…Двинет фигуру – не дрогнет рука:

В сумерках канет преданный щит –

Стая останется без вожака.

Молния храброе сердце пронзит.

Многие воины лягут в боях,

Истину дети успеют забыть.

Вместо богов, сея хаос и страх,

Големы станут судьбы вершить…

Хроники Спящих

глава от Виреля (утрачено)

Пролог

Песчинки стремительно текли сквозь узкую горловину песочных часов. С тихим шорохом обгоняли друг друга, спеша поведать завершившим путь сестрам, что ждать осталось недолго: их становилось все меньше и меньше. И пора уже было привратнику приглядеть за часами, чтоб не пропустить момент, перевернуть, начать отсчет следующего столетия мира – как бывало не раз.

Привратник почему-то задерживался. Песчинки обеспокоено шуршали, словно шептали: «Поспеши, поспеши, поспеши…». И уже слышался металлический скрежет тяжелого чешуйчатого тела, все чаще доносились из-за двери жутковатые звуки скребущих по камню когтей… Казалось, запертое в пещере чудовище знало: стоит последней песчинке упасть и время покоя закончится.

Привратник спал, убаюканный песнями ветров над снегами гор. Он не слышал предупреждения песчинок, не слышал, как ворочается в темнице зло. Не видел крадущейся тени на пороге привратницкой.

Тихо скрипнула дверь. Мягким, бесшумным шагом тень скользнула в теплую комнатушку. Сверкнул нож в мягком сиянии свечи и ударил в спину спящего. Привратник даже не вскрикнул…

…Встревоженный взгляд оторвался от бега песчинок, пробежал по черным камням, метнулся к мертвой привратницкой. Связанная с часами сжалась в дрожащий комочек, словно в предчувствии знакомой боли, и вдруг поняла, что все закончилось: убийца сделал свое дело. Обратной дороги быть не могло.

Бледные губы дрогнули, шепча бесполезную просьбу прощения, и ветер подхватил тихий голос, взметнулся ввысь, унося на призрачных крыльях Зов. Она верила, что сумеет вырваться из ловушки. Спустя тысячу лет все должно было закончиться.

…Песчинки продолжали свой путь, их становилось все меньше и меньше.

Глава 1. Кошмары и прелести отпуска

или не спеши, а то успеешь

Тьма – быть в ней – опасность.

Украинский сонник

Тьма. Она клубится вокруг меня, опутывает липкими щупальцами… Качаются темные волны… Моя сущность двигается вместе с ними, с мрачными мелодиями, что тревожно звенят в бесконечной дали. И в то же время страшное спокойствие, отсутствие жизни – невозможность пошевелить ни рукой, ни ногой. Чернота схватила меня, не отпускает, увлекает в призрачные сумерки сознания. Ни капли света, ни лучика… Глаза не могут рассмотреть что-либо в кромешной тьме.

Чувствую, как возле меня возникает некто. Он огромен, рядом с ним я похожа на жалкую пылинку, что незримой точкой кружится под черными ветрами. Холодное дыхание пронизывает меня… Чей-то яростный взгляд прожигает онемевшее от страха тело, стремясь заглянуть в самую душу. Желание увидеть, только оно позволяет рассмотреть громадные чешуйки, поблескивающие сквозь клубы мглы. Длинное тело кажется бесконечным, оно обвивается вокруг, надвигается, и я задыхаюсь от осознания его невероятной тяжести…

Где я? Словно в другом мире, странном, совершенно не похожем на бетонные джунгли… И этот печальный голос, на грани слышимости: «Приди…»

– Эй, Ксю, проснись!

Пробуждение напоминало отчаянный рывок из темной, засасывающей глубины к далекому свету. Мучительный кошмар неохотно выпустил сознание. Я болезненно поморщилась и открыла глаза, заморгала, ослепленная ярким светом, льющимся в окно. Надо мною склонялась Инка, трясла за плечи, щекоча лицо медно-рыжими прядями.

– Ну, наконец-то! – облегченно выдохнула она и сочувственно улыбнулась.

– Что случилось? – я завозилась в постели, борясь с неприятным оцепенением, сковавшим тело.

– Да кричала ты, вот что! – воскликнула Инка, пряча тревогу за показным раздражением. – Что, опять кошмар приснился?

Я нахмурилась, бесполезно пытаясь поймать ускользающие обрывки сновидения.

– Не помню… А что кричала-то?

Инка присела на краешек кровати, тщательно разгладила на коленях юбку, и уже спокойно ответила:

– Да чушь какую-то несла… Слушай, Ксю, может тебе все-таки успокоительного на ночь попить, а? Ты меня своими криками уже пугаешь.

– Ой, к черту успокоительное, – проворчала я, сворачиваясь клубком. – Вот съезжу к родителям, подышу свежим воздухом, отдохну, и все пройдет.

– Счастливая. Мне до отпуска еще полтора месяца пахать, – с легкой завистью вздохнула Инка и, взглянув на часы, затараторила. – Все, Ксю, я побежала – опаздываю! Хорошего тебе отдыха, кушай фрукты, дыши свежим воздухом, в общем – оторвись там за обеих. Кстати, чайник горячий, и я кашу сварила, правильную, не то, что твои эмульгаторы с красителями из пакетика. Разогревай и ешь. Целую!

– А ты куда в такую рань? Выходной же, – удивленно спросила я, разглядывая в полумраке прихожей обувающую босоножки подругу.

– А у меня важная встреча, – хитро подмигнула Инка, не собираясь вдаваться в подробности. Да в них и не было нужды, я и так знала, куда она спешит: последние дни Инка порхала по квартире в блаженном предвкушении скорого предложения. Видимо сегодня оно и случится, знаменательное событие в Инкиной жизни.

Хлопнула дверь. По лестнице, удаляясь, процокали каблучки, и я осталась одна. В наступившей тишине, если к городской квартире вообще применимо слово тишина, слышно было тихое капание подтекающего в кухне крана. Электронные часы показывали десять утра, значит, можно еще поспать. Или встать? Все равно ведь уже не усну.

Желание еще немного поваляться победило, я вытянулась в постели и попыталась собраться с мыслями.

Что же мне все-таки снилось? Не помню. Только смятая подушка, да чуть влажная простыня, противная на ощупь, безмолвно подтверждали, что сновидение было, мягко сказать, не из приятных. Опять приснилось что-то кошмарное, но вот что – хоть убей, не помню. В памяти сохранились лишь невнятные обрывки: странные башенки на сером горизонте, горные пики под снежными шапками, в небе что-то сверкает и пульсирует, а затем наступает чернота. Колышется, как живая. И голос, тихий, печальный, будто одинокая свирель, зовет куда-то…

Я села в постели, тряхнула головой, изгоняя навязчивый шепоток, и испуганно подскочила от пронзительной трели мобильного.

– Иди ты… – опознав вызывающего, буркнула я и в сердцах отбросила телефон. – Тебя-то мне как раз и не хватало, с утра пораньше.

Звонил Ванечка, мой приятель, с недавних пор решивший сменить статус с приятельского на нечто более интимное. Крайне удивленная сменой Ванечкиного настроения, я старалась не обращать внимания на его намеки и ухаживания, давая понять, что он симпатичен мне только как друг. Тогда Ванечка задал откровенный вопрос в лоб, добившись прямо противоположного результата: я стала его избегать и серьезно задумалась над возможностью дружбы между мужчиной и женщиной. Попытки с ним объясниться ни к чему не приводили. В конце концов, придя к выводу, что Ванечка оказался из того разряда мужчин, которые слово «нет» понимают как «да», я окончательно решила поставить точку в этой истории.

Телефон не унимался, видимо, Ванечка задался целью взять неприступную цитадель измором. Задорные «Валенки», в другой раз вызывающие довольную улыбку, сейчас действовали на нервы. Инка еще вчера посоветовала внести его номер в черный список, мол, пусть хоть обзвонится. Я с нею согласилась, а вот сделать забыла. За что и поплатилась. «Валенки» то замолкали, как механическая игрушка, в которой закончился завод, то снова набирали силу, словно игрушку реанимировали, повернув ключик. В конце концов, доведенная до белого каления, я схватила телефон и с силой нажала на кнопку отбоя, жалея, что под пальцами не Ванечкина шея.

Да уж, как говорится, утро удалось. Кошмар все еще царапал сердце острыми коготками невнятной опасности, еще и этот телефонный звонок. Хоть бы вечер не подкачал, удружил попутчиками, с которыми можно будет в картишки перекинуться.

Удрученно вздохнув, я выбралась из-под простыни, прошлепала к открытой двери балкона, щурясь на яркие блики отраженных окнами солнечных лучей, и оглядела шумную улицу. Даже выходной день не разгрузил московские дороги. Спешащие по своим делам, конечно, архи срочным, водители не желали уступать друг другу, тем более пешеходам, норовящим перебежать улицу в неположенных местах. Да и зебры упорно игнорировались. Истеричные звонки запертых в пробке трамваев, сердитые сигналы автомобилей, вой карет скорой помощи – ежедневная расплата за мой выбор места жительства. Впрочем, на то, чтобы терпеть городской шум у меня были веские причины.

Совершив обязательный ритуал чистки зубов и задумчиво постояв под упругими струями душа, я завернулась в полотенце и пошла пить кофе. Растворимый. Не потому, что лень варить, просто не умею. Вечно пропускаю момент, когда он закипает и заливает плиту. Что поделать, к своим неполным двадцати четырем годам я так и не научилась готовить, довольствуюсь полуфабрикатами и бутербродами с колбасой. Чай пью исключительно пакетированный, зато с молоком и без сахара. Как и кофе. И если бы не Инка, помешанная на правильном питании и диетах, глотала бы сейчас те самые эмульгаторы с красителями, то есть кашку из пакетика.

Инка, моя подруга и соседка по квартире, вообще не одобряет фастфуд, считая все эти ролтоны и дошираки врагом номер один для желудка и подтянутой фигуры. Я с нею не спорила, лишь послушно кивала в ответ на очередную попытку воззвать к моему здравому смыслу. И продолжала с аппетитом уминать лапшу и картошку быстрого приготовления, удивляя подругу неизменной стройностью. Ну, что сказать в свое оправдание? Фитнес, танцы, ролики, иногда – утренние пробежки успешно помогали бороться с лишними калориями. Впрочем, располнеть мне и без всего этого не грозило, даже если начать усиленно налегать на шоколад и тортики – комплекция такая, не в коня корм, как говорится.

Каша выглядела подозрительно, на вкус вообще оказалась несъедобной. Инка, наверное, очень спешила и забыла ее посолить. Или не сделала этого специально: вчера все уши прожужжала, рассказывая о вреде соли и какой-то новой, очищающей диете, по которой первые три дня положено есть пресную рисовую кашу.

– Фу, гадость, – скривилась я, выплюнув диетический продукт в мусорное ведро.

Уверяя себя, что совсем не голодна и вполне обойдусь чашкой кофе, я отодвинула тарелку подальше и закурила. Да, это вредно, особенно натощак, но так тяжело отказывать себе в маленьком удовольствии! Может, после отпуска соберусь с духом и брошу.

Отпуск начинался с сегодняшнего дня, и проведу я его у родителей. Впереди месяц ничегонеделания, встречи со старыми друзьями и одноклассниками. Месяц тишины и покоя – то, что нужно после городского шума и суеты.

Мои родители живут в Ростовской области, в маленькой станице, потихоньку умирающей после развала союза. Удрав оттуда в Москву около трех лет назад, я устроилась работать менеджером по продажам в небольшую фирму, торгующую бытовым пластиком. Первое время жила у бабки, отцовой тетки, молодящейся старушенции, требующей называть ее только по имени. Правда, жить с нею в одной квартире оказалось тем еще испытанием – бабка питала нежную любовь к «беленькой», и подшофе была способна заговорить до смерти. Поначалу я терпела, потом стала захлопывать перед бабкиным носом дверь в свою комнату, чем невероятно ее оскорбляла. Видя, что воспитуемое чадо не желает поддерживать беседу и тем более бежать за добавкой в ближайший магазин, бабка включала телевизор, и начиналась самая потеха: не стесняясь в выражениях, старая «больная» женщина перемывала кости всем, кто имел счастье засветиться на экране. Доставалось и политикам, и актерам. Политикам особенно. Приемы «лекарства» чередовались с недолгими периодами трезвости, и в такие дни я была готова сбежать куда угодно, хоть к черту на кулички, лишь бы не слушать раздраженного бабкиного ворчания, способного и святого из себя вывести. На роль святого я не претендовала и удрала от бабы Любы при первой же возможности. Бабуля искренне не понимала, почему ее заботе я предпочла съемную квартиру. Мне же просто совесть не позволяла даже намекнуть, что терпеть не могу ее пьяные разговоры «за жизнь» и попытки воспитать во мне уважение к старой больной женщине, принимающей «Столичную» в качестве лекарства.

Сигарета, дотлев, обожгла пальцы. Почему это мне вдруг вспомнилась баба Люба? Наверное, потому, что она была здесь первым человеком, по-своему заботившимся обо мне. Тряхнув головой, я улыбнулась, напомнила себе, что долгожданный отпуск начался, и лучше думать о приятном, чем вспоминать о бабкиных заскоках.

Итак, отпуск начался. Билет был куплен давно, чемодан упакован неделю назад. На всякий случай, я его распаковала и еще раз проверила, все ли взяла. По вполне понятным причинам, вышла из дома за полтора часа до отправления поезда. Не спеша, подавляя непреодолимое желание припустить бегом, дошла до метро, встретившее меня «приветливой» толпой «ароматных» «граждан пассажиров». Духота мгновенно облепила тело влажной вонючей тряпкой, заставив брезгливо поморщиться. Прислонясь к поручню и мельком взглянув на сонных пассажиров с усталым или равнодушным выражением на бледных лицах, я погрузилась в размышления.

Странные сны мне снились всегда. Иногда нечто феерично-яркое, сказочное: лазурные башни, возносящиеся в густо-синее, звездное небо, или ночные радуги, по которым я шла к этим башням, не проваливаясь, как бывает только во сне. Но чаще – какая-то бессмыслица, оставляющая мерзкий привкус ужаса на языке. За неделю до отпуска мои сны превратились в один сплошной кошмар, которому я не могла найти объяснения. Происходящее не столько пугало, сколько злило и раздражало. Ладно бы раз-другой, но не еженощно же видеть во сне одно и то же, с незначительными вариациями?! К чему бы это? Инка настаивала на успокоительных, списывая мои кошмары на усталость и тоску по дому, я лишь отмахивалась, собираясь почитать сонник Миллера. Собираться-то собиралась, да так и не собралась, а тем временем жуткая тьма, таящая в себе необъяснимую угрозу, терпеливо ждала ночи.

Казанский вокзал – мой любимейший вокзал в мире, потому что именно с него отправляется поезд, которым я обычно езжу к родителям. Время, словно пришпоренная лошадь, мчится к тому мгновению, когда я устроюсь у окна, и буду смотреть, как проносятся мимо маленькие поселки и города, луга, поля, перелески. В путешествиях на поездах есть своя прелесть и романтика, тем более, когда знаешь, что в конце пути ждут родные люди, ждут всегда, в любое время дня и ночи.

Вокзал как всегда бурлил: поезда отправлялись и прибывали, люди встречали и провожали своих близких (и не очень), целовались, обнимались, пожимали руки. Грузчики в замызганной униформе толкали перед собой низкие тележки, перевозя багаж пассажиров, не желающих утруждать себя перетаскиванием тяжелых сумок и чемоданов. Таксисты-частники, окидывая цепкими взглядами прибывших, предлагали избавление от выматывающего нервы путешествия в переполненном общественном транспорте. В толпе юркими щурятами лавировали оборванные цыганята, выпрашивая мелочь. Прохаживались наряды милиции, высматривая «подозрительных лиц».

Отыскав свой вагон, я подхватила чемодан за ручку и встала в маленькую очередь, терпеливо дожидаясь пока какой-то пассажир, тащивший на себе кучу коробок и сумок, доберется к отведенному месту и освободит проход.

«Вот за что люблю плацкарт, так это за дешевизну билетов. Больше его любить не за что», – брезгливо поморщилась я, проходя мимо кабинки туалета.

Вагон приглушенно гудел, как потревоженный улей. Моими соседями по купе оказались милая старушка с внуком-подростком и молодая женщина, говорившая по мобильному телефону. За пятнадцать минут до отправления поезда она успела позвонить пяти своим подругам и в подробностях рассказать каждой, какой редкой сволочью оказался ее кавалер – не пошел провожать, сославшись на очередной футбольный матч. Я ей молча посочувствовала. Бабулька тихонько возилась со своими котомками, выкладывая на столик продукты. Ее внук почти сразу забрался на верхнюю полку и уткнулся в маленький монитор какой-то игрушки, азартно давя на кнопки и досадливо вздыхая, когда проигрывал. В общем, соседи подобрались не слишком общительные, в картишки перекинуться будет не с кем. Ну и ладно, почитаю в свое удовольствие.

Наконец, поезд тронулся. Бутылки с напитками, рядком выставленные на столике, судорожно дернулись и зашатались, грозя рухнуть и придавить бабулькин ужин. Я прилипла к окну, за которым медленно плыл вокзал: мы наконец-то отправлялись. Забегали проводницы, проверяя билеты и раздавая белье. Прошла официантка из вагона-ресторана, предлагая напитки и шоколад по цене в два раза выше даже вокзальных. Мужчины, что ехали в соседнем купе, отоварились пивом.