Медиуса затрясло. Он был неглупым человеком и быстро понял, что столкнулся с неведомой и очень могущественной силой. Заговорщики, что тайком проникли в самую охраняемую комнату державы, не могли быть случайными одиночками, они наверняка принадлежат к серьезной тайной организации… Они величина, а не пылинки!

Медиуса обуяла паника. Дворцовый астролог слишком хорошо знал, как скоро расправляются с людьми, вмешавшимися в чьи-то планы. Тем более, что нынче речь идет, возможно… о захвате власти.

Звездочет громко сглотнул и беспомощно поглядел на полковника.

А Шип, чего уж тут скрывать, и сам стоял прилично обалдевший: он понимал, что стал свидетелем преступного заговора. Да что там «стал свидетелем», пораженный в правах полковник его – раскрыл!

– О том, что правитель умер, а в его комнате есть люди, надо немедленно сообщить, – решительно сказал гвардеец.

Шип резко развернулся, собираясь выйти к начальнику охраны Пантелеймона и его личному секретарю, но Медиус схватил полковника за руку и дернул на себя.

– Стойте! – зашипел. – Я сам скажу. Потом.

– Почему это – потом? Выловить тех, кто проник в кабинет правителя, задача Синьки. Действовать надо немедленно!

Продолжая держать полковника за руку Медиус забормотал:

– Подождите, подождите… дайте подумать… не будем пороть горячку, Густав…

– Да почему?! – искренне опешил вояка.

– Синька отвечает за охрану. Без его разрешения к кабинету близко никто не мог подойти… – Округлив глаза, астролог выпучился на полковника: – Что если Синька заговорщик… а за порогом приемной взвод охраны… из его людей…

– Не сходите с ума, Медиус! – шикнул Густав. – Майор с тавро-печатью не может стать предателем!

На секунду прикусив губу, астролог внес поправку:

– Майор или секретарь. Они оба имеют здесь влияние, могли кого-то пропустить… Если Синька знал, что правитель умер, то печать уже не имеет над ним власти… Так, – голос и взор придворного обрели решительность и твердость, – мы выходим к ним, говорим, что ничего не получилось. Вы, Густав, уезжаете.

– Зачем?! Во Дворце – заговор!

– Вы – уезжаете, – приказным тоном повторил представитель Верховных Магов. – Мне нужно время, чтобы разобраться и доложить о преступлении. Но для этого, полковник, нам обоим необходимо выйти из покоев государя. Живыми, как вы понимаете.

– Вы все-таки сошли с ума…

– Пускай. Пускай я говорю, как сумасшедший. Но лучше быть живым безумцем, чем мертвым умником. Вы понимаете меня, полковник? – Медиус испытывающе поглядел на Густава, но не дождался, чтобы тот хоть как-то выразил согласие. – Считайте это приказом, полковник.

Шип разозленно фыркнул:

– Вы не имеете права отдавать мне приказания.

– Как только я сообщу о преступлении, Дворец окажется на осадном положении, полковник. А вы здесь – приглашенный. Гость. Или мне напомнить о вашем поражении в правах?

Лицо астролога находилось вплотную к Шипу. Полковник с трудом подавил желание яростно зашипеть в раскрасневшуюся крючконосую рожу. Он понимал, что по большому счету звездочет совершенно прав. Как только астролог доложит о проникновение в покои государя, поднимется переполох, все выходы перекроют, начнется тотальная проверка всех, кто находился во Дворце на тот момент…

И есть еще один немаловажный факт: дворцовая субординация штука архисложная. Верховный астролог здесь – величина. Случись чего, всех собак повесят на временно отринутого орденом телохранителя.

«Выслужиться хочет, – разглядывая перекосившееся лицо Медиуса, предположил гвардеец. – Собрался первым доложить о раскрытии заговора, получить себе все лавры… А если что-то пойдет в разрез с его надеждами, меня всегда найдут и голову намылят. Или веревку для шеи».

А ну его, подумал Шип. Не позволил брезгливости выплеснуться на лицо и коротко кивнул:

– Хорошо. Разбирайтесь тут сами, я уезжаю.

Прежде чем развернуться полковник поглядел на стену, где только что сияли голубые личики, и увидел, что звезда – исчезла. Пропала в густой магической росписи, сравнялась красками с прочими завитушками. И если б Шип не знал в точности о существовании крамольного рисунка, то ни за что не нашел бы его в виньетках причудливого орнамента. Звезду упрятали чрезвычайно ловко.

…Из-за полукруглого поворота стены Медиус вышел первым. Раскидывая ногами полы балахона и притворяясь разраженным, астролог прошел до стола, где сидели Синька и Велух. Хмуро глянул на примостившегося поодаль Саула. Остановился на мгновение и разочарованно бросил:

– Ничего не получилось, звезда мне подчинилась. Увы. Велух, – астролог строго поглядел на секретаря, – выпишите полковнику пропуск, он больше здесь не нужен.

Не дожидаясь ответа канцеляриста Медиус стремительно пошагал к двери. Приложился к ней тыльной стороной запястья с печатным символом, позволявшим главному астрологу свободно ходить по резиденции, и скрылся за порогом.

Велух взял перо, обмакнул его в чернильницу, собираясь выписать Густаву бланк разового пропуска, но задержал руку навесу и внимательно поглядел на кислого полковника.

– У вас ничего не получилось? – в привычной вкрадчивой манере поинтересовался секретарь. – Чего же так?.. Вина ваша или… наш великий грамотей чего-то не сумел и обмишурился?

– Оба постарались, – уклончиво ответил Шип.

– Может быть, полковник, вы все же почитаете договор о найме в личную охрану правителя? Условия, я вас уверяю, превосходные. Через восемь дней у вас заканчивается срок поражения, и есть возможность вернуться во Дворец в прежнем звании, но уже в привилегированный полк…

«Похоже, они здесь все уверены, что служба во Дворце – венец мечтаний!» – чуть разозлился Густав, но вслух сказал:

– Спасибо, у меня уже есть планы, я откажусь.

Шип взглядом напомнил секретарю о мокнущем в чернильнице пере. Велух быстро заполнил бланк, помахал им, дабы просохли чернила, и протянул бумажку полковнику.

– Очень жаль, Густав. Подумаете. Как вы уже видели, у нас есть недостаток в людях вашей квалификации.

Канцелярист говорил так важно, словно это от него зависело – принять Густава Шипа на службу в личную гвардию правителя или пинком под зад за дверь отправить. Пантелеймон тут типа ничего и не решает.

«А ведь и не решает уже, – опечалился полковник. – Светлая память правителю Пантелеймону… Хороший был мужик. Справедливый, скромный, труженик».

Печаль на лице Густава секретарь адресовал досаде неудачи. И поддержал полковника словами:

– С каждым случается, господин Шип. Роспись на этих стенах недавно обновили… Работали лучшие маги… Всего хорошего, многоуважаемый Шип. Саул. Проводи полковника.

Слуга-канцелярист с готовностью подскочил и засеменил к двери. Вышел в коридор, но Густав задержался.

– А когда обновляли роспись стен, Велух?

– Чуть больше месяца назад.

Шип подумал и поинтересовался:

– А мастера, что здесь работали – прежние? Проверенные?

– Разумеется, – сухо кивнул секретарь.

– За ними кто-нибудь приглядывал?

– Да. Я и господин астролог Дум.

Секретарь наклонился над какой-то бумаженцией и дал посетителю понять, что визит окончен.

Густав попрощался с Синькой, вышел за дверь и, погруженный в тяжкие мысли, почти не ощутил былого недовольства, когда увидел в коридоре поджидавших его трансформеров – щуплого низкорослого и широкоплечего верзилу.

Трансы пристроились в спину бывшего начальника охраны, пропустили вперед и юркого обритого слугу. Все четверо пошагали к выходу из резиденции, где Саул простился с Шипом.

Все та же карета с фиолетовой отметиной на дверцах приняла полковника и трансов. Щуплый лис устроился на диванчике рядом с Густавом, амбал расположился напротив, и экипаж неторопливо поехал по широкой дороге к городу.

Шип невнимательно смотрел в окно. Пытался представить, что сейчас творится во Дворце, старался на вскидку прикинуть, куда помчался звездочет с докладом. «Скорее всего к верховному дворцовому магу, которому наушничают все колдуны. Интересно, они догадаются выставить оцепление за периметром резиденции?» – Глядя в «оконце» сквозь кости звездочета Шип пытался разглядеть в комнате не только людей. Полковник надеялся, что заговорщики оставили открытой секретную дверь, ведущую из покоев государя. Поверить, что майор Синька участвует в заговоре и пропустил кого-то в кабинет правителя, Шип не мог. То есть, преступники проникли в покои Пантелеймона как-то еще. Они смогли заставить Дума показать им проход через потайной коридор, могли чем-то его улестить… но это – вряд ли. Дум по-собачьи предан Пантелеймону. Был. И сейчас необходимо первым делом оцепить резиденцию вдоль внешнего периметра и ждать людей, что выберутся за оградой из подземного коридора.

Во всяком случае сам Шип поступил бы именно так.

Но знать бы, к какой клике принадлежат заговорщики?.. Кто они? Посланники одной из мятежных провинций или местные деятели?

«Если в заговоре участвуют колдуны, то звездочет, случайно наткнувшийся на его свидетельства… обречен». Медиус мог попасть в ситуацию, когда левая рука не знает, что делает правая…

Полковник полностью сосредоточился на размышлениях и не заметил, как карета свернула с дороги до столицы. Только почувствовав, что повозку начало потряхивать на ухабах, Густав машинально глянул в окно. И не увидел за ним привычного пейзажа городских окраин – карета повернула к Северным горам и ехала уже впритирку к скалам. А сидящий напротив трансформер как-то странно присобрался и напрягся. Изготовился.

Густава спасло лишь то, что он был не только солдатом, но и квалифицированным телохранителем. Обычный войсковик уделил бы основное внимание сидящему напротив амбалу. Тот был молод, крепок и выглядел наиболее опасным. Но Шип-телохранитель знал: из двух потенциальных нападающих опасен тот, кто ближе. Тем более если он находится вне зоны прямой видимости, сбоку.

А сидящий напротив амбал, скорее всего, будет отвлекать на себя внимание. Его активизация послужит сигналом начинающейся атаки.

Шип слегка опустил веки, из-под ресниц стрельнул газами на щуплого соседа справа…

Тот – трансформировался!

Будь Густав обычным видящим, он ни за что не разглядел бы, как вытягивается и заостряется крайняя фаланга среднего пальца на правой руке трансформера. Лис сидел справа и прятал изменявшуюся кисть за бедром.

Шип впервые наблюдал подобное явление. Слышал, что некоторые трансформеры умеют придавать фалангам пальцев лезвийную остроту, но встретился с таким феноменов впервые: средний палец лиса уже превратился в острую костяную иглу! Ноготь видоизменился и стал напоминать обоюдоострый наконечник. Пронзить таким живот – раз плюнуть.

Шип обратно сфокусировал зрение. И незаметно напряг мышцы.

Сидящий напротив верзила вытянул ноги через проход, «случайно» толкнул мыском ботинка сандалию Густава и, скрестив на груди руки, усмехнулся явно напрашиваясь на вспышку негодования полковника.

«Начинается!» – мгновенно догадался Шип.

Рука щуплого соседа выскочила из-за бедра, полковник понял, что «игла» нацелилась ему под ребра!.. А дальше пойдет вверх, разрезая внутренности до сердца!

Рубящим ударом правой ладони Густав отклонил удар, кулаком левой руки собрался треснуть транса в челюсть…

Но в тот момент повозка подпрыгнула на ухабе. Рука-копье, отброшенная Шипом, увлекла тощего лиса за собой. Транса перекинуло через проход… «игла» со всего размаха вонзилось в живот амбала!

Причем левый кулак Густава, надо заметить, тоже долетел до цели. Правда метился полковник в челюсть, а врезал костяшками по кадыку трансформера…

И это вышло крайне плохо.

Шип никогда не встречался на тренировочных боях с трансформерами. Но слышал, что у них чрезвычайно хрупки постоянно изменяющиеся кости, что, понятно, и позволяло им меняться. Причем считалось, чем выше талант меняющего форму, тем его кости более подвержены ломке.

Сегодня Густав убедился лично: отличный транс похож куклу из фарфора. А сидящий рядом лис был шикарным представителем породы – его рука стала острой, словно отточенная бритва! И бритве, пожалуй, особенная прочность ни к чему. У лезвия иная задача – вскрыть чье-то брюхо и перерезать вены и артерии.

…Оба транса умерли почти мгновенно. На лице амбала зафиксировалось выражение бесконечного изумления: в его живот почти по локоть ушла рука собрата, скончавшегося от удушья, когда кулак полковника раздробил ему кадык. Этот транс сипел чуть дольше своего приятеля.

Смерть расправила искаженные лицевые мышцы, и на щеках покойников четко выступили символы привелигированного, странноватого ордена Шпионов.

Шип сидел в карете в обществе двух мертвецов. На очередном ухабе повозка подскочила и покойники начали заваливаться в проход. Кровь из живота амбала выплеснулась на лодыжки полковника.

Шип автоматически подобрал ноги. Мертвых он повидал немало. И тех, что сам убил, и тех, что убивали его однополчане. Нередко хоронил своих.

Сейчас он оказался в ступоре. Мысль: я убил дворцовых служащих, давила на мозг и придавала ситуации полнейшую абсурдность – бывший начальник охраны правительственной резиденции, полковник, менее чем за час совершил два к ряду преступления. Вначале поддался на уговоры и «подглядел» в покои высшего государственного лица. Сейчас… и вовсе докатился до убийства.

И дела нет, что защищался! Факт остается фактом: лишенный прав вояка убил двух действующих представителей шпионского ордена!

«Нет, нет, – отодвигая от себя тела, подумал Густав. – Я защищался. Если подвергнуть меня ментальному допросу, то доказательства – будут. Телепаты выскребут из моей черепушки всю правду. Докажут, что трансы нападали первыми, я отбивался и не моя вина, что колымагу тряхануло… Все только случай, случай…»

День у полковника выдался, мягко выражаясь, сложным. Нервы перегрелись до окалины и, казалось, уже лопались со звоном.

Густав приказал вернуться хладнокровию. Остыть, опомниться. И снова стать тем, кем он всегда являлся: военачальником, уверенным в себе на сто процентов.

«Без нервов, Шип, все в порядке, – выравнивая дыхание, твердил себе полковник. – Положение шаткое, к заду припекает, но на войне выпутывались и из вовсе безнадежного дерьма».

На то, чтоб совладать с головокружительной проблемой Густаву хватило нескольких минут. Он глубоко вздохнул, тряхнул головой и понял, что вполне готов соображать и действовать в привычном ритме.

Шип не знал, куда кучер направляет карету. В скалах полно укромных расщелин, где можно спрятать тело, завалив его камнями. Вероятно, трасы так и поступили бы, а кучер сделал вид, что он сюда на безмятежную прогулку выехал.

Не медля больше ни секунды полковник распахнул, украшенную правительственной символикой дверцу, и выкатился в придорожный кювет.

Затаился в пыльном бурьяне. Потом осторожно приподнял голову… карета продолжала удалялась к морю. Возница не настегивал лошадок, а ждал, когда от трансформеров пройдет сигнал на остановку.

Порядок. Можно выйти на дорогу и скорым пешим маршем чесать до города. С северной стороны столицу прикрывали горы, надобности в укрепленных стенах не было, Шип хотел успеть проскочить через город до южных ворот и добраться до казарм родимого полка, расквартированного в пригороде.

Добраться до своих. Они не выдадут судейским и не позволят огульно записать однополчанина в преступники! А уже там решать, как поступить. Если повезет, если генерал окажется в полку, то лучшего советчика Густаву не надо.

Генерал, конечно, поворчит. Разумеется припомнит, как когда-то отговаривал подполковника переходить на службу в правительственный полк. Упрекнет, что Шип когда-то не совладал с амбициями и соблазнился внеочередным званием и громкой должностью…

«И поделом! – уминая сандалиями пыльный гравий, корил себя полковник. – Тоже мне… гвардеец выискался! Пышности тебе не хватало, да?.. Хлебнул ты этой «пышности» вначале у (скота)промышленника, затем у циркачей… на задворках…»

Шип представил как побитой собакой появляется перед генералом. И остановился. «Дьявол! Что-то я совсем раскис».

Н-да, три года в каморке за ареной не сказывались даром. Шип предполагал, что поражение в правах он сносит стойко. Тем более что это было не слишком сложно: практически каждый солдат при встрече продолжал отдавать ему честь – история спасения мальчишки-циркача надела много шума, и армейцы поддержали полковника. Почти никто из них не дал ему почувствовать себя униженным.

Но все же… где-то на подкорке все же затаилось ощущение пригнутого достоинства. Едва над Шипом вновь сгустились тучи, как он представил себя побитой псиной, приползающей на брюхе к генеральским сапогам.

Полковник поднял голову и поглядел на небо. Расправил плечи и полной грудью вздохнул прожаренный раскаленными скалами воздух.

Так не пойдет, подумал. К своим – на брюхе?..

Нет. Приду за помощью, но гордо. Просить защиты, умолять – не буду. Окажут – поблагодарю. Но если хоть одна насмешка, хоть один укол… От генерала вытерплю, так как влетит за дело, черт возьми! Но от остальных однополчан… нет, ни за что!

Шип сурово сдвинул брови и пружинящей походкой припустил вперед. Ударяя пятками о плотно сбитый гравий, он выбивал наружу притаившееся, примолкшее на четыре годы армейское достоинство.

Сразу за огородами городской окраины стояла небольшая корчма, распространявшая по округе умопомрачительные запахи жарящегося мяса и свежевыпеченного хлеба. Густав тут же вспомнил, что не ел почти сутки. От голода и треволнений кружилась голова, полковник решительно направился к таверне.

Время на перекус у него имелось. По прикидкам Шипа в запасе есть не менее полутора часов. Пока кучер догадается проверить, отчего это пассажиры молчат как проклятые, пока прискачет обратно во Дворец, и там суматошно порешают, что делать дальше?.. Ведь возница, наверняка, примчится к человеку, отдавшему приказ убить не простого видящего, а очень даже начальника гвардейцев. Пусть и бывшего, но уважаемого в армии.

Потом еще неудачу покушения нужно будет тщательно обмозговать, подстраховаться. Ведь Шип способен заявиться в суд и дать ментальные показания о том, что на него напали дворцовые шпионы.

И по большому счету, если бы не случай четырехлетней давности, полковник так и поступил бы. Прямиком из придорожной канавы направился б к судейцам и заявил о государственной измене. Причем начал бы конкретно и именно с измены. Собираясь давать показания перед судейскими изуверами-телепатам, ничего утаивать нельзя. Ведь все равно мозги наизнанку вывернут и докопаются до подноготного.

Но подноготное-интимное пес с ним. Никаких особенных тайных страстишек Шип за собой не замечал, а шашни с чужими женами не в счет, поскольку на постельные забавы с видящими мужья-простолюдины глядят сквозь пальцы – родить ребенка со способностями мечтает практически каждая женщина из простонародья. (Хотя по мнению полковника и зря.)

Густава тревожило другое. Четыре года назад он напрямую столкнулся с неоднозначными порядками Дворца. Тогда разыскивали паренька-рассыльного, который почему-то скрылся, и старший чин курьерской службы подошел к начальнику охраны со странной просьбой:

– По возможности, – сказал, – не берите Вильяма живым.

– Не понял, – удивился Шип.

– Ну… – чинуша многозначительно приподнял аккуратные брови, – бывает всякое… Беглец может оказать сопротивление… попытается от вас сбежать… Так вот вы дайте указание своим подчиненным, чтоб те особенно не церемонились. Вы понимаете меня?

– Нет, – сразу и четко определился Густав. – У меня есть приказ разыскать и доставить сбежавшего рассыльного Вильяма и я исполню его в точности.

– Нельзя быть таким непонятливым, – поморщился глава курьеров и глашатаев. – Во Дворце непонятливые надолго не приживаются.

– Вы мне угрожаете?