Вторник, 22 сентября, утро

В камере, где сидел Стас Покрышкин, на рассвете раздался страшный грохот. Стас сначала схватился руками за койку, опасаясь землетрясения, но потом разглядел в утренних сумерках на полу что-то огромное и бесформенное. Это пал неутомимый толстяк. До самого момента своего падения он ходил туда-сюда, не останавливаясь. Стас сел, стал кричать, он испугался, что ему придется оказывать помощь, он кричал: «Помогите кто-нибудь! Охрана!» – пока Кот не выдержал и не отпустил ему сверху по макушке звонкий и болезненный щелбан, обозвав придурком. После этого Стас замолчал и услышал мощный храп толстяка на полу.

Перед работой Ева решила заехать домой к оперуполномоченному Волкову, который заболел, проработав три дня.

Она заблудилась в районе новостроек, а когда наконец нашла нужный подъезд, с удивлением уставилась на «Жигули» Николаева, загородившие проезд.

Сам Николаев стоял у двери с номером 122 и озадаченно разглядывал свои ботинки.

Ева не сразу вышла из лифта, когда раскрылись двери, она смотрела на затылок Николаева. С каждой секундой ее промедления спина Николаева напрягалась.

– Спорим, что ты уже пушку нащупал? – тихо проговорила она.

Николаев расслабился, как только услышал ее голос.

– Это ты у нас недисциплинированная, в расследовании тебе можно не напрягаться. Я вот звоню, звоню, и ничего.

Вероятно, Волков услышал их голоса и открыл дверь. Он смотрел на них заспанный, взъерошенный и страшно изумленный. На нем была пижама и тапочки.

Николаев влетел к нему в квартиру вихрем, схватил с вешалки у двери куртку, бросил Волкову, крича, что время не ждет, срочно на задание!

– Какое задание, температура у меня. В воскресенье перетренировался.

– А в пятницу, в пятницу – как? Хорошо себя чувствовал?

– В пятницу… Ну да, я еще в субботу в футбол играл. Погоди. Мне надо брюки…

– Ничего тебе не надо, и так сойдет! – заявил Николаев.

– Да, – сказала Ева, – шарфик только повяжи, шапочку… вот так… умница!

– Ребята, – неуверенно смеясь, сопротивлялся Волков, – мы куда, ко мне врач сегодня придет.

– Да мы на полчасика, тут рядом, – приговаривал Николаев, вытаскивая его волоком на лестницу, потом в лифт, потом в машину.

Ева удивленно поехала за ними. Гнал Николаев быстро и зло. Ева уже боялась потерять их, но вдруг, когда они подъехали к пятьдесят второй больнице, поняла, что Николаев едет в морг.

Волков не понимал, куда его привезли, даже когда они прошли длинным коридором мимо каталок с накрытыми простынями телами. В холодильнике Николаев сказал, что привел главного свидетеля для опознания и что показывать надо в основном детей и женщин. Санитар удивленно посмотрел на Волкова.

– Это – родственник?

– Да. Он потомственный китаец.

Волкову показали четырех детей, трех мальчиков и девочку лет пяти. Когда перешли к застреленным женщинам, Волков потерял способность быстро двигаться, и Николаев тащил его от стола к столу волоком, восклицая:

– И эту не узнаешь? И эту? А вот эту узнаешь? Нет? Удивительно! А вот эту, действительно, трудно узнать… лица почти нет, но, может, по родимым пятнам?

– Что… это? – спрашивал плохо двигающимися губами Волков. – За-зачем это тут?

Ева вышла на улицу. Похолодало. Она вдруг вспомнила про Ангела Кумуса, как он там, бедный, с такой шикарной Далилой? Хорошо им там, чертям…

Николаев выволок Волкова, прислонил к стене. Опер уже не сдерживал рвотные потуги, но, видимо, позавтракать он не успел.

– Тебе Коля передал для меня записку? – спросил Николаев.

– Ка-какой Коля? – глаза опера были безумными.

– Коля, китаец, – ласково и медленно пояснил Николаев.

– А… да… Передал! Да, конечно… Ты тогда уехал. Я все записал.

– Где она?

– Кто… она?

– Где записка, которую тебе продиктовал Коля, которую ты должен был мне передать немедленно, как только меня увидишь?!

– Да… где она? А! Она у тебя на столе, под телефоном.

– А что там написано? – Николаев говорил уже почти по слогам.

– Там? Там много чего написано. Сейчас вспомню. Я понимаю, вам некогда съездить и почитать… сейчас… что-то вроде: сделано двадцать две выездные визы. Плохая подмена будет с автобусом туристов. Туристов… В воскресенье. Еще тебе звонил из автосервиса Гаврюшин…

– Хватит. Тебе сказал Коля, что это важно?

– Говорил. Он улыбался, как заяц такой страшный, и говорил «жизни и смерти», «жизни и смерти». А!.. Я понял, – Волков оттолкнулся от стены и достал носовой платок. – Я не передал тебе вовремя записку, поэтому ты злишься… Только и всего? Ну вы, ребята, даете!

– Ничего ты не понял. Разве я злюсь? Ты еще не видел, куда я отвожу таких идиотов, как ты, когда злюсь! Нет, я не злюсь! – заорал Николаев и пнул ногой мусорный контейнер. – Я просто тебе показал, что ты наделал. Ты куда работать пришел? Мы же трупники!

– Ладно, хватит орать. Ну забыл я про эту дурацкую записку, ты же в тот день ввалился с задержания, столько шуму было! Подумаешь, перестреляли каких-то китайцев, и что такого, это их разборки, меньше преступности узкоглазой будет!

– Нет, ты видела, видела!? – закричал Николаев Еве. – Я его пальцем не тронул, этого сруна! Ты видела, я с ним говорил по-хорошему!

– Николаев, брось, тут дело гиблое! – махнула рукой Ева.

Но Николаев не сдержался и от души заехал Волкову под ребра кулаком. Потом схватил его за шкирку и затолкал в машину.

Он развернулся с визгом и скрежетом тормозов. Остановился и сказал Еве в окошко:

– Отвезу, болезного, домой, у него насморк, температура, он в футбол переиграл.

– Не имеете права! – кричал Волков, стараясь разглядеть Еву. – Я напишу на вас рапорт!

– Я так думаю, – сказал на это Николаев. – Если я его каждое утро перед работой буду привозить сюда на опознание, то он постепенно перестанет блевать и научится соображать. Недели хватит, как думаешь?

В Управлении адвокат Стаса Покрышкина вывалил перед Евой такой ворох бумаг и предписаний, что ее внутреннее ликование по поводу похищения Ангела Кумуса сразу исчезло. С задержанием Стаса, оказывается, она нарушила по крайней мере штук пять статей УПК. Сам адвокат был бодр, хорошо выбрит и причесан, с безупречным маникюром и такой бешеной злобой по поводу ее опоздания на работу, что Еве впору было прикрыть руками голову и просить пощады.

Она же сгребла бумаги в кучу, выслушав сказанные сквозь зубы пожелания адвоката, ойкнула и побежала за ним.

– А вот тут мне не совсем понятно… Почему это я не имела права задержать его после нашей беседы?

– Он был без адвоката!

– Но он сам пришел, не бегите так, я не успеваю, вы такой хороший специалист, объясните…

Адвокат купился, стал объяснять, какой именно пункт, и как именно Ева нарушила, и как он привлечет ее к ответственности.

– Я такая тупая. Извините, но подозреваемый сам отказался от вашей помощи, подчеркивая тем самым, что ему нечего бояться и скрывать.

Адвокат пустился в длительные и пространные рассуждения, и Ева поняла, что перестаралась. Она подробно рассмотрела его серый костюм, белую рубашку, жилетку бежевого цвета и золотую цепочку карманных часов. Дойдя до светло-коричневых ботинок с приспущенными на них штанинами, Ева поняла, что навряд ли увидит носки, и решила об этом спросить. Просто, чтобы представить раз и навсегда стиль одежды престижного адвоката, а цвет носков играл в этом вопросе важную роль.

– Извините за любопытство, а какого цвета у вас носки?

– Что? Как вы сказали?

– Ну понимаете, когда я приехала в отдел, я не просто так опоздала, я занималась с утра воспитательной работой и посещала морг. Одновременно. А вы так на меня наорали, потому что опаздывали куда-то на полчаса. На те самые полчаса, в течение которых я и проводила воспитательную работу. Теперь вы уже двадцать пять минут читаете лекцию по адвокатуре и, как видно, совершенно никуда не торопитесь, а я в это время пытаюсь определить для себя ваш стиль одежды. Мне в этом определении не хватает только цвета ваших носков, потому что если они у вас черные, то это полное отсутствие вкуса и стиля как такового, а вот если они белые, то это совсем другое дело.

Адвокат справился к этому моменту со своим лицом и с рефлекторным желанием приподнять штанины и показать носки. С ледяным спокойствием, стараясь не сорваться на виду у сотрудников отдела, которые, оказывается, собрались вокруг и теперь едва сдерживают хохот, он развернулся и с достоинством удалился.

– Ева опять танцует джаз, – это был самый приятный отзыв о ее беседе с адвокатом. И принадлежал он Симакову, грустному меланхолику из отдела по розыску пропавших.

– Только ты, Симаков, меня и понимаешь!

– Я тебя уважаю, – сказал Симаков серьезно. – Ты борешься не с преступностью, ты замахнулась на систему. Я бы тебя пожалел, да, боюсь, не поймешь. Но я выполнил твою просьбу и принес все, что нашел.

Симаков отобрал почти двадцать дел с неопознанными и невостребованными телами умерших молодых девушек за последние два года.

– Интересная тенденция. Смотри, два года назад вот эти девушки, практически не изуродованные, смерть от проникновения тонкого колющего предмета, обнаруживались в морге. В одном и том же. Четыре девушки. Я почему еще запомнил, у нас как раз тогда в другом морге стали пропадать тела, понимаешь, а тут, наоборот, кто-то подбрасывает. Раз в неделю – подкидыш.

– Я не помню такого.

– У вас это дело о пропажах вел крепенький такой. Стриженый.

– Да-да, что-то припоминаю.

– Я еще пошутил, чтобы он подкидышей перетащил в тот морг, из которого пропадают, и дело в шляпе. Но у него пропадали мужики.

– Девушек опознали?

– В том-то и дело, что нет. А у Лаврова из Сокольнического в том году несколько девушек не доехали в Турцию на легкие заработки. Контракт подписали, а не приехали. И заявили о пропаже не родители, что интересно, а фирма, пригласившая их, расшумелась. А родители только посмеивались. Лавров одного отца разговорил. Тот объяснил, что его дочь и подруга не дуры, в Турцию только доедут, а там постараются сбежать к проживающим в Стамбуле подружкам, потому что все эти фирмы так дешево могут устроить только в публичный дом. Значит, сбегут. И напишут погодя, что и как. Лавров эти фотографии показал, двоих опознали. Тогда так и решили, что девушки были убиты за нарушение контракта. Я думаю, что родители двоих других до сих пор ждут писем из Стамбула.

– А эти…

– Этих опознать, как видишь, трудно. Вот здесь, смотри, кто-то просто анатомию изучал, не иначе. Так аккуратно разделаны, почти все органы целы, но вроде их пытались извлечь наружу. Все в возрасте до тридцати.

– Слушай, Симаков. В обычной квартире можно так разделать, чтобы потом все убрать?

– Сомнительно. Ну, если пол и потолок – кафель. Были случаи, когда хватает и ванной. Расчленяют и выносят, никто ничего не замечает, но вот разделать так подробно и качественно… Как в анатомичке.

– Еще вопрос. Где в Москве можно достать кровь?

– В пункте переливания. Иди и купи.

– Так просто?

– Ну, не очень просто. Предположим, несчастный случай, человек на операционном столе, а крови его группы нет. Ты – родственник, у больницы – ни денег, ни машин, ты садишься в свою тачку, гонишь на пункт, платишь деньги и привозишь кровь или донора.

– А можно иногда приходить и покупать по стаканчику?

– Вроде как на опохмелку?

– Нет, для искусства.

– Я тебя, Ева, уважаю, за то, что ты борешься не с преступностью…

– А за то, что я замахнулась на систему! Ну и что?

– Я ради тебя могу даже и на пункт переливания крови позвонить и сказать, что у меня кончилась красная краска, а мне надо дорисовать закат, не продадут ли они немножко крови?..

– Спасибо тебе, Симаков!

Приехавший в Управление Николаев написал рапорт на оперуполномоченного Волкова, а Волков уже позвонил Гнатюку и доложил о противоправном поведении его коллег – Николаева и Кургановой. Гнатюк вызвал нарушителей к себе.

– Для начала я хочу знать, как обстоят дела у Кургановой с несчастным случаем на киностудии, а у Николаева с китайцами?

– Мне нужно допросить оператора, работавшего с Покрышкиным. Для полной ясности неплохо бы провести психологическую экспертизу, прошу написать запрос на психоаналитика. Вот моя докладная об этом.

– Вы нашли Кумуса? – спросил Гнатюк с удивлением, да еще с ходу произнес незнакомую фамилию. Ева сразу поняла, что адвокат Покрышкина достает его с утра. Она потупила глаза и сказала, что пока работает над этим.

– А у меня ничего нового, – вздохнул Николаев. – О записке осведомителя я написал все в докладной, версия такая: через нашу страну китайцы переправляются в Европу, именно у нас для них делают документы, нелегально оформляют визы, помогают перекачать капитал, все это за огромные деньги. Документы такого отличного качества, что я тут подумал – они настоящие! Просто они взяты у других китайских граждан. Ну, к примеру, расстрел автобуса. На мой запрос предоставить документы убитых не поступило никакого вразумительного ответа: документы пропали. Кто-то расстрелял автобус, ничего не взял, кроме документов, это же бред, убить из-за паспортов, но чего не бывает…

– Ваш осведомитель. Что с ним? Встречались?

– Он пропал. Я думаю, он уже не появится, он мне больше не верит.

– Лирика, – сказал на это Гнатюк. – Организуй розыск, он-то живет здесь официально!

– Слушаюсь.

– А теперь по поводу ваших воспитательных методов. Садитесь. Ваш номер с моргом мне понравился. Я вам расскажу, как меня приучал к дисциплине мой начальник в… каком же это году?..