Семь северных городов построили демиурги еще до рождения богов-сиблингов. Черный камень городских стен не давал богам попасть за ворота, сдерживал магию. Тысячи лет стояли города на берегу Белого моря, в той части Края, где восемь месяцев тянется ночь, где на небе пляшет зеленый огонь, а Великое Древо устремляется к звездам. Они всегда манили любопытных. Что скрывается за стенами? Как они выживают, отделенные от остального Края горными грядами и тысячами верст друг от друга? Что именно завещали им демиурги, для чего строили? Семь городов. Ни больше, ни меньше. Они не рассыпаются мелкими поселениями, не разрастаются… Словно части неведомого механизма, играют в Крае свою, только им известную, роль. Не один раз смельчаки пытались узнать секрет, но безуспешно. От смертных северные города защищали драконы, от магов – белая чума.

Женщина закашлялась. Ее начало тошнить желчью и розовой маслянистой водой, похожей на эликсир. Ри ждал. Наконец она совладала с собой, отползла в сторону и тяжело перевела дыхание. Она оперлась спиной о стену, отбросила за плечи грязные волосы и закрыла глаза. Дышала тяжело и неровно. Сколько дней она больна? Зачем ее притащили так далеко, вглубь континента? Они хоть понимают, чем рискуют?!

И главный вопрос: убьет болезнь Ри?

За десять лет заточения Ри Гроневальд успел побывать в руках каждого из Совета Шести. Радим Дрегович и Милена Милевская – последние, к кому он попал. Эти двое считали, что чародейство – в крови, а значит, его можно забрать из человека или передать другому. К ним в руки редко попадали посвященные чародеи, и они очень обрадовались Ри. Именно за тот год магия окончательно покинула его тело.

Он не любил вспоминать это, но о таком не забывают. Что будет с магом, если перелить ему кровь обычного человека? А если пересадить печень и селезенку? Они попробовали все. Ри выжил лишь благодаря тому, что Йенни – бывшая любовница и одна из Совета Шести – хоть и предала его, но все еще любила. Сколько заклинаний на нем испытали, сколько эликсиров, проверенных и новых! У него слезала кожа и выпадали волосы. Он слепнул и глох. Язык распухал так, что невозможно было дышать. Он почти умирал, но каждый раз его выволакивали с того света чарами.

Так Ри перестал быть магом. Он помнил формулы и слова, знал правила, чувствовал направления магических полей, но его кровь не годилась больше для чар. Закончилось не все. Он остался музыкантом. Что в музыке, которую Ри играл, было от таланта, а что от остатков магии в теле – не известно, только музыка стала его последним щитом.

И вот вопрос: белая чума примет его за мага или за человека?

Он скоро узнает.

– Где ты заразилась?

– В Виридеме.

– Что там? За стенами?

Чародейка открыла глаза, пристально посмотрела на собеседника.

– Там люди. И волки. Кто ты? Я знаю тебя?

– Даже если знаешь, что тебе от нашего знакомства?

Замолчали.

– Красивая, – подумал Ри. – Жаль её.

Она подняла на него взгляд и вдруг заплакала. Сначала тихо, затем затряслась, завыла отчаянно и горько. Чародейка обхватила себя руками, словно желая удержать собственное тело, которое разрушала болезнь.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – все повторяла и повторяла она. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Ри слушал ее шепот и думал о другом.

Эликсиры лишь продлевают агонию. Зачем ее мучить? Когда все и так ясно, зачем держать в живых? Чтобы проверить, заболею ли я? Глупо. Тащить ее с самого севера ради меня?

– При чем тут ты? Дариуш обещал спасти меня! Он обещал, он говорил…

Она встала на колени, подползла ближе, заглянула ему в лицо.

– Я знаю тебя. Адриан Гроневальд! – Она схватила его запястье, прижала к груди. – Спаси меня!

– Проси Адденса и Всеславского.

– Ты разве не помнишь?

– Что?

– Это ты! Ты был на севере и выжил! Эликсиры, которые мне дают, – ты их создавал!

– Я ничего об этом не помню. Я рад ничего не помнить.

Ри не солгал. Он мало помнил о собственных исследованиях. Как и другие маги, он тоже интересовался северными городами и белой чумой. Ему в руки попали дневники господина Прима, одного из немногих чародеев, кто занимался опытами над больными и поисками эликсиров. Когда Ри забросил алхимию, он на некоторое время увлекся тайной белой чумы. Он смутно помнил двухэтажный дом посреди снежных сугробов, помнил лабораторию… Но где они находятся? Когда это происходило? Как связано с его женой? Связано? Поэтому он забыл о своих исследованиях? Но разве это могло касаться ее?..

И вновь мысли возвращались к ней. Безымянной. Словно ловушка для разума, лабиринт, в котором он вновь и вновь возвращается на прежнее место.

Чародейка поднялась на ноги, ее шатало. Она собрала остатки сил, чтобы бросить на Ри презрительный взгляд:

– Дариуш не даст мне умереть! Он любит меня!

Она посмотрела вверх, где таял в темноте укутанный в паутину потолок.

– Милый, я здесь! Забери меня! Не дай мне умереть так! Не дай мне умереть здесь!

– Слишком опасно. Если их проверенное лекарство не помогло, никто не придет за тобой.

Он оказался прав. Прошла минута. Десять. Час. Два. Никто не пришел. Она пробовала колдовать, но болезнь подтачивала ее, а внешний барьер, созданный наблюдателями, гасил магию, как сквозняк свечу.

– Как тебя зовут? – спросил Ри.

Много ли в мире женских имен? Если он услышит нужное, узнает его? Что изменится, если узнает? Откроет в себе что-то новое? Что-то украденное вернет себе?

– Полина.

Он закрыл глаза, прислушался к себе. Вернулся в старое воспоминание, в день, когда начиналась гроза. Примерил имя девушке перед собой, набросил ей на плечи, подарил веснушкам на маленьком носике. Это оно? Твое имя? Девушка в воспоминании обнимала его за шею, щекотала теплым дыханием. Не отвечала.

Они провели в камере трое суток. Трижды в день посреди камеры появлялись тарелки с едой. Крабы, виноград, клубника и настоящее мясо. Ри, слишком долго голодавший, не позволял себе есть все это, чародейка – не могла. Возможно, Дариуш Адденс на самом деле дорожил ею, потому что ради Ри такого праздника уж точно не устроили бы. Именно поэтому, назло наблюдателям, он был нежен с Полиной. Помогал ей двигаться, поил, держал за руку. Она знала, что умирает. Ри не лгал ей.

За эти дни ему тоже стало плохо. Ри бросало то в жар, то в холод. Начался удушливый кашель, не отпускавший ни днем ни ночью, кружилась голова. Лекарств ему не давали и женщине, сидящей с ним, – тоже. За ними наблюдали, Ри чувствовал взгляды.

Вечером третьего дня он почувствовал себя лучше, его тело, из которого так старательно вытравливали магию, справилось с болезнью.

Чародейка тоже больше не кашляла, но под мочками ушей с каждым днем все сильнее вздувались плотные белые холмы-бубоны. Остатки эликсира, который замедлял течение болезни, окончательно покинули тело, и оно сдалось. Ри знал, что это короткое затишье в болезни – преддверие конца.

Полина сама пришла к нему. На пороге смерти она нуждалась в живом человеческом тепле, хваталась за него, как за последнее доступное обезболивающее. Она сама сняла платье, первая обняла его, и Ри не противился. Он сделал с ней все, о чем она просила, и так, как она хотела. А потом они лежали на ее платье. Полина молчала. Ри смотрел в потолок, положив руку на ее бедро.

– Хорошо, что ты все забыл, – хрипло сказала она. – Это правильно. Пусть все подохнут.

Она повернулась на бок, положила голову ему на плечо и прошептала над ухом:

– Я знаю, на что она похожа. На одуванчик. Если вырвешься отсюда, найди свою лабораторию, Гроневальд. Принеси им одуванчик!

Ри повернул к ней лицо, но продолжать разговор не пришлось. Женщина не дышала.

Александра

Воз подбрасывало на неровной дороге. Медленно проплывал мимо лес, то подходя к дороге вплотную, вытягивая ветви к людям, то отступая до горизонта, открывая пятнистую, весеннюю степь. Солнце поднималось высоко в безоблачном небе, горячо пекло голову. Андрей Мухин, деверь Пелагеи, согласился без лишних вопросов отвезти Александру на юг, в Шерп-Нок, где солеторговцы закупали товар. Время от времени он косился в ее сторону. Ему хотелось рассмотреть спутницу, поговорить, но Александра смотрела в сторону и не разжимала губ.

Андрею Мухину было около тридцати, высокий, русоволосый и синеглазый. Ладный мужчина, если бы не его чумацкая метка… Из-за жары он кинул плащ на дно воза, открыл лицо и шею слабому ветерку. Во впадинах под мочками ушей краснели чумные бубоны – мажьи печати.

Обычное тавро не годилось для торговцев, пересекающих в путешествии множество маноров, поэтому маги придумали иной способ управлять людьми. В крови солеторговцев запирали смерть.

На путешествие отводили около пяти месяцев, потом люди должны возвратиться в родной манор. Если они не успевали или пробовали сбежать – чума становилась настоящей, убивала беглеца. За чумные метки их и прозвали чумаками.

Андрей обернулся, встретился с девушкой взглядом. Понял, на что она смотрит, и прикрыл ладонью шею.

– Ты не бойся, красавица! Я тебя не погублю!

– Я знаю. Простите…

На ночь остановились в деревеньке Глушице манора господина Адденса. На маленьком постоялом дворе чумаки распрягли волов, улеглись рядом в длинной комнате, похожей на конюшню. Александра попросилась у хозяев ночевать на сеновале. Укрылась плащом, поджав ноги к груди. Пригрелась, но сон не шел.

Захрустело под чужими ногами сено. Она прислушалась.

– Как же быть, Ванюша? Отец меня в замок отправляет!

Голос был молодой, девичий. Александра осторожно приподняла голову. В слабом звездном свете она рассмотрела два худеньких силуэта.

– Бежим, Маруся!

– Куда?

– В лес. К лешакам!

Девушка замотала головой:

– Не говори глупостей, Ваня.

– Это не глупости. Я знаю, где они хоронятся! Давеча за дровами в лес ездил, в глушь забирался, там их и встретил. Я им рассказал о нас, они нас ждут.

– А печатка мажья?

– Думаешь, лешаки без печатей в лес уходили? Срежем.

– Срезать?!

Маруся покачала головой. Александра понимала ее: если и выживет человек после такого, на всю жизнь страшный шрам останется. Юная девушка боли боится, смерти боится, да хуже всего красоту потерять. Будет ли и дальше любить ее суженый, если она даст себе кожу со лба срезать?

– Зато вместе останемся! Маруся, любушка моя! – Он стал обнимать ее, стал целовать, но девушка не сдалась поцелуям, отпрянула.

– Тогда как хочешь! – рассердился парень. – Я в селе не останусь. Хочешь со мной бежать – будь на рассвете на выгоне, а нет – значит, такая твоя любовь, что красы лишиться страшнее, чем навеки к магу в служанки уйти.

– Служанки тоже замуж идут!

– В тридцать годочков.

– Ты просишь меня доказать мою любовь, а сам доказывать не хочешь? Если любишь меня – дождись!

– Я свое слово сказал!

Он ушел, а девушка еще долго плакала. Александра молчала.

Утром запрягли волов и отправились дальше. Отобедали в дороге, а к вечеру пересекли еще одну границу и въехали на земли господина Дреговича. К ночи собирались приехать в Березняки.

До темноты было еще далеко. Лес вокруг полнился птичьим щебетом и светом, но волы вдруг заволновались. Всего в обозе шло пять возов. Александра ехала в предпоследнем. Вожак обоза, усатый Григорий Рылец свистнул, и Андрей натянул вожжи.

– Что не так? – спросила Александра.

Григорий поднес палец к губам, призывая к тишине, и девушка замерла. Лес вокруг замолчал. Шелестел ветер в кронах, скрипели колеса. Птицы умолкли. Чумак полез рукой под ноги и достал припорошенный соломой топор.

Приграничные земли всегда неспокойны. Сегодня маги в ладу друг с другом, а завтра кто-то пошлет на соседа нечисть какую… Или окончился бой, помирились маги, а твари, ими созданные, долго еще по лесам и полям ходят, пока не перебьет их граничная стража или сами не перегрызутся. Потому в этих землях люди и не селятся. Да вот чумакам в пути дороги не выбирать. Может, обойдется?!

– С воза не сходи! – шепотом предупредил Андрей. – Если что, за волами прячься, рогатые прикроют…

Из леса раздался тонкий плач свирели. Волы замотали головами, начали рыть копытами землю.

– Ох, беда! – успел прошептать чумак, сжимая топор в потеющих ладонях.

Словно сговорившись, музыканты начали сходиться вокруг обозов. Среди бледно-зеленых кустов молодых ясеней мелькнул оранжевый бок. А затем свирели вдруг ударили медными трубами, оглушили людей и волов, и на дорогу выпрыгнули мартихоры.

Таких зверей Александра раньше лишь в книгах видела. Тигры с молодыми человеческими лицами и скорпионьими жалами. Кто достал их со страниц старых книг? Всеславский? Дрегович? Адденс?

Ближайший зверь бросился на воз. Андрей ударил топором по лицу зверя, но тот поймал лезвие зубами. Челюсть у мартихоры была длинная, выступающая, почти волчья. Двойной ряд клыков не дал лезвию рассечь рот. Замычали волы, у которых мартихоры повисли на шеях, – ярмо не давало им уйти от хищников.

Зверь поднял скорпионий хвост, глядя прямо на Александру, она схватила с воза солому и бросила твари в глаза.

– Схоронись в лесу! – крикнул Андрей.

Александра спрыгнула на землю, обернулась и увидела, как мартихора сбила чумака с ног, вырвала горло. Дальше она не смотрела. Пригибаясь к земле, побежала.

Александра пришла в себя, когда вокруг стемнело. Похолодало, сырость заползала в ворот, холодила шею. Она стояла в лесном овраге, болела нога, которую подвернула, когда бежала. Лента с волос пропала, и те растрепались, противно щекотали лоб и щеки. Александра подняла лицо к небу. Месяц высоко стоял над лесом. Где она сейчас? Откуда пришла? В какую сторону бежала?

Она выбралась из оврага и остановилась.

Справа хрустнула ветка. Сквозь частый подлесок, наперерез тропе двигалось что-то крупное. Бояться сил не осталось. Александра просто ждала.

– Эй! Человек? – крикнули из-за деревьев.

Четверо мужчин, укутанных в темно-зеленые плащи, несли над головами факелы. Их лица закрывали платки, лишь блестели молодые глаза, но лбы были открыты. У двоих на месте старой мажьей печати светлели уродливые шрамы. Лешаки?

– Ты с обозами шла? – спросил ее стоящий впереди.

Александра кивнула. Один из мужчин протянул ей потерянную ленту. Она взяла ее дрожащей рукой.

– Что с чумаками? – спросила она, стараясь не выдать страха.

Мужчины переглянулись.

– Идем. То не наши больше заботы.

– Кто-то выжил?

Человек с факелом покачал головой.

Ее долго вели через лес. Трещали под ногами сухие ветки, липла на ноги грязь. Они спускались в низины, где пахло сыростью и сухими листьями, петляли едва различимыми тропами и, наконец, спустились в овраг. Под вылезшими из земли корнями темнела дверь. Землянка.

Внутри было просторно и светло от масляных ламп. Посреди комнаты стоял стол, окруженный скамьями. Видно, недавно поужинали, девушки убирали посуду со столов. Сопровождающие сняли платки с лиц, и она наконец рассмотрела загадочных лесных лешаков.

Под масками оказались дети.

Им всем было не больше пятнадцати. Мальчики. Тела уже вытянулись, обретали мужские очертания, но лица оставались по-детски округлыми, а черты – мягкими. Только у двоих пробились первые усы. Они гордились ими, не сбривали, не подозревая, что подчеркивают ими собственную юность.

Сначала Александра подумала, что это жестокая уловка. Дети – отчаянные, бесшабашные. Даже если их поймают, то пожалеют, и внимания меньше привлекают. Вот и набрали их в дозор. Она оглядывалась, искала взрослых. Не находила. Три девушки четырнадцати лет убирали посуду со столов, мыли ее у двери в деревянном корыте. Рядом суетились малыши. Девочки играли куклами, сшитыми из старой рубахи. Мальчики вырезали дудочки из камышовых стеблей.

В землянку вошли еще люди. Юноши в кожаных доспехах, широких в плечах. Старшему – лет шестнадцать.

Александра молчала. Она не хотела обидеть мальчиков, не хотела напугать девочек, не хотела расстроить малышей. Она ждала и ждала, всматривалась в лицах, убеждала себя, что ошиблась. Но ошибки тут не было. Легендарные лешаки, отважные беглецы, сумевшие спрятаться от прозорливых магов, единственные свободные люди на континенте, последняя надежда Края на восстание – оказались просто детьми.

Шестнадцатилетний сел на скамью во главе стола, поманил Александру.

– Назовись! – приказал он.

Голос у мальчика уже сломался, был взрослым, но лицо оставалось юным.

– Александра. Монахиня из монастыря Милости и Пасии Грины.

– Чем докажешь?

Александра закатила рукава. Левый, затем правый, показывая края священной татуировки.

– Микас, глянь. Настоящие?

Мальчик слева от нее, тот, что нес факел, намеренно грубо взял за запястье, но руки у него дрожали от смущения. Он долго рассматривал татуировки, то ли повышая значимость своего мнения, то ли наслаждаясь прикосновением к красивой девушке. Наконец отпустил руку, повернулся к командиру и утвердительно кивнул:

– Настоящие.

– Почему ты одета, как деревенская? Что делала в обозе?

– Тайное поручение. Иду с посланием на юг. Мне нельзя привлекать внимание магов.

Она и сама понимала, насколько неправдоподобно ее объяснение, сколько вопросов вызывает, но лучше ничего не придумала. Ей повезло, расспрашивать не стали.

– Ладно. Отдохни. Завтра ребята выведут на дорогу. Позовите кто-нибудь Сарму!

Сарма – невысокий юноша с пшенично-желтыми волосами, голубыми глазами и россыпью веснушек от лба до подбородка. Под зеленым плащом он носил лазурно-синюю рубаху, отчего походил на зимородка.

– Я тебя знаю? – спросил он весело, заглядывая Александре в глаза.

– Не думаю.

Он покачался на пятках, взъерошил волосы.

– Пойдем, тетушка. Покажу, где можно переночевать.

Кай

Путешествие на север выдалось тяжелым.

Сначала, поблизости от прибрежных городов, дороги выкладывали камнем, но изводила совсем не весенняя жара и тяжелая ноша – новобранцы попеременно несли провизию и пять деревянных ящиков. Тяжеленные, глухо заколоченные, они вызывали особую ненависть. Невозможно было угадать, что внутри, и среди новобранцев поползли слухи, что там лежат камни. Вроде так их проверяют на крепость тела и духа.

Затем они преодолели предгорье и началась степь. Солнце жгло беспощадно, и от него невозможно было укрыться: ни деревца, ни кустика, одна ровная бескрайняя степь до горизонта.

Впервые Кай увидел степные маяки. Каменные узкие башни высотой в пять саженей. Сквозь пыльные стекла фонарного помещения пробивался свет, но войти внутрь никто не мог, потому что железные двери не имели замков и дверных ручек.

Рядом с маяком и расположились на ночлег. Пока разводили костер и готовили в котелках похлебку, невольные новобранцы повалились в тени, разувались, охали над стертыми ногами. Кай рассматривал маяк.

– Кто их строил? – спросил он у белоголового пирата, что примостился в тени рядом.

– Не видал раньше? – Белоголовый усмехнулся. – Говорят, что боги. Маги по небу летают, им маяки не нужны.

По степи шли еще несколько дней. Видели еще три других маяка, словно их нарочно поставили друг от друга в дне пути. Кай считал себя сильным, но к долгому переходу и его тело оказалось не готово. Первые дни напряженной ходьбы он пережил легко. Портяницами обмотал ноги правильно, быстро подстроил дыхание и шаг. И хотя к вечеру двигался скорее из упрямства, чем от природной выносливости, но до ночного привала ничем усталость не показывал. Он гордился собой.

Но с каждым днем тяжестановилось. Стонала каждая мышле. Чернявый Лука заметил, с каким трудом Кай двигается.

– Если бы мы на корабле знали, что ходьба дается тебе тяжелее драки, попросил бы Юргена погонять тебя по трюму.

Кай промолчал. Насмешка была заслуженной. Тем более что Лука и рыжий Юрген шли впереди всех, не сбавляя шага весь путь.

Следующие дни пути Кай ненавидел себя за собственную слабость. Он пообещал себе, что сдохнет, но дойдет до конца среди первых. Дошел. Ночью несколько раз просыпался от судорог в ногах. Тихо ругался, долго лежал, глядя в ночное небо и боясь дышать в полную силу, потому что призрак новых спазмов все еще бродил рядом. Утром встал ослабевший и очумевший от недосыпания. Но сжал зубы и снова шел среди первых.