– Да… Но в нашем роду нет неущербных, некому выйти на мелководье и просить о новом покровителе для братьев. Мы не выбираем, кому служить, ар. Мы заложники вашего бассейна уже пять поколений. Прошу, не казните мою ничтожную честь за грехи своего брата.

– Ох-хо, удумал, – буркнул Шрон, убирая клешни в мирное положение. – Заложники. Это ты, пожалуй, точно сказал. И тягостно мне услышать подобное, ох-хо. Тягостно, засиделся я на отмелях… Даю тебе вот какой выбор, раз речь зашла о залоге и праве на свободу. Можешь плыть в замок и поднимать тревогу. Но можешь вернуться к Боргу и сообщить ему иное. Что галера пострадала в недавнем шторме, что она едва ползет, люди устали и их вполовину меньше нужного. И еще. Скажи ему: хвост Шрома ты видел. Мертвый, в соли, по всему судя – засол недельной давности.

Дозорный осторожно вытянул вверх стебелек одного глаза. Осмотрел палубу, людей и плотно прикрытый люк трюма.

– Мы служим роду ар-Бахта, не зная наград, – тихо шепнул выр. – Мой брат Дарга ар-Ютр стар и болен. Его ларец с порошками опустел, а заполнить снова не удается, это для нас слишком дорого, достойный ар. Может быть, право на доход хотя бы с двух галер дальних путей было бы нам полезнее иных даров щедрого хозяина этих вод. Дороже даже и свободы. Полагаю, я видел хвост мертвого Шрома. Но я смею надеяться, что и договор на галеры – тоже.

– Деловитый ты, домовитый и не жадный, – беззлобно усмехнулся Шрон. – Если разобраться, и десять галер – недорого за один ясно видимый хвост. Ларец для Дарги я соберу сам, когда осмотрю старого. Все же я – один из лучших вырьих лекарей. Вот так оно будет точно сказано. Вполне точно. Тебе нужна клятва или…

– Вы никогда не нарушали своего слова, ар, – выр осмелился принять более достойное положение, приподнялся на лапах и выпустил второй стебель с глазом. – Полагаю, вам следует скрыться под килем галеры. Обстрел со стен слишком опасен. Простите заранее, но я скажу. Обстрел, да. Иного приказа хранитель не даст, узнав о вашем присутствии на борту. Советовать снять герб я не буду, не рискну усами. Герб на корме есть, но вряд ли это будет замечено, если я не укажу на ваше присутствие прямо.

– Второй страж…

– Род Ворт, – охотно сообщил выр. – Десять галер прекрасно обеспечат нас обоих, ар. Я сейчас же всё улажу. Он останется на галере, надзирать за прохождением каналов. Осмелюсь посоветовать людям по прибытии в порт укрыться за бортами. Я постараюсь убрать тантовых кукол со стены над главными вратами. Но ничего не обещаю наверняка. Однако же успеха вам желаю, как и себе самому. Мой выбор и его последствия распространяются на весь род. Но я выбрал.

– Неущербное решение, малыш, – похвалил Шрон и двинулся к борту.

Перевалился, нырнул и скользнул под киль. К поверхности немедленно метнулся второй страж. Сам вид могучего старика Шрона вышвырнул молодого ущербного выра на палубу. Выслушав пояснения приятеля, страж не возразил и не выказал удивления. Занял место на носу галеры, приняв неизбежную, привычную для выров и людей позу угрозы. Неугомонного Малька крутило всё сильнее, он постукивал пальцами по коже барабана и норовил подсказать: не страх вызывает поза, а смех. Не надо так шевелить усами, да и кривоватые нижние руки лучше не растопыривать, они слишком слабы, это и мальчишке заметно. Только уважение к новым родичам – дядькам Шрому и Шрону – замыкало рот. Оба велели молчать, ведь Малёк дал слово. А чего он достоин, если своему слову не хозяин? Позор рода, ущербный слабак и пустобрех.

Сложный, слегка спутанный ритм барабана выправился. Галера пошла ровнее, пожилой фальшивый капитан – переодетый рыбак – освоился с ролью и принялся вполне деловито покрикивать, управляя движением весел, что немаловажно в узостях каналов. Двоих людей он выставил у бортов с баграми. Малёк трогал барабан и ощущал, как тот весело бухает в такт с сердцем.

Впервые он увидит бой! Его приемная семья идет воевать собственный замок. Большой день. Так и хочется дать ритму яркости, прибавить ход и сократить ожидание. Мучительное, осыпающееся по капле с поднятых весел, звенящее течением возле киля.

Вот уже и порт: короткий причал, тусклый в ранних сумерках. Серый камень, серые люди с безразличными лицами и неживыми позами. Туча наползает с берега, пожирает свет, а звуки делает наоборот, отчетливее. Скрип уключин, падение мокрой веревки на причал. Так хорошо – когда рядом берег. И дом… У него, пусть даже на один этот безумный день, есть дом. Захваченный злодеем, но все же – родной.

Куклы-люди скопились у кромки причала, шагнули единым неловким движением через борт, намереваясь обыскать галеру. Над главными вратами задвигались такие же, разворачиваясь и покидая посты: страж из рода Ютров сдержал слово. Или – заманивает в ловушку? Уже не важно. Потому что ворота не заперты. И, как заверил Шром, в замке «жалких полсотни отравленных людишек». Ещё любимый дядька сказал, презрительно дернув ворсом у губ: выры сами перехитрили себя, снизив до смешного и ничтожного уровня обороноспособность родного дома. Тантовые куклы – не бойцы, а готовый рыбий корм.

Трюмный люк открылся без звука. Страж на носу галеры осел, опустил все вооруженные руки, мгновенно опознав самого удачливого выродера побережья. Ларна скользнул мимо, не уделив внимания мелкому выру, вовсе негодному для замыкания первой дюжины мертвых земноводных. В два движения качнул плоский якорь, выверяя его полет. Метнул в щель неторопливо сходящихся створок ворот: их полагается прикрыть при подходе галеры к причалу.

Металл звякнул, веревка натянулась – и за неё азартно вцепился всеми руками Шром! Ворота испуганно ахнули, настежь распахиваясь перед законным владельцем замка. Выр подобрал хвост и прыгнул, как умел, возможно, из нынешних он один – сразу, первым движением в коридор… Под лапами хрустнули ребра трех охранников из числа отравленных тантом. Выр не задержался ни на миг, дробно затопотал по камню, двигаясь с удивительным проворством. Ларна метнулся следом, пребольно отвесив подзатыльник – и заодно толкнув голову любопытствующего мальчишки вниз, под защиту дощатых бортов. Оттуда ничего невозможно стало рассмотреть. Но Малёк слышал плеск и стук, и не сомневался: старый Шрон тоже миновал пристань и вошёл в замок без осложнений.

Поникший страж вызверился на тантовых кукол и зашипел им приказ, его права в этом замке позволяли распорядиться ничтожными рабами. Спотыкающиеся шаги зашаркали по камню, удаляясь. Мелкий выр пробежал галеру от носа до кормы и сел рядом с Мальком.

– Ар строго приказал беречь тебя, – пояснил он, деловито толкая к борту и не давая поднять головы. – Ты новый шаар рода ар-Бахта, так полагаю… хоть ты и мелковат. Не дергайся, ничтожество. Все мы принадлежим одним хозяевам. Пусть выясняют имя хранителя, оно мало что меняет в общем порядке вещей.

– Я не гнилой шаар, а воспитанник Шрома, – возмутился Малек.

Выр замер и долго молчал, пытаясь осознать услышанное. Наконец убрал руки от головы «воспитанника» и недоуменно опустился на хвост. Подумал еще немного – и его усы задрожали.

– Меня утопят только за то, что я слышал это, – тихо ужаснулся он. – Но ведь я не просто слышал, я участвую. Они так и решат. Они назовут меня – мятежник. Они раздавят всех нерожденных моего рода.

Выр опустился на доски палубы и обмяк. Малек некоторое время глядел в мутные бессмысленные глаза, утонувшие в своих сборчатых глазницах. И удивлялся: какие разные существа – выры. Совсем как люди. На тысячу серых и пустых найдется, если повезет, всего один Ларна. А Шром, надо полагать, ещё большая редкость в своей породе… не зря каждый на галере готов считать его достойным восхищения вопреки предрассудкам. Шрома невозможно не оценить.

– Вставай, Малёк, – разрешил временный капитан. – Они далеко уже прошли. Надо думать, угроза миновала, не до нас теперь хозяину замка… бывшему хозяину. Иди под стену и будь там, мне Ларна пояснил: при обстрелах это самое тихое место.

Малек упрямо мотнул головой и прихватил бадью. Набрал воды из-за борта, старательно облил головогрудь неподвижного стража.

– Интересно, сколько у него сердец? И хороши ли легкие?

– Четыре и очень плохи, – едва слышно шепнул страж. – В воде я почти что неущербный, только некрупный. А вот на воздухе…

– Давай еще полью. Как тебя там… ар Вотр.

– Лей, – безнадежно согласился выр. – Только – зачем? Все мы уже мертвы. Кланд не потерпит нарушения главных законов мира. Этот замок снесут до основания, до последнего камня растащат… Так погиб родовой дом ар-Нагга, они владели землями за проливом, к северу от ар-Сарна. Теперь там Серый туман. И нас не пощадят. Нас высушат на солнце, вскрыв панцири.

– Прежде смерти не хорони себя, а когда беда придёт, не хорони всё равно, – повторил Малёк слова дядьки Шрона, подслушанные вчера. – Пошли. Может, им нужна наша помощь.

– Им? – в голосе выра колыхнулось безумие. – Помощь? Шром страшнее кланда! Его панцирь безупречен. Он способен нести оружие даже в двух парах беговых лап. Он в состоянии разрушить эти ворота ударом хвоста, я-то знаю… Какую помощь можно оказать великому Шрому, которого убоялся сам кланд, о мягкотелый недоросль?

– Я хотя бы попытаюсь, – уперся Малек. – Где игломёт? Пошли, выр. Тебе велено быть рядом. Куда рванул дядька Шром?

– О, ужас глубин… дядька? – захлебнулся выр. Убедился, что бестолковый человечек покинул галеру и шагает по коридору, удаляясь в недра замка. Нехотя потащился следом. – Тут правее. И еще раз.

Собственно, указания не требовались. Шром пер через родной замок с бесхитростностью полнопанцирного. Малёк шагал, то и дело зажимая рот и торопливо отворачиваясь. Отведавшие танта люди – они все равно люди. Рассматривать неприглядность их смерти больно. Осуждать дядьку – невозможно. Но тошнота всё рано подступает к горлу, а слезы делают серость коридоров тусклой, нерезкой. Запах прелых водорослей омерзителен. Гниль под ногами чавкает и скользит, гниль и водоросли впитывают кровь людей… Бессмысленные жизни оборвались ещё более бестолковыми смертями. Замок, дом дорогих уже и вполне родных существ, выглядит мерзостной норой без света и тепла. Грязным осклизлым склепом, годным для позорной смерти, но никак не для достойной жизни.

Выры и люди – очень разные. У людей принято говорить: «Он добыл себе место под солнцем». У выров, как пояснил дядька Шром, хвастают «сырой тенью», отнятой с боем. Зато поверженного выпихивают на казнь полуденного светила. Отсутствие общения делает пропасть разницы и того глубже. Малек еще раз с благоговением подумал про дядьку Шрома, умудрившегося перемахнуть эту пропасть в один удар пружины-хвоста. Дать оружие врагу-выродёру и ему же уступить победу в последнем бою. Поставить всё на честь – самую нелепую и осмеиваемую, самую сказочную и ненастоящую ценность двух народов. Куда понятнее выгода, безопасность или просто сытость… Только ради них не стоило называться приёмным родичем выров.

– Он великий боец, ар Шром, – тихо сказал страж, поддерживая Малька под руку и продолжая свои мысли вслух. – Это все мы знаем. Может статься, он последний из настоящих… Когда я осмеливался, я гордился тем, что знал его лично. Когда я был дерзок, то полагал, что он мог бы вызвать на бой кланда… и перевернуть мир. Но потом пришла весть о злодеянии выродёра. Дерзость покинула меня. В гнездах моего рода всего сорок семь личинок. Так было год назад, при последнем пересчете. Хранитель Борг плохо бережет их, за год погибли в сырости ещё две… Если мир не перевернуть, мы вымрем в считанные поколения.

Малек резко остановился, вцепившись пальцами в скользкие гниловатые лишайники на стене. Великая тайна рода, которую сам дядька не высказал вслух, только что оказалась бездарно выболтана испуганным стражем. Ели всё так, как оно почудилось…

– Совсем нет новых гнезд? Даже у кланда? – вкрадчиво посочувствовал Малек, удивляясь ровности и незаинтересованности своего тона.

– Без глубин? – шепнул выр. – Откуда? Идём, воспитанник. Никто из людей не должен видеть бассейн. Тантовым куклам, даже им, туда закрыт проход. Но, полагаю, и этот запрет утратил смысл.

Выр погладил слабой нижней рукой срез бронзовых проушин разрушенного засова двери. Малёк усмехнулся, опознав знаменитый и описанный во всех сказках удар двуручного топора выродёра Ларны. Запрет на осмотр бассейна не просто утратил смысл – он оказался разрублен надвое…

Малёк юркнул за полуприкрытую створку и попал в короткий тёмный коридор, удивился гладкости его пола и свежести запаха моря, дохнувшей в лицо. Тугое эхо заметалось под низким сводом, вторя цокоту лап выра. Впереди узкой светлой щелью наметился выход. Ещё одна дверь – вот он, бассейн. Все о нем слышали – и никто прежде не видел. Никто из людей…

Круглая чаша вместилища воды сияла перламутром. Она располагалась в центре зала и была достаточно мала – Шрому пришлось бы плотно сложить усы, погружаясь. Сам зал бассейна выглядел безупречно чистым и сухим. В стенах на уровне плеч Малька располагался сплошной ряд узких глубоких ниш-арок. Над ним уступ-коридор – и ещё ряд, и ещё. Пять ярусов. Каждая арка забрана прочной решеткой. Страж остановился возле одной и благоговейно сложил руки. Его длинные панцирные усы ловко проникли в щель решетки и ощупали нечто в недрах ниши.

– Мой род, все будущие Ворты, спят здесь, – прошелестел выр. – Одна сетка – одно гнездо, то есть три личинки… Эти ещё сухи и целы. Я много раз помогал знатным арам вести счёт. Есть опыт. Но я не понимаю, как личинки могут оставаться здоровыми на воздухе, что их оберегает. Эта тайна принадлежит хранителям.

– Тайны не треплют вслух, – прорычал Шром, возникая за спинами Малька и его провожатого из ниоткуда, ведь не было шумного цокота лап. – Малёк, я велел ждать за дощатым бортом, не поднимая головы. Ты плохо расслышал?

– Я хотел помочь, – вскинулся мальчик, показав игломет, висящий на плечевом ремне. – Мало ли, что и как. Вас всего-то трое. А тут целый замок врагов.

– Замок целый. Врагов нет… – Радости в голосе Шрома тоже не наблюдалось. Глаза развернулись к сражу. – Твои личинки целы?

– Эти – да.

– Отныне хранителем является Шрон. Он говорит, ты разбираешься в воздуховодах, умеешь ловчее всех выров их чистить. И неплохо знаешь этот зал. Проверь все вместилища, прощупай каждое гнездо. Требуется полное понимание состояния бассейна. Справишься, да?

– Но я не имею права даже усом коснуться святыни старших родов, знатных, – дрогнул страж.

– Даже как первый помощник хранителя? Шрон к тебе благоволит, сказал – умный малыш этот Ворт, да. Не дрожи усами, он не оценит ни страха, ни гордыни. Я тебе прямо объясню положение дел, без вранья и недосказанности, да, – хмуро буркнул Шром, поводя стеблистыми глазами и быстро осматривая зал. – Борг совершил непотребное. Полагаю, он додумался во всём обвинить меня. Потому что сделанного уже не вернуть, грех несмываем. Сейчас важно понять число неущербных личинок среди нерожденных. Не для одного рода, но именно для всех. Опасаюсь худшего… Крепко опасаюсь, да. Работай, Ворт и помни: надо узнать правду. Даже самую гнилую.

Шром развернулся, без пояснений забросил себе на спину Малька. Понесся по коридорам, удивляя мальчика скоростью перемещения. Прежде казалось: выры на суше медленнее людей, но и это знание – ложное.

– От вида смерти сильно мутит? – предположил Шром на бегу.

– От запаха сырости и прочего – сильнее, – виновато сознался Малек. – Дядька, как же это? Нет деток, нет совсем. Вы же пропадете.

– Людям полагается радоваться этому, – огрызнулся Шром.

– Как ты можешь говорить такое! Разве я чужой? Да я, если хочешь знать, не дурнее иных. Ларне ни полслова не скажу про наши гнезда. Он выродер, хоть и бывший. Мало ли, что удумает…

– Он видел бассейн и он тоже не дурак, да, – мрачно булькнул Шром. – У меня душа ноет, словно её солнце высушило, потом ещё и песок отчаяния засыпал… Представить не мог, насколько всё плохо… Зал подтапливало весной. Был большой шторм, Малек. Следовало немедленно просушить гнезда. Следовало задействовать шлюзы и отсечь воду, проверить все гнезда и пострадавшие немедленно привести к проклевыванию, спасая хоть так. Это большая работа, наиважнейшая, да. Но… но тот тихоня Ворт один сушил и хлопотал. Его никто не желал замечать… Борг ведь отсутствовал, золото отвлекло его. Золото, за которое не купить ни единой жизни и не вернуть ни единой… Мы храним гнезда семи больших родов и ещё десяти малых. За это нам платят и служат. Борг всех держал за усы, угрожая гибелью гнезд. И вот угроза, возможно, сбылась по его попустительству. Виновным в подгнивании гнезд являюсь я… так сказано в послании брата, отправленном по весне кланду и тем, чьи гнезда подгнили. Он свалил с себя бремя вины, как только узнал о подтоплении. На меня сгрузил тягчайший грех, за который нельзя даже казнить прилюдно. Люди не знают наших тайн. Меня приказали высушить и отдать безумному выродеру.

– Откуда ты всё знаешь?

– Ларна занимается братом Боргом, – в голосе Шрома проявилось мрачное удовольствие. – Тебе не надо смотреть и слушать. Совсем не надо, да.

Шром выбрался на верхнюю галерею замка. Промчался по ней и стряхнул Малька возле массивной двери.

– Здесь храним книги. Золотые. Иди, смотри, как это выглядит. Привыкай. Скоро мы отплываем. Время нас предало, Малек, да. Если не найти выход теперь, позже искать станет некому. Про стекло и способ составления копии листов всё помнишь, да?

– Всё, дословно.

– Пробуй, для того ты здесь. – Шром сбросил ношу, занимавшую всё это время его нижние руки и до сих пор малопонятную Мальку. Яростно щелкнул клешнями, перерубая полированное дерево засова. И, не сдержавшись, правой остро взвизгнул снова, уже по камням стены, высекая искры и разбрызгивая мелкое крошево. – Проклятые гнилые законы и вонючие мудрецы, перехитрившие себя самих! Я, потомок рода, не могу войти и читать книги своего рода! Сплошное стекло… И скалы внизу. От кого мы прячем прошлое? От себя? Беспамятные мы, даже честь наша – она на таком же стекле основывается, никому не близка и не нужна. Оттого и не в почёте. Всё забыли и променяли на выгоду, да. Ненавижу. Где мне найти врага, понятного живого врага, которого можно сделать мертвым и так решить проблемы? Хоть бы оказался прав Ларна! Колдуна мне, ох как хочу завалить здоровенного злодея-колдуна, да-а.

Огромный выр развернулся одним движением, крутнулся на панцире ловко поджатого хвоста – и заспешил прочь, время от времени метя стены глубокими следами своего бешенства. Малёк восхищенно погладил выбоину в полированном мраморе. Он знал, как крепки клешни неущербного. Но знать и видеть воочию – не одно и то же.

Малек уперся в тяжелую створку и стал её оттеснять всем весом своего худенького тела. Грустно усмехнулся: библиотеку не открывали непомерно давно. Бронзовые петли двери глухо жаловались на забвение, сопротивлялись. Но упорство – оно порой важнее силы. Если толкать, не унимаясь и не жалея себя, преграда сдастся первой.