Лыжню пересекла аккуратная строчка мышиных следов. Острозубая держала путь от лесного колка куда-то в открытое поле. Куда она собралась? Чем-то поживиться или, быть может, в гости к другу?
Направил лыжи вдоль “шва” по снежной целине. Эка! Смотри-ка! Встретилась с другой! Вот так вот! А чего удивляться? Во дворе март. Синева неба дышит весной. Её свет и тепло, льющиеся с высоты, расшевелят любого соню, благословят на любой подвиг.
Оторвал взгляд от места встречи с другом и взглянул назад. “Столько пройти!” – восхищенно сказал про себя. Дока, видать, путешественница по снежной пустыне.
“Сколько мне, как она, пришлось бы мерить? – неожиданно навестила мысль. – Одолел бы такое расстояние?”
Повернул в сторону остожины, до которой было чуть-чуть. Сел на дышащую паром солому. Достал блокнотик, ручку. Взялся за цифры. Не верилось и самому: по мышиному размаху, по сравнению с её массой, мне пришлось бы нести, пыхтя и потея, свои килограммы пятьсот километров! Нести по бездорожью, по снегу, по лесам, оврагам… Сколько дней потребовалось бы потратить на этот “круиз”, считать не стал, и так ясно.
Вот так! Нечего нам кичиться, нечего нос задирать. Мы не мы… По сравнению с мышью, мы – мышки.
Отщипнул лопушистый листок и положил верхней гладкой стороной на теплую ладонь. Колючий холодок обжег мне руку.
“Да-а, не зря тебя нарекли мачехой, – подумал я. – Во-он каким холодком от тебя веет…”
Через минуту я перевернул листок и словно кто-то прикоснулся к ладони мягкими теплыми губами. Пришлось гнев сменить на милость. В душе зародилась надежда, а затем уверенность, что никогда, никаким холодом не остудить тепло земли и солнца, не заглушить пения жаворонков и детский смех…
Вот и держу на открытой ладони: искренность, тепло материнского сердца и холод равнодушия, и отсутствия сочувствия к ближнему.
Вчера под вечер выпал снежок. Зима напомнила о себе. Похолодало. Как-будто и не самая красивая пора весны. Но черемушка под окном знать не желает о капризах неба! Словно и не припорошена снежком. Её белые кудри-соцветья белее его. Этим как бы спорит-насмехается над облаками. “Не пугайте, ничуть, нисколечко не боюсь ваших угроз. Знаю: от майских холодов слезы не леденеют, все пройдет, все будет хорошо”, – шептали под тяжестью снега черемуховы листочки и кисти распустившихся цветков.
“Смелая” – назвал про себя деревце, глядя на него в окно солнечным утром. Смотрел на купающуюся в снежной купели с любовью и чуть-чуть завистью. Меня тоже когда-то пугали и скрипучие морозы, и ветры, и дождь с градом. И тоже вместо боязни весело играл с ними. Разве пора цветения, пора буйства чувств признает их! Разве считается с ними? Ах, ты, юность, годы нежных песен! Для тебя… всё нипочём!
Гуляя как-то майской порой по лесу, я бросил взгляд на вершины стройных длинноногих лиственниц, возвышающихся над молодыми дубками и кленами, и от удивления остановился.
Что это? Не мираж ли?
На фоне небесной лазури вершины деревьев ярко сияли серебром! Мелкие однолетние веточки-побеги, стоявшие прямо, как свечки, светились таинственной белизной.
Иней в разгаре мая?..
А может, тянется над кущами дубков узкая полоса белых облаков?
Скоро я догадался, что подобное чудо возникло от наложения трех цветов: синевы неба, белизны лиственничных ветвей и темно-бордовой окраски кроны дубков.
И откликнулась душа на увиденный “мираж” искоркой состояния блаженства. Но, к сожалению, она мгновенно погасла. Вновь грусть и неудовлетворенность чем-то овладели мной. Я снова почувствовал себя вечным должником у этой красоты.
Всегда ли, право же, мы достойны ее?..
Заросший кустами черемухи, бересклета, жимолости… лесной овражек.
Забыв про все на свете, здесь состязаются, радуясь началу утра, хмельные от черемухового духа и весеннего настроения соловьи. Говорят их песня складывается из семи “колен”. Попробуй, подсчитай! Где-то неподалеку неторопливо, совсем по-семейному, переговариваются дрозды. “Чэ-чэ-чэ”, – доносится из зарослей их скрипучий голос. Пробует свою свирель горлица. Птицы, воздух, нежная зелень, безоблачное небо с улыбающимся солнцем… – все-все заняты священным делом обновления.
Чем не рай этот майский лес?
Разница может быть лишь в одном. Эдем, по библейским сказаниям, находится на небесах. Здесь якобы души праведных, испытавших горе, лишения и жертвы в мирской жизни, обретают, наконец, блаженное существование.
Да нет же, не на небесах, не за облаками, какими бы они ни были, не за холодным блеском звезд тот таинственный край! Вот он – перед глазами, рядом, вокруг нас. Блаженствуй! Пой Песню Радости!
Природа-мать задолго до рождения человека, будущего царя, как он себя потом назвал, приготовила ему бесценный подарок. Вручая его, она предостерегала: “Обживай, сын мой, этот рай, этот сад радости и забудь, навсегда забудь о грешных помыслах – превратить мир этот в ад”.
Нет, не послушался сын. Возомнил себя выше Бога и забыл о священной заповеди матери. Так и норовит, так и норовит из рая сделать ад. И во многом, к нашему несчастью, уж преуспел.
Неужели так трудно избавиться от мотовства, от болезни беспредельного потребления и жадности?
Широко размахивая голубыми крыльями, гуляет по просторам, улицам, дворам ветер. Он влажный и тёплый; в его завыванье слышны призывные голоса наступившей весны. Всего лишь за день-другой, благодаря стараниям “гуляки”, образовались синие лужицы. На них с завистью смотрело, и в них рассматривало свое лицо, прихорашивалось, хохочущее солнце.
Навстречу мне, семеня шагом, шла невысокого росточка, статная девушка. Одета она с головы до ног в синее: синью отдающий теплый платок, синее, не по сезону легкое, пальто, синие сапожки, синяя легкая походка…
“Смотрите, – возникло желание сказать во весь голос, – сама небесная синева спустилась к нам!”
Не выдержал, не стыдясь, посмотрел в синие глаза весенней богиней идущей девушки. У-уйк – прошла по мне теплая струя от её ответного синего взгляда. “Скажи-ка, ты, мое солнышко, ты не Женщина неба?” – чуть не выпало с губ – не обратился проходящей мимо сини.
С неба или еще откуда пришла она, но кто-то так и называет её – “Мое нёбушко!”
Кто-то…
А как мне её называть?
Пускай останется в моей памяти “синей песней”.
Сегодня вербный день – древний календарно-обрядовый с интересным содержанием народный праздник.
Ликует помолодевшее солнце, шуршит под ногами зернистый, потяжелевший от воды снег. Погожая погодка заманила многих, от малого до старого, на свежий воздух – на лесную прогулку.
Меня обогнал мужчина. Он невысокого роста, но коренаст. Одет по-походному: защитного цвета куртка-штормовка, резиновые сапоги, спортивная шапочка. Походка уверенно-размашистая. Шел он и все вертел головой, зыркал колючим взглядом по сторонам.
“Уж этот-то своего не упустит, можешь быть уверен…” – почему-то нехорошо подумалось о человеке.
В одной руке у незнакомца хозяйственная сумка, а в другой – маленький, поблескивающий лезвием топорик.
“Не за вербой ли мужик двинулся?..” – осенила догадка.
Поглядывая на шагавшего впереди, на его топорик, который покачивался в его руке, словно маятник, я подумал: “Мало ли чем привлекает людей лес! У каждого что-то да свое. У него вот топорик, а у меня в кармане – записная книжечка. Так, на всякий случай”.
В догадках своих я не ошибся. Выходя из лесу, я встретился с мужчиной с зыркающим взглядом снова. Он настороженно глянул на меня и прошел мимо, волоча большую сумку вербных веточек.
В канувшие в прошлое столетия старейшины селения, по просьбе Вирьавы (Покровительница леса по эрзянской религии.) , этому мужику за его “предприимчивость”, спустили бы штаны и… Так было в прошлом. До прихода на эту Землю Иисуса. А теперь?
Сумерки сгустились, и вслед за ними хозяйкою вошла в чащу ночь. Вошла молчком и не спеша. Чуть-чуть подождав, бережно затеплила первую, пока робко мигающую свечку-звездочку.
Высунул я из спального мешка голову и слушал, пока не сомкнулись веки, признания кукушки. Где она, печаль твоя и отрада? Что не откликается на твои столь страстные призывы? Уймись, оставь свои песни на завтра, спать пора. С тем и, закрыв мешок, заснул.
Это была моя первая ночевка в лесу. Первая в жизни ночевка под кустом, под стерегущими меня деревьями, под украшенным звездами одеялом темного неба. Романтика…
Проснулся вместе с ранним майским рассветом.
Не во сне ли все это?
В немом молчании стоят надо мной, будто услужливые няни над коечкой младенца, чуть-чуть одетые в зелень липы.
Лежу на своем ложе из хвороста и старой сухой листвы и слежу, рассматриваю зеленые кружева весны над собой. Как там, на высоте? Не опередил меня, не проснулся ветер-верховик? Не собирается будить молодую листву?
Нет. На верхнем этаже тишь. В ожидании нового дня не шелохнется ни одна веточка, ни один листик.
Покой и здесь – в подлеске.
Лишь золотисто цветущий колосок лесной осоки, сидящий на былиночке, словно на тоненькой шейке, с дружеской приветливостью кивает мне.
Я внутренне улыбнулся и покачал удивленно головой: гляди ты, какой он шустрый! Я не чувствую дыхания леса, а он, желтый колосок, – пожалуйста, как стрелка прибора.
Нет, не заело меня, не обиделся на доброго малого. Разве он, дитя природы, виноват, что я такой нечуткий? Изумился и в то же время обрадовался я другому – дивному совершенству этой неприметной травки и всего сущего вокруг. Вон и дымок с пепелища вечернего костра вьется-тянется вверх, и не качнётся, а колосок, так красиво опушенный золотистой пыльцой, кланяется, как закадычному дружку. Мне бы чуть-чуть от характера его, чуткости, но только не умения кланяться, нет.
Каких названий среди растений только нет!
Есть чистик, встречается чистец и, даже, чистоуст королевский. Кроме них по лесным опушкам выглядывает из-под кустов знакомый многим желтоглазый чистотел. Говорят, желтое молочко, содержащееся в тканях, хорошо выводит бородавки. Славится он, как снадобье, и от многих других болезней. Встречается не только в лесу.
А вот … чистодуша, сколько я ни рылся в лечебниках и определителях, так к моему горькому сожалению, и не нашел. Зря столько времени затратил. Нет, значит, его и нечего было искать! А жаль…
Принял бы страдающий душевным недугом несколько капель настоя этой травы, попил день-другой – и хворь долой. Грустный бы повеселел, а ушедший от тоски и скорби в себя, поверил в свои силы и сделался общительнее. Еще несколько капель, и у неверующего, унывающего развеялось бы угрюмое безверье.
Где цветет чистодуш? Где искать цветок с таким названием?
А надо ли, если подумать, искать, как вещую птицу Гамаюн?
О проекте
О подписке