Глава 3

Я безмятежно задрала голову наверх и навстречу мне качнулось ночное звездное небо. Казалось, что звезды не удержатся на своих небесных местах и посыпятся мне за ворот, как муравьи. Я тихонько засмеялась от этой странной мысли.

– Что-то вспомнила? – тут же чутко среагировал любимый, прижимая меня к себе еще крепче, и, не дожидаясь ответа, без перехода спросил, – А ты, наверно, на отца похожа? Я никогда его не видел.

Мне внезапно стало холодно. Я тоже никогда не видела своего отца, и меня это совершенно не тревожило. Но впервые в жизни я задалась простым вопросом: почему я так не похожа внешне (и не только!) на своих родственниц? И почему этот вопрос раньше никогда не приходил мне в голову.

Я молча подбросила в затухающий костер дров, стрельнула глазами, разжигая его посильнее.

Мне было нечего ответить любимому. Внутри меня росло чувство, что что-то непоправимо сломалось этой ночью и уже никогда не будет прежним.

***

Мое положение в доме в последнее время изменилось. Я по-прежнему не принимала клиентов, мне просто нечего им было предложить. Но я устраивала при входе небольшое шоу. Запускала гостя в полумрак избы, давала в руку свечу и, смакуя заклинание на несуществующем языке (вот тут я отрывалась по полной, раз от раза все больше пугая домашних безумной фантазией и гортанными звуками), торжественно зажигала ее взглядом. Если у меня было хорошее настроение, то к этому я добавляла не менее эффектное разжигание очага.

Столь впечатляющая демонстрация возможностей нашей семьи работала, и количество «пустых» (отказавшихся от услуг) клиентов сократилось вдвое. Пушистый Дар разделял мой триумф. Как-то я забыла запереть его до прихода клиента. В момент появления пламени котёнок издал такой пробирающий до глубины души «мяв», что посетитель подскочил, и почти без сознания упал на руки подоспевших из своих клетушек родственниц. В момент озвучивания завышенной в расчете на торг цены за услуги мужчина был способен только согласно кивать. Теперь Дар работал в паре со мной, и дармоедами нас обоих уже не называли.

***

Дома нетерпеливую меня, жаждущую ответов, ждал нечаянный подарок. Несмотря на позднее время, точнее уже раннее утро, мама не спала. Она сидела в одиночестве у стола, равнодушно и вяло перебирая кварц и горный хрусталь. Я повела глазами, и очаг послушно разгорелся ярче.

– Мама, кто мой отец? Почему я так не похожа на вас? – спросила я тихо, смешивая травы для чая.

– Отец? Ты же знаешь. В нашем роду мы бываем с мужчинами только в ночь Бельтайна, – она осуждающе поджала губы, ибо я нарушила все запреты и уже месяц безнаказанно наслаждалась любовью, – и я не помню ни лица, ни имени. В ночь костров я могла бы выбрать любого, это не имеет значения. Чтобы передать по роду нашу магию, нужно следовать ритуалу. Так поступали все в нашем роду. И поэтому сила ещё с нами! Это закон! – излишне торжественно закончила мама.

Да, я слышала это не раз и всегда этот ответ полностью удовлетворял меня, но не сегодня. По тому, как мама отводила от меня взгляд, как суетливо замельтешили её руки, бездумно перекладывая камни, как сбилось дыхание, – я поняла: она врет мне. И еще я знала, что месяц назад я бы этого не заметила. Другая, столь же простая и незамысловатая, но тем не менее ни разу не приходящая мне на ум мысль пронзила меня – мама все детство шпыняла меня, ругала – не потому, что я была бездарной и бестолковой, я зря винила себя за неуклюжесть. Я что-то напоминала ей, имеющей железную выдержку, проводящей иногда более десяти часов подряд за сложными ритуалами, что-то столь болезненное, что это прорывалось наружу и заставляло срываться на родной дочери. Или кого-то.

– Мама, расскажи, – мягко попросила я.

Она молча подняла на меня искаженное болью лицо, во влажных глазах отражалось пламя очага. Я поняла: она не скажет. Мама хранила эту тайну, болела ей и болеет до сих пор. Тайна так и умрет с ней, и я последняя, кому она её откроет. Бессилие затопило меня изнутри и выродилось в волну гнева, я в ярости подняла глаза на очаг. Я имела право знать! И пламя в очаге раскололось надвое, открыв в огне картинку.

***

Молодая, смеющаяся мама бежит по весеннему лесу за руку с зеленоглазым кудрявым рыжим незнакомцем, поразительно напомнившим мне моё собственное отражение в зеркале. Вот она зацепилась за корягу и упала, он, смеясь, опустился рядом, зарываясь лицом в ее волосы, привлекая к себе. Густая высокая трава, под маминой рукой примялась земляника.

Июнь! Так вот она, тайна моего рождения! Мама полюбила. Они, действительно, встретились в ночь Бельтайна. Но слишком увлеклись друг другом, и страшный ритуал, от которого рождались в нашем роду сильные, но страшные внешне девочки – будущие ведьмы (всё имеет свою цену) мама провести не смогла, потому что в этом случае она теряла его навсегда. Меня зачали позже, не в ночь костров, а ярким теплым июньским днем, под оглушительное пение птиц и головокружительный запах земляники.

И родилась я, красивая, но бездарная, как все думали долгое время. И глядя на меня, мама видела не мои ошибки, а свою – главную: мое неправильное рождение, предательство своего рода. Только я открыла свой дар, мама, потому что любовь – это тоже сила. Он растет во мне, мама, и я могу все больше!

За спиной вскрикнула мама, и я поняла, что картины в огне были видны не только мне. Я повернулась к матери, но она указывала на огонь, и я поспешно повернулась обратно: в огне был мой любимый с маленькой рыжей девочкой на руках.

***

Нет ничего вкуснее травяного чая, заваренного настоящей ведьмой на заре. Нет ничего крепче искренних маминых объятий. В это утро мы больше не говорили. Что-то родное, главное, настоящее, колдовское вышло из огня и село рядом с нами. И навсегда примирило нас.

Может быть, имя ему – любовь?

Глава 4

– Нет! – закричала я и запустила ни в чем не повинную чашку с остывшим чаем в очаг.

Чашка обиженно тренькнула и раскололась на тройку черепков на полу, не долетев до места назначения. Разбуженный Дар осторожно подкрался к осколкам и лужице, лизнул, проверяя, и недоуменно поднял на меня глаза. Бесконечно преданный мне пушистый зверек никогда не осуждал меня, и его вопросительное удивление неприятно меня задело.

– Да не психую я, – я сгребла покорно притихшего кота в охапку и потерлась щекой о его черную шерстку, – просто…

Просто я не могла объяснить даже своему коту, какими безмятежными и счастливыми казались мне сейчас предыдущие три месяца.

Я наслаждалась своими новыми возможностями, наконец-то принимая клиентов. Впервые я узнала, что такое семейная гармония. Мы вполне сносно ладили с мамой, хотя откровенных разговоров у нас больше не случалось. Бабушка тепло улыбалась. Тетка искренне радовалась за меня и в тайне от ревнивой сестры учила своим маленьким премудростям. Даже косые взгляды сестренки казались милыми и ничуть не раздражали. И самое важное: я была любимой и любила, я видела в огне нашу пока еще не рожденную дочь. Сердце моё каждый раз при этом воспоминании танцевало неистовый страстный танец где-то в глубине моей грудной клетки.

Была в этом и ложка дегтя. В наш последний разговор мама взяла с меня слово, что месяц я не буду ходить на свидания с любимым. Мол, дар твой, хоть и не без помощи любви обретенный, требует сосредоточения и внимания, закрепи его, уделяя внимание должное. Я кивнула. Да будет так! Ходить на свидания не будем, но смотреть через плетень друг на друга нам никто не запрещал.

И мы смотрели. Каждый вечер. Я научилась призывать тысячи светлячков, и они пылали под нашими ногами, замыкая нас в яркий круг ожидания чуда. Он приносил мне цветы. Каждый день разные. Не кидал мне, просто стоял с ними, подносил к губам, небрежно играл лепестками. Я улыбалась, мне страстно хотелось убрать все преграды между нам. От моих мыслей потихоньку начинал тлеть плетень. Любимый тут же бросался к нему, сбивая едва зарождающееся пламя, не отводя глаз от меня.

Я моргнула, спеша убрать пелену закипающих от ярости слез на глазах. Все было неправдой! Там, в огне очага передней, разведенного не для предсказания, а тепла и уюта, я случайно увидела картину, которая зачеркнула мой идеально прорисованный мир, потому что по закону энтропии такой мир в реальности неизбежно разваливается.

Так распадаются в огне головешки, открывая правду мне, способной повелевать огненной стихией. Там, в пламени, двое влюбленных праздновали торжество своей страсти, разбавляя её смехом и бесстыдством. Мой старый друг детства и та, чьё лицо я не знала и хотела позабыть как можно скорее.

Хотелось крушить и ломать, но под рукой, кроме пушистого Дара, тихонько, но все же ощутимо прикусившего мне пальцы, в надежде привлечь внимание, ничего и никого не было, и я просто застонала. Было два варианта, и я не знаю, какой нравился мне меньше. Первый состоял в том, что мой дар не работал или работал со странными сбоями, а второй – в том, что любимый изменял мне или скоро изменит. Что бы вы выбрали?

Грозная ведьма, повелительница стихии огня в моем лице выбрала сидеть за столом с застывшим перекошенным лицом и пялиться в потухший очаг. К двери подходил очередной клиент, но тряпка у порога предупреждающе полыхнула вместо приветствия, и клиент понятливо испарился.

За спиной зашаркали знакомые шаги, повеяло лавандой. Бабушка. Она не была красавицей, но в свои девяноста два выглядела едва ли на пятьдесят пять. Самая мудрая представительница нашего рода никогда не сутулилась, держалась прямо и тихо, редко вмешивалась в семейные разборки. Но если ей случалось открыть рот, все неизменно замолкали и последнее слово было только за ней.

Шестьдесят процентов клиентов нашей семьи приходили только к ней, и никакими скидками их не удавалось передать остальным. Но самое главное – я никогда не слышала, как она работает. За клиентом закрывалась дверь в ее клетушку, и оттуда не доносилось ни звука. Мелкими мы с сестрой не могли сдержать любопытства и подбегали к двери подслушать, но с нами случались маленькие неприятности: мы поскальзывались и бухались в невесть откуда взявшуюся лужу, от ручки двери било мелкими разрядами, а порой случалось так, что вот только ты поднес ухо к двери – а уже сидишь на грядке с луком в огороде и не помнишь, как тут оказался.

– Давай, покажи! – без тени улыбки бабушка кивнула на очаг.

Но я застыла на стуле онемевшим изваянием. Тогда бабушка прищурилась на очаг сама – и в нем послушно загорелось пламя. Меня чуть удар не хватил – я считала себя единственной, кто был способен на такое в нашей семье. Пламя раскололось надвое, повторяя трансляцию, и мое лицо затопили слезы. Вытерев их, я увидела стоящую передо мной чашку с травяным чаем, с пола исчезли осколки, а бабушки рядом не было.

Вечером я смотрела в не очень чистое окно с ползающим по нему деловитым паучком. Любимый не пришел. Паучок сплел небольшую паутину в углу рамы, а я пришла к неутешительным, выворачивающим меня наизнанку выводам.

– По крайней мере, с моим Даром все в порядке, – не громко, себе под нос пробормотала я, но была услышана.

– Ты не одна ведьма в этой семье, – многозначительно произнесла бабушка, и посмотрела на дверь, которая как раз заскрипела под чьей-то открывающей ее рукой.