Какая чушь! Мозги, наверно, птичьи…
Ещё чуть-чуть, чуть-чуть… и – соскочу!
И – улечу!!
Из рамочек приличья.
Я даже золочёных не хочу.
Мне детство моё приснилось,
Но в этом высоком лбу
Уже и тогда хранилось
Всё то, чем теперь живу.
И в неге моей весенней —
И в будущем, и тогда —
Скакал на коне Есенин
В далёкие города.
И в этом весёлом беге —
Предвиденья тихий звон:
В осенней, в осенней неге
Досматривать этот сон…
Узнать бы, а что мне снится:
Химических формул горсть?
По физике тройка-птица,
В тетради нечастый гость?
Учебник обществоведе?..
Грядущие револю?.. —
Мой сон бередит и бредит,
За это ведь и люблю
И снить, и кому-то сниться,
И утренних тех ребят
Наивные эти лица:
Не знают, что тоже спят…
Мы вместе обскачем Несыть!11
И справимся все со всем!
Ведь нам уже – целых десять.
А с виду – так целых семь.
Всё началось с того, что прибежал Антон.
Вернее, нет – началось всё с того, что кто-то позвонил в дверь Катиной квартиры: громко, настойчиво. Свои обычно так не звонят.
Звонок разрезал тишину и повис в ней вопросительно.
И затем, почти сразу же, не дав опомниться, затрезвонил вновь – заполошно. Что-то случилось!
Бросились открывать. И Катя, и папа, и Таня с мамой – все они в один вмиг очутились в прихожей.
Папа открыл…
На пороге стоял он, Антон, Антоша – их сосед, мальчик крупный и плотный… упитанный… Нет, пожалуй, всё-таки полный… или даже толстый… в этом своём чёрном, как его Катя называла, «тулупе», застёгнутом на все пуговицы и туго перетянутом поясом. С коричневым цигейковым воротником.
Антон – очень правильный, очень основательный мальчик – во всём.
Это видно хотя бы по тому уже, как он с улицы пришёл, а точнее, прибежал – не расхристанный, как другие ребята иной раз прибегают. По тому, как туго, почти до самых бровей, натянул он на голову шапку-ушанку: не как-нибудь, не набекрень, не «сикось-накось», и не в руках он её держит, в конце концов! Шапка сидит на голове ровно и плотно – так, как надо. И шарф повязан правильно: под самое горло, чтобы воротник поднялся к щекам и немного прикрыл их, а концы шарфа – на спину, как мальчикам и полагается. Даже по тому, как уверенно сидят на нём толстые зимние штаны и добротные чёрные валенки – по всему этому, во всём этом – виден будущий такой… хозяин – домовитый, обстоятельный человек.
Только вот что-то уж больно он весь… вывалян в снегу – на Антона это непохоже… С чего это он вдруг так вывалялся? И даже не отряхнулся, так спешил. Бежал… – вон как раскраснелся, запыхался.
И, только-только дверь открыли ему, – хватая ртом воздух и всхлипывая:
– Дядя Лёша! Там – Хомс!! Нашёлся!! Хомс вернулся!!!
И тёмные Антошины глаза блестят, умоляюще смотрят на дядю Лёшу, а по пухлым красным щекам катятся из них крупные слёзы. Прямо за цигейковый воротник.
– ХОМС?! Где?!..
Оказывается – на улице, у подъезда, кто-то из ребят сейчас держит его, чтобы не убежал, а Антон – скорей к Кулешовым… А Кулешовых – нет дома! – никто не открывает и…
– Можно, дядя Лёша?! Можно Хомс у вас побудет?!.. пока они не вернутся… А то вдруг опять убежит…
– Папа! Хомс!! Хомс!!
Это Катя – дёргает, теребит папу за рукав клетчатой рубашки и аж подпрыгивает от возбуждения.
– Папа!! Хомс нашёлся!! Пойдём!! Ты приведёшь? Мы пустим? Пустим?.. Ура-а-а!!
Ну и ну! Теперь понятно, почему Антоша весь в снегу – это же он Хомса ловил! Бегает, мечется по двору собака без призора – непорядок. Надо поймать и отвести домой. А если не домой, то хотя бы к соседям.
Подумать только! Хомс – нашёлся!! И Катя кидается в пляс по коридору.
Сейчас! Сейчас-сейчас! Сейчас его приведут!!
И она с ним – поиграет пока! Пока они будут ждать!
Вот здорово!! Как же хорошо!!
Хотя Хомс – вообще-то, не её собака, а Сонина.
Своей у Кати нет и, наверное, так никогда и не будет. Им с Таней нравятся ирландские сеттеры, и они уже раз сто просили папу с мамой купить им щенка… подарить на Новый год или на чей-нибудь день рожденья.
Но папа говорит, что сеттеры – охотничьи собаки, что им обязательно надо охотиться, что они обязательно должны бегать…
А мама… а мама говорит, что это… как ещё один член семьи – «ещё один ребёнок в доме».
В общем, собаку им не купят, можно не надеяться.
Правда, Катя иногда всё-таки надеется… потом перестаёт… а потом снова начинает… Увидит на улице сеттера и говорит папе или маме: «Правда, красивый?» – просто так говорит. И смотрит на реакцию: как?.. например, улыбнулась мама?.. или не улыбнулась?.. или нахмурилась?.. или даже не посмотрела в ту сторону?.. ей всё равно?.. Ей всё равно. И что теперь делать? Что делать: ещё раз спросить?.. или не надо?.. Наверное, не надо. А то отмахнётся, а то ещё скажет: «Не приставай». Лучше, наверное, молчать тогда?.. И молча смотреть… как он идёт: такой рыжий, такой осенний… такой охотничий!!
Катя так и видит, как он – её сеттер – лёгкий, огненно-шёлковый – шерсть на нём струится, играет, переливается вся… – бежит по осеннему полю, по блёклой сухой и колкой стерне… это такая солома… на фоне золотого… и жёлтого… и красного леса… и кое-где ещё зелёного… и рыжего. Но ни в какое сравнение этот лесной рыжий не идёт с сеттеровым! У сеттера шерсть цвета… густого, как… как варёная сгущёнка и… расплавленный шоколад вместе взятые! Только ещё лучше. Вот.
Они даже имя ему с Таней выбрали – Дин. В честь их любимого певца.
Только толку от этого…
А как хорошо было бы звать его: «Дин! Дин! Ко мне!..» А когда подбежит и, улыбаясь по-собачьи, встанет за задние лапы, а передние положит тебе на плечи – не ругать за то, что всю одежду тебе перепачкал и всю тебя обслюнявил, а сказать: «Молоде-е-ец! Молоде-е-ец, хорошая ты моя собака!» И не отпихнуть, а потрепать по ушам, по спине, по лапам, по шёлковым поджарым бокам… И пусть себе дальше слюнявит и дальше пачкает.
А Сонин Хомс – не ирландский сеттер. Он, совсем даже наоборот, – эрдельтерьер. Сейчас почему-то почти у всех эрдельтерьеры. Выйдешь на улицу – что ни собака, то эрдель. И хоть Кате эрдели эти не очень нравятся… даже совсем не нравятся… ну что ж… уж какой есть. Зато хоть погладить можно его! Правда, шерсть у эрделей не такого красивого, как у сеттеров, цвета… и даже не цвета, а цветов – двух: чёрного и жёлтого – не самое лучшее сочетание… И уж точно не такая длинная и не такая шелковистая, а напротив, короткая и жёсткая… И вообще, этому Хомсу на Катю глубоко наплевать… гладит она его по спине или не гладит… он ведь не её собака, а она – не его хозяйка…
И на самом-то деле зовут его не Хомс, а конечно же, Холмс. Это не опечатка, просто «Хомс» – удобнее выговаривать – и детям, и взрослым.
И даже, если уж на то пошло, то и не Холмс он, а Шерлок. Но «Шерлок» – тоже оказалось неудобно как-то. Не прижилась кличка. Сонины родители захотели было звать его просто «Шер», но так же точно захотели звать свою собаку и другие хозяева – в этом же самом доме, в этом же самом подъезде. «Шер» – от «Шерхан». Шерхан, естественно, тоже эрдель, родной брат Шерлока – они от одной мамы-эрделихи по кличке Шери. Вот и договорились соседи звать одного Холмсом, а другого – Ханом. Во избежание путаницы и «чтобы никому не было обидно».
Соне, конечно же, очень повезло с родителями. И собаку купили, и даже выпускают с ней гулять. Одну! Конечно, ведь Хомс большой, он в случае чего и защитить может. Они иногда так и гуляли – все вместе: Соня, Катя и Хомс. И Соня даже давала Кате подержать поводок и поводить на нём Хомса. Правда, тот Катю не слушался и идти за ней не желал.
А Соню он слушается. И Соня такая важная, когда с ним гуляет. Если увидит другую собаку на поводке, всегда останавливается и очень по-взрослому спрашивает владельца: «Это у вас девочка или мальчик? А сколько ему лет?» Или «ей». Даже когда сама без собаки. И Катя тоже теперь стала останавливаться и спрашивать «девочка или мальчик» и «сколько лет». Даже когда она одна, без Сони. И ещё «а какая это порода».
Каждый раз после прогулок Хомсу моют лапы. В белой специально отведённой под это дело кастрюле. Катя увидела впервые – удивилась: как это? – в кастрюле… лапы мыть… А затем протирают тряпкой – старым кухонным полотенцем.
Это чтобы Хомс не наследил и не напачкал в доме. За ним и так приходится постоянно пылесосить! А так бы ещё приходилось и полы мыть беспрерывно. Так объяснила Соне её мама, а Соня – Кате.
Моют лапы на лестничной площадке перед дверью. Пока все четыре не вымоют и не вытрут насухо, домой не впускают.
Не впускали.
Потому что прошлым летом Хомс потерялся, сбежал.
Соня с сестрой Ташей уехали в лагерь, а Хомса перевезли на дачу.
А он – возьми да и сбеги оттуда!
Наверное, соскучился по девочкам…
И, наверное, домой – к ним – побежал…
Наверное, он думал, что они – дома. Ему же никто не объяснил, что они в лагере…
А может, и объясняли! Может, и говорили, только… только как же он поймёт?! Он ведь – собака!
Убежал – да так и не вернулся. Ни домой, ни на дачу.
Соня, конечно, грустила. Катя, как могла, успокаивала её, утешала, всё говорила: «Вот увидишь, он найдётся… обязательно…» Но Хомс что-то всё никак не находился… И Соня погрустила-погрустила – да и успокоилась.
И вдруг – ну надо же! – нашёлся!! Вернулся!! Катя просто не верила своему счастью.
А уж Соня-то! Соня-то как обрадуется!!
И вот наконец вновь обретённого Хомса вводят к ним в квартиру – прямо с улицы – большого, холодного!
Господи! А огромный-то какой! Ну прямо лошадь, а не собака! Конь! И сразу прихожая сделалась маленькой. В комнаты решили пока не впускать – весь в снегу, лапы мокрые – пусть пока в коридоре побудет – коридор большой. Но и он сделался маленьким, когда в нём появился Хомс.
Шерстяной великан мягко процокал когтями по паркету…
Какими длинными и сильными стали его ноги! Видно, он очень долго бежал.
Катя представила, как Хомс бежит по полям и лесам: по зелёным цветущим и душистым летним… по сухим осенним… «По осенним» немного жалко было представлять, это ведь их с Дином осенние поля и леса, ну да ладно… по такому случаю можно и поделиться! – пусть побегает…
…И вот уже он бежит по зимним – заснеженным… всё ближе, ближе к дому… Какой глубокий в лесу снег!.. и как же долго пришлось ему бежать!.. – вот и окрепли ноги… лапы то есть.
Катя любовалась Хомсом.
Раньше-то он ей не особенно нравился, жалкий какой-то, унылый, вялый.
А теперь! Шерсть – густая! И отросла… это потому, что зима – холодно… И надо же! – на спине совсем чёрная стала!.. Помнится, шерсть у Хомса была не такой тёмной, а какой-то сероватой, тусклой… А теперь – вон как блестит! И как он – весь! – окреп! Окреп и возмужал!.. И даже как будто вширь раздался… и даже как будто подрос… Раньше он, кажется, поменьше ростом был… Конечно, столько времени путешествовать… Видно, уж очень ему хотелось домой, раз всё-таки добежал. И как только дорогу нашёл?! Вспомнил?..
А что же он ел всё это время?.. Наверное, охотился…
И Катя вновь, будто наяву, видит Хомса, преследующего дичь…
Хомса, высоко вскидывающего свои ноги-лапы, бегущего… – нет, летящего!! – лесными тропами… над высокими голубыми сугробами… Даже ночью.
…И взметается, и вздымается на чёрном бархате воздуха искристая ледяная пыль…
Представила себе Катя всё это… и даже этого самого Хомса, как папа говорит, «зауважала».
Ей захотелось подойти и погладить его, потрепать по холке. Похвалить. Да что там! Выразить ему свой восторг, своё восхищение! Даже обнять – вот прямо так встать на колени и – обнять! Крепко-крепко!! И сказать ему: «Хомик! Ну какой же ты молодец! И как же я всё-таки тебя люблю!!..»
Но ни погладить, ни подойти не получилось. Не удалось.
Не подпустил к себе. Да вдобавок ещё и лаять начал – громко, оглушительно. Катя даже испугалась, отдёрнула протянутую было руку. Уж очень грозно залаял. Так, будто они с Катей и не знакомы вовсе. Хуже – так, будто это именно она – она одна во всём виновата. Как будто это она – стоит и не пускает его к Соне.
А она… а что же ей делать?.. а где же ей ещё стоять?.. ну здесь она стоит… чтобы ему не было скучно… чтобы не испугался… Наверное, он… наверное, он – перенервничал! Он, наверное, очень хочет домой – ему не терпится туда попасть! Конечно, столько бежать! Бежал-бежал, а добежал – и на тебе! – не пускают!.. Не ведут домой!
– Тихо, Хомик… тихо… успокойся, миленький… Сейчас, сейчас… Сейчас они придут… Ты не бойся, не бойся…
О проекте
О подписке