1 часть
Субмарина «ООО «Альянс». Владелец Тушкоев И. А.

На площадь приехал цирк шапито со зверинцем и детскими аттракционами, и через неделю я одурела от попсы, гремящей из динамика, прибитого к фонарному столбу над крышей моего торгового ларька. Репертуар зазывно-обольстительного песнопения был невообразимо широк (отдельное спасибо «Русскому Радио», станции «Шансон» и «Европе Плюс»), но поскольку основными посетителями зверинца были и оставались дети, предпочтение отдавалось диску с творчеством гениального Владимира Яковлевича Шаинского.

Через неделю я выучила наизусть все двадцать два шедевра и первое время исправно подпевала то голосистому мальчонке, то Кларе Румяновой, прилежно выводила соло Храброго Крошки Енота: «От улыбки станет всем светлей, и слону и даже маленькой улитке». Через две недели так насобачилась, что могла уже со стопроцентной точностью продиктовать последовательность шлягеров и их исполнителей.

Сегодня на моих коленях лежал учебник госпожи Козловой А. М., и я в восемнадцатый раз читала предложение: «Участники хеджевых сделок оперируют методами прогнозирования тенденции рынка по восходящей и нисходящей линиям, оценивают их пределы, рассчитывают предполагаемые уровни рыночных колебаний и соответствующие стоимостные параметры базисных активов».

В принципе… понятно. Но для доцента Медведевой, принимающей экзамен по банковскому делу, надо отбарабанить все тарабарским языком, и «в принципе» ей не достаточно. А я никак не могла въехать в тему, поскольку в голову сквозь уши проникали сожаления Крокодила Гены о единственном в году дне рождения.

Отложив в сторону учебник, я поглядела на толпу деток, штурмующих билетные кассы зверинца, и, раздвинув коробки с тортами «Волшебная фантазия», бросила взгляд в сторону палаток, торгующих сладкой ватой, попкорном и газированной водой с сиропом. Конкуренция, однако. Ушлые циркачи привезли с собой все составляющие сладкой детской жизни – еду, зрелища и гениального Владимира Яковлевича. К моему, когда-то широко востребованному массами ларьку, добирались только редкие сопровождающие деток лица за сигаретами, спичками и пивом (обязательно холодным и почти обязательно свежим).

– Если так пойдет, – вздыхал хозяин палатки Ибрагим Асланович Тушкоев, – все пиво скиснет… окончательно. – За вольером с общипанными грустными орлами циркачи разместили переносную точку с грилем, шашлыком, разливной «Балтикой» и корейскими салатами. – Кто дал разрешение?! – возмущался Ибрагим Тушкоев и сотрясал эпитетами воздух. – Кому… эти… кому на лапу дали?!

– Ибрагим Асланович, – утешала я, – этот зоопарк на колесах к нам почти каждый год приезжает. Не на долго, упокойтесь. Связи у них налажены, так что бегать с вопросами по инстанциям не советую…

– Какой год?! Какой каждый?! – выпучив глаза, бушевал Тушкоев. – Не видел. Не знаю. Давно здесь живу.

– Ибрагим Асланович, раньше цирк останавливался на площади у вокзала, – терпеливо объясняла я, – но сейчас, после того как дома вокруг нас снесли, циркачам, в единственном исключительном случае, разрешили разместиться здесь. В центре города.

– Почему здесь?! Зачем здесь?!

Эх, беда с этими темпераментными южанами.

Семь лет назад, когда беженец из Таджикистана Тушкоев (у Ибрагима Аслановича папа ингуш, а мама таджичка) обзавелся последовательно гражданством России, четвертым сыном и ларьком в центре города, месторасположение ларька считалось крайне выгодным. Невдалеке от прилавка проходила транспортная развязка, удобный для распития слабоалкогольных напитков сквер с древним общественным туалетом и умеренно охраняющая, но зато так же умеренно берущая милиция, – Тушкоев слал хвалу небесам, подсчитывал прибыль и приценивался к соседнему ларьку с молоком, кефиром и творожными сырками.

Но четыре года назад начал воплощаться в жизнь Генеральный план реконструкции центра города. Деревянные домишки, по непонятным причинам угнездившиеся на двух параллельных улицах в пяти минутах ходьбы от мэрии, начали сносить. Точнее и правдивее сказать так: деревянные домишки разом и вдруг начали гореть. Благодарных погорельцев мгновенно расселяли по окраинным новостройкам, бульдозеры в том же темпе ровняли площадки под малоэтажное элитное жилье, и центр города начал принимать вполне цивилизованный вид. Красивые краснокирпичные дома с эркерами и башенками, приличные детские площадки и гаражи, убранные под основания домов. Красота, одним словом.

Но жители этих домов не покупали конфеты, пиво и сигареты в ларьках на остановках общественного транспорта. Они отоваривались в супермаркетах.

И сначала городские власти предложили господину Тушкоеву передвинуть палатку с проспекта в глубь двора (мол, ваша кибитка портит целостность цивилизованного имиджа города), Ибрагим Асланович пробовал возмущаться и давать на лапу, но в результате получил продление разрешения на реализацию слабоалкогольной продукции и еще более строгий приказ – убрать ларек с остановки! Кстати сказать, кефир и сырки переехали давным-давно, и Ибрагим Асланович радовался, что повезло хотя бы с этим – выкорчевывать ларьки из асфальта троллейбусной остановки начали за неделю до того, как Ибрагим Асланович чуть было не ударил по рукам с хозяином кисломолочной продукции.

– И чем детей кормить, а?! – сокрушался Тушкоев и обводил глазами грустные залежи «сникерсов», «марсов» и «чупа-чупсов».

В чем-то Ибрагим Асланович лукавил. Мне давно и доподлинно известно, что семейство Тушкоевых полгода назад прикупило минимаркет в отдаленном микрорайоне и два ларька у автовокзала.

Но хозяина я любила и сокрушалась вместе с ним:

– Да. Чем?

– У моей тещи уже зубы от «сникерсов» болят!

– Ой, и не говорите.

– И живот.

– Какая жалость!

Толстый и карикатурно важный Ибрагим Асланович был хорошим хозяином. Он без вопросов отпускал меня на сдачу сессии, уважительно интересовался успехами в учебе и предлагал замужество от лица племянника Магомета.

Кстати сказать, женить своего великовозрастного нахлебника без прописки, Тушкоев пытался не только на мне. Подобные предложения он регулярно делал Раисе и Земфире – остальным двум продавщицам личного ларька.

– Софья, Раиса, Земфира, – говорил Ибрагим Асланович, – Магомет хороший парень. Его бы в хорошие руки. Цены не будет.

– Может, и не будет, – соглашались Рая, Земфира, Софья. Но замуж не шли.

Мы все любили Ибрагима Аслановича и звали между собою ласково – наш Душман.

…Подпевая детскому хору и Кларе Румяновой, я продала несколько банок пива и пару шоколадок, подмела пол в палатке, расставила коробки в цветовой гамме и попробовала читать: «Участники хеджевых сделок оперируют методами прогнозирования тенденций рынка по восходящей и нисходящей…»

Нет, не мой день. Госпожа Козлова А. М. упорно не желала объясняться нормальным языком со студенткой-заочницей Софьей Ивановой. Пристроив щеку на теплую ладонь, я бросила взгляд в щелку между «Волшебной фантазией» и уставилась на дверь единственного подъезда краснокирпичного дома, появившегося на территории Ибрагима Аслановича три года назад. Симпатичный домик, надо сказать. С мансардами, эркерами и ухоженными клумбами вокруг. Скоро весь центр города реконструируется и планово-земельно отдастся под подобные жилища.

Прощайте ларьки-палатки и заброшенные общественные туалеты, здравствуй цивилизация и сухие тротуары!

Бедный, бедный Ибрагим Асланович!

У парапета напротив подъезда остановился шикарный лимузин. Я вытянула шею и, сгорая от нормального женского чувства – черной всепоглощающей зависти, посмотрела, как из распахнутой охранником дверцы, на его же протянутую галантную ладонь, опустилась женская рука в тонкой бежевой перчатке.

Эх, жаль, бинокль дома оставила! Я хотела бы рассмотреть пуговки на манжете длинной перчатки во всей красе.

Но полевой бинокль купленный у скромного, ненастойчивого алкаша за две бутылки портвейна, остался лежать на подоконнике моей скромной комнаты в коммуналке, и разглядывание пуговиц пришлось оставить на потом.

Из лимузина высунулась стройная пара ног в лакированных сапогах (каблуки – сдохнуть можно!), опустилась с небес на землю и прочно стала под колышущейся норковой шубой приятного сиреневого цвета.

Она. Не шуба, конечно, а главная соперница моих грез – мадам Зеро. Я не знала имен жильцов дома наискось от палатки, но за два года вынужденных наблюдений (последние полгода через бинокль) успела каждому из них дать кодовую кличку – мадам Зеро, мадам Мартини, любвеобильный Генрих Восьмой и… Мужчина Моей Мечты, проходящий так же под кличкой Пирс Броснан. Были еще разнообразные некто-с-первого-этажа, мадам Мансарда, Клаудия-Шиффер-подруга-мадам-Зеро, обширный контингент – просто прислуга и прочая, прочая, прочая. Но к Мужчине Моей Мечты непосредственное родственное отношения имели только Зеро, Мартини и Генрих Восьмой. Зеро была его супругой, Мартини матушкой, с Генрихом Восьмым Пирс Броснан породнился через жену, так как появлялся преимущественно в его отсутствие и всегда с цветами.

Поначалу я приняла ловеласа Генриха за нежного супруга какой-нибудь из мадам – раньше был чисто выбрит в любое время суток, сейчас завел ухоженную рыжую бороденку, шикарно одет, всегда с букетом. Кто спрашивается? Для провинциальной девушки, лишь слегка развращенной телевидением, вопрос не стоит – конечно муж! Вернулся с работы, принес хризантемы, а то, что не выбегает регулярно в трениках с помойным ведром, показателем не является. У мужчин с такими манерами на помойку бегает прислуга.

Итак, муж, решила я. И считала так месяцев пять с половиной.

Но прежде чем докладывать о проведенном (случайно) расследовании, стоит сказать, что ларек господина Тушкоева как место временной работы, был выбран мною не случайно. Буквально в ста пятидесяти метрах от ларька стоит дом в котором есть коммуналка, в которой есть моя комната, на подоконнике которой хранится бинокль, купленный у алкаша полгода назад. Дом этот построил не Джек, а купец первой гильдии Иван Артемьевич Колабанов в начале прошлого века. На первом этаже этого дома купец планировал торговать колониальными и скобяными товарами, на втором этаже обустроился сам с семьей, и жили бы Колабановы до сих пор счастливо, не случись в России революция.

Но не все в России дураки, хотя дороги повсеместно отвратительные. Купец Колабанов не стал ждать, пока семью принудительно уплотнят в десятикомнатных апартаментах пролетариатом, продал все, что успел, и мудро махнул с семейством на ПМЖ в Канаду.

О том, что произошло дальше с «Колониальными и скобяными товарами» и апартаментами купца Колабанова, стоит рассказать отдельно, но позже. История и в самом деле вышла поучительная в смысле, прошу простить за тавтологию, истории государства в целом.

Итак, комнатушка в бывшем купеческом гнезде принадлежит теперь Софье Николаевне Ивановой, то есть мне, и единственным своим окном выходит на красивый кирпичный дом, что первым появился на территории Ибрагима Аслановича. Комнатушка моя длинная и узкая, как деревянный пенал первоклассника застойных времен, разгуляться там негде, а зубрить экономические науки я привыкла стоя, желательно в ритме шага. Расхаживая туда-сюда, туда-сюда, я вбиваю науку в упрямую голову мягкими шлепками тапок, дорога от двери проходит мимо вешалки, холодильника «Иней», принявшего на себя телевизор «Рекорд», тумбы, шкафа, кровати и письменного стола с компьютером, заканчивается у окна с видом на приличное жилье. Я кладу на подоконник книгу, упираю ноготь в нужную строчку и тупо гляжу в окно, повторяя тезис. Час за часом, минута за минутой, я девушка упрямая, и денег на мзду преподавателям у меня нет.

Пока дом достраивался, пока жильцы отделывали помещения и завозили мебель, вид за окном не мешал учебному процессу. Я тупо смотрела на грузовики и грузчиков, иногда старалась представить, как будет выглядеть телевизор или холодильник, когда его извлекут из картонной упаковки, и зубрила тезисы.

Постепенно в дом начали стекаться жильцы. На шикарных автомобилях, в шикарных шубах, в сопровождении шикарно вышколенных шоферов, заносящих вслед за ними пакеты с эмблемами самых шикарных магазинов города. Куда денешься, постепенно зрелище начало меня увлекать. Я стала различать жильцов по подъехавшим иномаркам, женщин со спины по шубам, детей и собак – по портфелям и гувернанткам.

Полгода назад какая-то злосчастная звезда навела на мой ларек застенчивого, неопохмеленного алконавта с полевым биноклем. Минуты три алкаш канючил, просовывал оптику через плексигласовое окошко и предлагал равноценный обмен – один бинокль на три ноль семь портвейна «777».

Сошлись на двух. Бинокль мне был на фиг не нужен, но уж больно плохо выглядел бедняга алконавт. Скорее всего, оптика где-то «случайно» прилипла к вороватой распухшей руке, ченч алконвта устроил, и таким образом у меня появился отличный бинокль и новое хобби.

Стыдоба, признаться тошно, но куда ж от правды, опять-таки, денешься – я начала подглядывать. Старательно обходя окулярами окна спален (ей богу, старательно обходя!), я смотрела, как живут Нормальные Люди, и напоминала себе, что так бы могла жить и я. Если б не ушла от мужа, не ушла от денег, влияния и холодильника, в котором не только пачка кефира и четыре яйца, но еще сервелат, карбонат и котлеты, приготовленный умелой домработницей. От прежней жизни у меня остался только гардероб, забитый приличным тряпьем под завязку, сожаления и испуг влюбиться снова. Не исключено, что подглядывать я начала, спасаясь от воспоминаний, леча испуг и убивая время. В двадцать четыре года его кажется так много, что полчаса, потраченные на картинки из чужой жизни, не выглядят потерянными.

Первым признаком выздоровления выступила ревность. Смешная, виртуальная ревность вуайеристки к мадам Зеро. И началось все с шубы.

В конце сентября прошлого года (тогда страсть к подглядыванию только-только наметилась, а бинокля и вовсе не наблюдалось) вдруг грянули холода, и объект Зеро вышел из лимузина в крашеной, стриженой норке – благородного оттенка красные разводы по угольно черному фону. Выглядела мадам Зеро сногсшибательно.

Сначала я чуть в обморок не упала, потом прикусила губу и оглянулась на гардероб, где висела точно такая же черно-красная шубка – подарок мужа к Новому Году.

Больше года я старалась забыть об этой шубе, о муже и существовании приличной одежды. Если кому-то это покажется смешным, прошу представить такой кошмар – как только я надевала что-либо из прошлой жизни и шла, например, гулять до магазина за хлебом, к норковому подолу тут же цеплялось что-то в лучшем случае с бритым затылком и на «мерседесе». В худшем тоже самое, но на джипе, в наихудчайшем – первый попавшийся ловелас, в чьем кармане бренчит мелочь на пиво в баре «Боцман».

Короче, липло все, что ни попадя. А я решила быть гордой, самостоятельной, с дипломом в виде доказательства, что Софья Иванова это вам не гортензия на подоконнике, она способна прожить без подпитки извне. Софья личность самодостаточная, упорная и трудолюбивая. Придет время, достану из гардероба норку и шкуры убитых телят, нацеплю на палец кольцо с сапфиром и явлюсь в какой-нибудь офис с вопросом: «Вам настоящие бухгалтеры нужны?»

А пока табу. Романы, свидания, мужчины и рестораны изгнаны напрочь. Сила воли проявлена поистине фантастическая. Однако накоплен и горький опыт. Ведь самодостаточность вещь обоюдоострая – отсекая от себя людей, ранишь и себя. Иногда все же стоит выплескиваться.

Я выплеснулась через единственное окно моей кельи. Нашла виртуальную соперницу (куда там Эллочке Людоедке с ее Вандербильдихой!) и такой же виртуальный предмет обожания.

Толи со скуки, толи чуть-чуть сошла с ума.

Итак, Генрих Восьмой, крашеная норка и мадам Зеро. Крашеную норку я мадам простила, лимузин цвета вороньего крыла тем более, но измену Мужчине Моей Мечты снести не могла. Первое, что я увидела полгода назад, налаживая наводку полевого бинокля, был смутный силуэт Генриха Восьмого, карабкающегося с букетом по лестнице на третий этаж. «Ага, – подумала я, настраивая резкость на окна лестницы, – сейчас-то мы и узнаем, чей ты муж!»

Пока неопытная вуайеристка разбиралась с оптикой, Генрих Восьмой успел проскользнуть в квартиру, вручить кому-то в прихожей букет, и через минуту… моим глазам предстала четкая картина: мадам Зеро, как к тому времени я успела узнать, супруга Пирса Броснана, оплела всем телом Генриха Восьмого и повисла на нем ненасытной медицинской пиявкой.

Я медленно отложила бинокль в сторону, добрела до дивана и села серьезно расстроенная. Адюльтер, однако.

(Примечание для граждан незнакомых с эпохальным сериалом «Секс в большом городе». Лозунг «Мужчина Моей Мечты» (именуемый в дальнейшем МММ) взят оттуда. МММ не является конкретным лицом, это скорее собирательный образ, рассчитанный на определенную особу. В моем случае МММ очень напоминал актера Пирса Броснана, и расстроиться за предательство такого типажа, дело не сложное.)

В крайней степени расстройства я сидела на диване минут сорок и никак не могла понять: выдре в крашеной норке недостаточно вылитого Пирса Броснана?! Ей еще Генриха Восьмого подавай?!

Нимфоманка, стерва или идиотка.

Бедный, бедный МММ. Он тоже носил букеты, тоже хорошо одевался.

Три дня я не могла прикоснуться к биноклю. Словно он был виновен во всех случайно открывшихся грязных тайнах. Будь проклят скромный алкаш и его лукавая звезда искусительница!

На четвертый день к краснокирпичному дому подъехал свадебный кортеж – мадам Мансарда выдавала дочку замуж. Я чуть не прослезилась, и рука сама потянулась к биноклю.

Чудное зрелище открылось моим глазам: невеста, как торт со взбитыми сливками, счастливый, облизывающийся жених, свидетели при параде, мадам Мансарда в желтом платье.

Бинокль был прощен.

Выдра в крашеной норке никогда.

…Разглядывая очередную норку мадам Зеро, я прикидывала, сколько пуговок могло уместиться на длинном манжете лайковой перчатки (пожалуй, пуговки все же великоваты, раз я смогла их углядеть со ста метров), и машинально переставляла стопочки с медяками по прилавку.

Кому-то медяки, кому-то позолоченные пуговицы. Мне до позолоченных аксессуаров терпеть еще полгода, – полгода зубрежки и дипломных мучений, хоть и устала невозможно, – но после развода я дала себе нешуточную клятву и собираюсь ее сдержать. В наше время остаться без образования легче, чем без очередного мужа. Один раз обожглась, теперь держись, дорогая. Считай чужие медяку, вникай в нюансы хеджевых сделок и любуйся проезжающими лимузинами из окна палатки.

Мадам Зеро измерила каблуками расстояние от бордюра до двери в подъезд, дождалась, пока шофер ее распахнет, и, облизнув норковыми полами косяк, втекла в дом.

Я продала двум зеленым юношам банку пива (Господь простит мне этот грех, а милиции рядом не было), едва не обсчитала паренька, берущего сигареты (но вовремя опомнилась и крикнула из окошка: «Молодой человек, вернитесь, я ошиблась, вот ваш червонец!»), и выключила обогреватель, накаливший воздух внутри палатки до неприличия, – еще чуть-чуть и бутылки с пивом начнут вскрываться самостоятельно, потом открыла учебник. «Участники хеджевых сделок…»

Нет. Не мой день. Учебный план категорически не желал выполняться.

Спустя полчаса после водворения выдры на местожительство, из подъезда к лимузину пробежал МММ. В длинном кашемировом пальто нараспашку, в костюме и галстуке, с кожаным чемоданчиком в руках. Красив был нереально. Джеймс Бонд, картинка с выставки. Как можно такому изменять? Только с жиру.