозь пол троллейбуса прямо на асфальт, между колес, и пусть они мня раздавят. Так стало стыдно! Словно со стороны я видела себя и Трубу: нелепую, расхристанную парочку растреп и бунтарей. «Рокеры-шмокеры, – пронеслось в голове и совершенно неожиданно добавилось: – А ведь кто-то же его целует. Каждый день. Но не я. Таких, как я, царапают пирсингом и угощают пивом».

Когда Александр спрыгнул с подножки троллейбуса, меня чуть не стошнило. Труба орал ему вслед о предстоящей встрече на очередном рок-фестивали, обещал «мы всех порвем!» и мнил себя крутым. Я ушла в себя, в односложные фразы и думала лишь об одном: «А ведь кто-то же его целует каждый день».

Витек решил, что я заболела, перекаталась на троллейбусе и потому молчу, не слышу и не реагирую.

Мама оказалась права. Только немного ошиблась в сроках, я начала переходить на другую сторону улицы не через десять лет, а гораздо раньше – на следующий день, десятого мая. Утром того дня я поняла, что тип мужчины, от которого у меня всегда будут дрожать колени и пересыхать горло, это «мальчик из хорошей семьи».

Витек Труба отозвался на перемены одной фразой:

– Не понял юмора, – и отправился дружить с Татьяной Фурцевой.

Через десять месяцев, не окончив школу, Татьяна родила девочку.

Сегодня у Трубачевых двое детей и автосервис в гараже. В прошлом году Трубу едва не посадили – весьма облысевший бас-гитарист коллектива «Покойники» не удержался и спер электрогитару у артистов заезжего ВИА. Трубу поймали и побили, но от тюрьмы Танька его отмазала при помощи двух поросят и бабушкиной иконы Николая Угодника, вовремя проданной случайно подвернувшимся иностранцам. Выглядит Татьяна никак не на двадцать четыре года, а на тридцать с хвостом, и сейчас, если попросят, я смогу прочитать в средней школе лекцию о вреде ранних половых контактов. Причем, с солидной доказательной базой в виде школьного альбома и фотографий с прошлогодней встречи выпускников. Для любительниц отутюженных юношей доклад могу закончить лично изобретенными тестами для проверки подлинности типажа «мальчик из хорошей семьи». Если встреченный вами юноша продолжает вызывать подозрения, попробуйте при нем заплакать или испачкать руки. У настоящего «мальчика из хорошей семьи» всегда окажется в запасе чистый носовой платок. Тестирование рекомендую повторить: один раз со слезами, второй с руками, поскольку, чистый носовой может случайно заваляться в кармане кавалера с незапамятных времен. Надеюсь, лекция получится занимательной и шутку дети оценят.

…Когда-то белоснежный платок Броснана прошел бы любую проверку. Пирс поискал глазами корзину для мусора, но прежде чем зашвырнуть туда платок, машинально обтер им носки испачканных ботинок.

Пять баллов по пятибалльной шкале для воспитанных мальчиков Софьи Ивановой! Туфли обтер не глядя, абсолютно машинальным, привычным движением.

– Может быть, все же выпьете воды?

– Да, спасибо.

Ухоженные пальцы с короткими ногтями дрожали, минералка струилась по подбородку, и я протянула гостю бумажную салфетку.

– Спасибо.

Громкоговоритель давно заткнулся на столбе, экономные циркачи приглушили освещение, и народ с площади разошелся. Софья Иванова и Пирс Броснан сидели в субмарине «ООО «Альянс». Владелец Тушкоев И. А.» и пили минеральную воду – гость слепо таращился на коробки с «Волшебной фантазией», я смотрела на него и начинала привыкать к присутствию рядом мужчины из чужой жизни. Его губы горестно кривились, словно мысленно он продолжал с кем-то разговаривать, зачесанные назад волосы упали темными прядями на выбритую щеку, гость напоминал Джеймса Бонда, только что выпрыгнувшего из пасти крокодила. На роль спасенной красотки я могла бы предложить себя, но наш режиссер проводил кастинг на Небесах, а я так высоко не торопилась. Я думала что Бонд скоро уйдет. Попьет воды, отдышится и, ничего не объясняя, уйдет.

Но он сидел на перевернутом пивном ящике, вертел в руках пустой пластмассовый стаканчик и даже бровью не вел в сторону двери.

Собравшись с духом, я закинула удочку.

– Извините, это конечно, не мое дело… но я видела, как за вами кто-то гнался. – Реакции не последовало и я, осмелев, продолжила: – Может быть, стоит вызвать милицию?

Этим вопросом я реакции добилась. Квадратный подбородок кино-героя дернулся, задрожал, и гость выдавил фразу:

– Вы знаете… мне кажется… я только что убил жену… – и посмотрел на меня так удивленно, словно не понимал до конца, что он только что произнес. И не послышалось ли ему это.

Я расслышала хорошо. Что называется, приехали, господа.

Я взяла из россыпи поштучных сигарет первую попавшуюся, нашарила на прилавке зажигалку и, подтянув к себе за дужку мусорное ведро, пробормотала:

– Надо мусор выбросить…

Захлопнув за собой дверь палатки, я прижалась к ней спиной и долго, широко разинув рот, ловила холодный ветер. Невдалеке ворочались в клетках звери, чей-то гортанный, скрипучий рык резал воздух, из палатки же не доносилось ни звука. Мой гость врос полами кашемирового пальто в дощатый пол и никуда не торопился.