Глава 6

А утром в воскресенье, по телевизору как раз шла передача «Пока все дома», в Верхнем Стане произошло событие совершенно непотребное и страшное. В крапиве около старого собора был обнаружен мертвец. Неизвестный мужчина лежал на боку, на лбу длинная ссадина, а грудь продырявлена ржавым штырем, торчащим из поверженной на землю конструкции. Конструкция представляла собой уголок карниза, который ранее удерживал массивный барабан с луковицей. Уголок лежал возле северной части церкви в густо поросшей крапивой низинке. За какой надобой незнакомец поперся в крапиву, понять было нельзя. Кроме того, близнецы, а именно они нашли труп, уверяли, что крапива была не помята и не стоптана, а стояла свежей стеной. Свой поиск близнецы предприняли из-за найденной на кладбище одинокой кроссовки – кожаной, синей, почти новой. Принялись искать вторую. И нашли. Нога с этой кроссовкой торчала из крапивы пяткой вверх.

Далее все понятно. Близнецы помчались к отцу. Архитектор с трудом разлепил отечные веки, опухоль от укуса страшного насекомого еще не прошла. Вначале он просто не поверил сыновьям, но когда вместо воплей и криков они вдруг оба заревели в голос, он пошел на кладбище. Убедившись, что близнецы не «выдумывали всякий вздор», а говорили истинную правду, Харитонов кинулся созывать мужское население Верхнего Стана.

Женская часть поселения явилась незваной. Вначале так и ринулись вперед, чтоб рассмотреть получше, но потом поостыли. По всему было видно, что покойник не один час здесь лежит. И не два, и даже не десять, потому что жара уже дала о себе знать. Не иначе как в грозовую, пятничную ночь нашел он здесь смерть, вода оставила на майке кровавые разводы. Молодой, лет тридцать пять – не больше. На лбу шишка и кровоподтек. Не скажешь – одет по-городскому, сейчас деревня и город одинаково одеваются, и все же видно – не местный, и даже не районный, а областной, может быть даже столичный. К такому мнению подталкивала особая щеголеватость в одежде покойного. И джинсы, и майка – не самострок, а все самого высшего качества. Да и стрижка модная.

Флор только мельком глянул на труп и сразу прыгнул в свой драндулет – помчался в районное Кашино за фельдшером и милиционером, а это без малого тридцать километров. Народ остался стоять над несчастным, чесать в затылке и негромко переговариваться. Женщины, как особы наиболее чувствительные, ушли первыми. Участь неизвестного мужчины их потрясла. Кроме того, как не были женщины осторожны, крапива оставила на голых ногах и руках любопытствующих крупные волдыри. И еще запах, и мухи на трупе… Очень неприятно, знаете.

Все женщины разошлись, и только Инна стояла на месте, вцепившись в руку Левушки, да Марья Ивановна никак не могла оставить место событий. Ей немалого труда стоило протолкнуться вперед, чтобы взглянуть на руки мертвеца. Они были чистыми, никаких следов Ворсиковых когтей. Значит, не он… Пятясь, чтобы занять задние ряды любопытствующих, Марья Ивановна заодно разглядывала и их руки. В этой толпе ей было чем поживиться. У Федорова сына (учился в техникуме, к отцу приехал на каникулы) левая рука была заклеена пластырем, и как раз в нужном месте. Сам Федор тоже имел увечье. Его указательный палец, да и вся кисть, страшно распухли и были завязаны теплой косынкой. «Змеюка куснула» – отвечал он на соболезнующие вопросы. Художник Игнат – из Флоровской команды вообще прибежал к церкви в перчатках. Понятное дело, если ты в огороде сорняки рвешь или занимаешься экологически чистым искусством – надевай перчатки, тебе никто слова не скажет. Но если ты с утра, словно денди какой, перчаточки в деревне надел, такой поступок требует внятного объяснения. Можно, конечно, крикнуть: «Люди, есть подозрение, что этот молодчик ко мне ночью с пистолетом в спальню залез. Есть доказательства, что его мой кот оцарапал. Надо бы проверить всем миром его руки! А то ведь этот террорист и к вам придет!» Но надо быть полной дурой, чтоб такое прокричать. Во-первых, не место и не время. И потом – ведь доказательств никаких. И лицо у Игната симпатичное.

Но больше всего при осмотре рук Марью Ивановну потряс уже знакомый бинт, охватывающий руку любимого племянника. Она как-то совсем не рассматривала его раненую руку в этом контексте – как вещественное доказательство. Более того, бинт на руке Левушки и подал ей здравую мысль. Но это вздор! С чего бы вдруг Левушка вздумал целиться в любимую тетку? Он ее позвал жить в новый дом, сам предложил хорошие деньги и при этом деликатно сказал:

– Рассматривайте эту сумму как хотите. Можете считать ее заработной платой, вы ведете у меня здесь хозяйство. Но если вас это оскорбляет, то будем считать эти деньги пособием. Ближе вас родни у меня нет.

В этом заявлении была некоторая натяжка, были у Левушки и более близкие родственники, но ведь это как посмотреть. Лева для нее был благодетелем. Так зачем же ему в нее целиться? Если не предположить, что он ее с кем-нибудь перепутал.

И не мешало бы вспомнить, с какой рукой Левушка приехал из Москвы – со здоровой или с забинтованной. Он тогда Марью Ивановну обнял, это точно. Обнял и сказал – иди спать, мы сами управимся.

Марья Ивановна подошла к Левушке поближе.

– Что у тебя с рукой?

– Какой рукой? Ой, теть Маш, нашла время спрашивать. Обжегся вчера в бане. Ты лучше помоги Инне дойти до дому. По-моему, ей плохо. Инусь, да что с тобой? – воскликнул Левушка, подхватывая вдруг обмякшее тело секретарши.

– Уведите меня отсюда, – залепетала Инна, зубы ее стучали, как от холода. – У меня голова закружилась.

На этом поиски пенсионерки прекратились. Мария Ивановна с Инной побрели к дому, а Лева остался в горячей точке. Мало ли как повернутся события. Может, по ходу дела понадобятся если не его мышцы, то хотя бы мозги.

В толпе меж тем высказывались предположения на тему – как мертвец сюда попал. Большинство ратовали за то, что мужика в кроссовке убили где-то в другом месте, а потом ночью привезли на кладбище и бросили. Чтоб хоронить сподручнее. Не хотелось жителям Стана думать, что именно на их территории произошло смертоубийство. Но нашлись и трезвые голоса.

– У него кровь на майке как раз в том месте, где в него штырь вошел. Значит, он на него еще живым напоролся.

– Может его не до конца убили, а так только – по лбу трахнули в драке.

– Если ему лоб в драке рассекли, то на кой его на кладбище везти? Бросили бы там, где подрались.

– На кой? По злобе. Привезли сюда беспамятного и на штырь насадили.

– Что-то вы не то говорите, господа, такое только в кино бывает. И не днем же его сюда привезли. А ночью разве эту ржавую хреновину найдешь?

– А кровь на майке не заскорузлая, а размытая. После той грозы в пятницу дождя вроде не было. Либо он до грозы погиб, либо в ту самую грозовую ночь.

– А крапива-то нетоптаная… – заметил художник Игнат, тот самый – в перчатках.

– Вот именно! Как мы об этом забыли?

Харитонов тут же задрал голову вверх и стал внимательно изучать остатка карниза, барабан, поддерживающий луковицу церкви и сияющую в нем пробоину. Выросшая рядом с пробоиной березка – и где только земля сыскалась на узком уступе – была сломана. Головы стоящих рядом тоже стали задираться вверх.

– Упал, – сказал наконец Левушка.

– Сорвался, – подтвердил Харитонов.

– А на кой хрен его туда понесло?

– А может, он не один в церкви был. Ведь не сам же себе он лоб раскроил.

– Это он и сам мог сделать. Звезданулся о балку в темноте.

– И вообще – кто он?

– И что он делал в нашей деревне?

Глава 7

В разгар горячих споров к толпе подбежал вредный пасечник. Он был донельзя возбужден, одна его рука находилась в неуемном движении, другая держалась за сердце. Обычную улыбочку пот смыл с лица. Клим Климыч все порывался что-то сказать, но никак не мог справиться с одышкой. Наконец, выкрикнул:

– Запорожец угнали!

Новость была не менее впечатляющей, чем обнаружение трупа. Верхний Стан находился в стороне от асфальта, только узкая, посыпанная гравием дорога, ведущая к кладбищу, связывала деревню с большим миром, поэтому машин здесь никогда не крали. Но уж если появился злоумышленник, то на кой ему ляд старое корыто, купленное Клим Климычем по случаю за двадцать баксов, если в поселке полно новеньких иномарок?

Кто именно совершил черное дело, долго выяснять не пришлось, потому что пасечник прямо назвал похитителей. Вся деревня видела, что в доме сторожихи весь субботний день имела место большая пьянка. Теперь уже все знают, откуда у сторожихи появилась покупная водка и куда исчезла пара уток у Анны Васильевны.

Оказывается, в грозовую ночь к сторожихе явилось двое гостей с приветом от сына. Мы уже говорили, что сын коротал жизнь на нарах, а эти двое были из амнистированных. Возвращаясь к чистой жизни, они сделали большой крюк – доехали автобусом до Юхнова, от Юхнова опять же автобусом, что ходит раз в сутки, добрались до Кашино, далее попуткой до развилки, а там уже пешочком (час ходу) – к Линде. Не просыхали амнистированные весь день, а вечером в субботу стали приставать к пасечнику с вопросом – как им отсюда выбраться?

Клим Климыч вежливо отвечал: как пришли, так и уходите, это в том смысле, что той же тропой. Но амнистированные его не слушали, канючили свое, поглядывая на притаившийся за бузиной «Запорожец». Дед понял их намек, но вида не подал. Тогда они ему прямо сказали:

– Отвези в Калугу. Мы заплатим.

Знал Клим Климыч их плату. Из тюремного заработка только на пару бутылок и хватило, ну разве что батон колбасы прикупили. А это что значит? Он их повезет, а как отъедет на приличное расстояние, то от них по башке и схлопочет. На «Запорожце» эти двое мерзавцев вольные птицы, а бензин они в дороге украдут. Разговор кончился тем, что пасечник прогнал амнистированных от своей калитки палкой. Они, матерясь, ушли допивать самогон, а Клим Климыч завел мотор и перевел «Запорожец» поближе к дому в дровяной сарай.

Утром глянул на куст бузины – где авто? Вначале перепугался, а потом вспомнил и успокоился – он же сам перегнал машину в надежное место. А что в это место надо заглянуть, проверить – ему и невдомек. А тут с утра общий переполох – труп! Подумаешь, невидаль! Этих трупов сейчас полный телевизор. Клим Климыч не стал обсуждать, откуда появился незнакомый покойник, а отправился по делам. Здесь он и обнаружил пропажу «Запорожца».

Он бросился к сторожихе, но гостей и след простыл.

– Когда уехали?

– Раненько. Я спала. Еще козу не доила.

– Что же они так рано уехали?

– А я почем знаю? Мало ли какие у людей дела. Они свободу обрели. А мой Толенька скоро обретет. Гости это твердо обещали.

– А знаешь ли ты, ведьма старая, что они у меня «Запорожец» увели?

– О-о-й, люди! Посмотрите на этого недоумка! Да зачем им твоя гнилая рухлядь? Они люди значительные, ушлые. Они жизнь с изнанки знают.

– То-то и оно, что с изнанки, мать-перемать! – крикнул Клим Климыч и бросился к собору к еще не рассосавшейся толпе. Ну, не толпе, конечно, но четыре-пять человек еще стояло, смолило сигареты, кто «Парламент», кто «Приму».

Поначалу к известию о хищении «Запорожца» люди отнеслись с юмором. Это все равно, что старую телогрейку с забора украсть – кому она нужна-то? Но по мере проникновения в суть вопроса лица у мужчин серьезнели. Амнистированные? Ага… У сторожихи пьянствовали? Понятно.

Тут выяснилось, что никто кроме Клим Климыча этих «обретших свободу» не видел. Пришли в ночь и исчезли спозаранку. Сколько их было-то? Двое… А может быть, трое? И почему не предположить, что они подрались ночью в церкви и своего же «третьего» сбросили вниз, потом пьянствовали целый день и скрылись на чужом «Запорожце»?

Игнат высказал робкую мысль, де, если они ночью человека убили, то законно предположить, что они бы сразу дернули в бега. Зачем еще целый день пьянствовать в опасной близости от трупа? Но трезвый голос не был услышан, потому что «вы не знаете этих людей», «им человека убить, что цыпленку голову свернуть», а также «пьянство у них на первом месте, и не захотят они после стольких лет заключения лишить себя законного удовольствия», и так далее и в том же духе.

Когда подкатила санитарная карета с фельдшером, а вслед за ней Фроловский драндулет с милиционером, первая версия была прорисована уже во всех подробностях. Врач Надежда Ивановна брезгливо осмотрела труп и засвидетельствовала смерть «вследствие падения с большой высоты и столкновения с неблагоприятным, металлическим, вертикально торчащим предметом».

Перед тем как увезти труп в кашинский морг, каждого жителя Верхнего Стана подвели к покойнику. Милиционер всем задавал один и тот же вопрос:

– Вы не узнаете потерпевшего? Всмотритесь внимательнее. Может быть, где-нибудь встречались?

Все ответили отрицательно. Опер Зыкин был молод, застенчив и неуклюж. Что-то в нем было щенячье, то ли взгляд, то ли неуверенность в жесте. Хочет руку для убедительности вскинуть, уже начнет движение, а на полпути вдруг и передумает. Так и стоит с оттопыренной рукой, ладонь открытая, словно монету просит. Потом спохватится, достанет из кармана карамельку и задумчиво сунет в рот. Народ знал, что таким способом опер борется с курением, но зачем же над трупом карамельки сосать? Мог бы и повременить!