– Право, меня это даже немного оскорбляет, – мужчина повернул голову и сверкнул глазами. – Мне нравится управлять ритмами сердец, Юна. Но не с помощью кровавой магии, а посредством впечатлений. Воистину, я чувствую себя создателем и драматургом самой жизни. Это такое удовольствие, с которым не сравнится простое обладание телом. Неужели я похож на обычного садиста?

– Вы похожи на призрака, – заторможенно ответила я, убирая кинжал, – который неслышно и незримо бродит по людному зданию.

Это было правдой. Бессмертный человек, стоящий сейчас прямо напротив меня, в каком-то смысле и был призраком. Призраком Квертинда из легенд, возвышающих его почти до божественной сути. Вся новейшая история и Квертинд без Иверийцев, в котором мы все жили теперь, который знала я, были порождением этого человека. Господин Демиург изменил судьбу королевства так же, как изменил когда-то мою: легко, незаметно, парой фраз, неощутимым вмешательством в нужный момент.

Перед глазами поплыли воспоминания прошлого: как отец в нашем доме кланяется этому странному господину, как Кем Горст почти падает на кровать после сообщения о смерти Тезарии, как разноглазый человек говорит мне о величайшей из опасностей… Я тогда ещё ничего не смыслила в магии, но интуитивно, нутром чувствовала силу и могущество в жутком госте.

– Я напугал вас излишней театральностью, – Демиург подошёл совсем близко. – Но мы ведь в театре! О, это волшебное место, не находите? – он дал мне несколько секунд на ответ, но я промолчала и мужчина продолжил: – Сцена – алтарь Нарцины. Она тоже требует жертв, как и всё прекрасное в этом мире. Сюда актёры и режиссёры несут свой талант, рвут душу на куски и кормят ими зрителя, умирают и возрождаются вновь, чтобы прожить сотни жизней. И главная награда, – он поднял ладони и тихо похлопал, на удивление точно попав в гром аплодисментов в зале, – это признание публики.

Создатель Ордена Крона встал рядом, посмотрел сквозь ширму, и причудливые световые пятна осыпали его фигуру. Я застыла, завороженная этим мужчиной и моментом. В нём действительно было волшебство, но не из-за игры света и проникающей под кожу музыки, не из-за звенящих голосов актёров. Оно заключалось в самом этом человеке: словно он и был магией, противоречием, бросающим вызов законам мира и природы. Слова его возносили хвалу театру, но во всех движениях сквозило презрение. Даже когда он хлопал, казалось, что это были аплодисменты самому себе.

– Как вам спектакль? – он повернулся, и я едва удержалась, чтобы не попятиться. – Не правда ли, он заполняет острой и живой эмоцией, в которой сосредоточено всё удовольствие людского существования?

Молчать и дальше было бы невежливо, поэтому пришлось ответить.

– Отсюда не видно сцены, – я вытянула шею, но заметила только подол платья актрисы. – И почти не слышно голосов. Только музыка.

Мелодия как раз достигла кульминации и рванула хором голосов и инструментов, вызывая новый гром оваций. Зрители неотрывно смотрели на сцену, их глаза горели, как блики от драгоценностей. Щеки дам алели румянцем, и даже мужчины увлечённо раскрыли рты, внимая завораживающему зрелищу.

Демиург не следил за спектаклем или зрителями. Он быстро нашёл взглядом Джера и Элигию. Я попыталась уловить эмоцию, понять, что он чувствует при виде их. Ревность? Обиду? Ненависть? Злость? Кем была для него Элигия? Разобрать было невозможно, потому что на лице кровавого мага оставалась всё та же довольная полуулыбка, с которой он появился в ложе.

– Тогда я вам расскажу, – от взмаха его руки ложа наполнилась сотнями бликов, словно он кинул горсть иллюзорных звёзд. – Это новая и очень красивая сказка, одна из историй любви Квертинда под названием «Асмодей». Трагическая, конечно.

– Мне не нравятся истории о любви, – осторожно ответила я, отступая на полшага.

Глаза оценивали варианты побега. За нашими спинами натягивались тросы и гулко падали вниз, приглушая шум из зала, крутились и поскрипывали подъёмные механизмы, создавая декорации для зрителей. Бежать было бессмысленно, но я едва удерживалась от этой идеи. Точно так же, как с трудом удерживала страх в своем сознании, не позволяя ему завладеть мной. Но каждый раз, когда разноцветные глаза Господина Демиурга останавливались на мне, я леденела изнутри. И не могла вспомнить, когда в последний раз испытывала такой необъяснимый трепет перед живым человеком. Наверное, только когда познакомилась с Джером.

– А о чём нравятся? – Демиург прищурился, разглядывая меня.

– О странствиях, – ответила я, перебарывая гнетущую робость. Потом подумала и добавила: – И о свободе.

В его ярких глазах и на его лице был отпечаток личности кровавого мага – неуловимый, словно он был древним могущественным заклятием, о котором мир договорился молчать. И я не могла не признать, что меня это увлекало. Хотелось всматриваться в него, как в гладь воды, спокойную, но таящуюся в глубине опасность.

– Любовь, свобода, приключения, – он вздохнул. – У них гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Каждый предпочитает верить в то, что ему ближе. Но, в конце концов, это всё просто игры, в которые играют взрослые дети. Весь мир – большой театр, и мы постоянно становимся в нём то зрителями, то актёрами. Поэтому люди так любят спектакли. Они – отражение их жизней и ролей.

– Ни один спектакль не отражает моей жизни, – воспротивилась я таким суждениям.

На удивление, откровенно говорить с Демиургом было легко. Мы делали это почти впервые, но у меня было ощущение, что знакомы мы целую вечность и что он всегда был рядом.

– Напрасно вы так думаете, – Демиург потёр подбородок, и блики от камней снова заиграли светом. – Даже «Асмодей» близок вам настолько, что вы удивились бы, ознакомившись с его сюжетом и историей.

– Если только он о дочери убийцы королей, – фыркнула я в ответ.

– Он о предательстве, – торопливо пояснил Демиург. – Об одном из видов. О том, как влюблённая женщина покинула семью, оставив мужа и сына. И о том, к чему привёл её выбор.

– Обычное дело, – я разочарованно пожала плечами. – Королева Анна Иверийская, моя мать и ещё сотни женщин поступили именно так. В нашей библиотеке появилась новая история «М и М», и, хоть я её не читала, убеждена, что там тоже есть женщина, предавшая своего мужа ради любви. Эти легенды, Господин Демиург, похожи одна на другую, как ягоды с одного куста. Какая-то мельче, какая-то крупнее, но все падают в одну корзину, где их не различить. Скажите, героиня «Асмодея» погибла?

– Сбросилась с высокой башни, – кивнул мой собеседник. – Оставив семью, прекрасная леди Мелли недолго прожила в счастье. Любовь угасла со временем, покинула сердце её избранника, и бедняжка, обезумев от ревности, лишила себя жизни.

Я торжествующе улыбнулась. Ощущение победы придало мне сил и азарта, заглушило страх и робость. На сцене траурно зазвенели колокольчики, жалобно заплакал какой-то музыкальный инструмент.

– Вот видите, – я продолжила довольно улыбаться. – Сплошные повторения от истории к истории. Чем же «Асмодей» отличается от других похожих пьес?

– Деталями, – загадочно пояснил хозяин театра. – В них всегда кроется дьявол.

– Дьявол? – уже открыто насмехалась я. – Это ещё кто?

В ответ он сделал шаг ко мне и тронул за рукав.

– Тот, кто исполняет желания, – шепнул Демиург. – По веллапольской легенде – главный из демонов, властелин подземелья, подобный Толмунду. Но, в отличие от кровавого бога, более проницательный.

– Не верю я в эти легенды, – я отдёрнула руку и отстранилась. – Магистр Калькут говорила, что веллапольцы не чувствуют присутствия своих богов… или демонов. Их маги не заполняют тиали, не читают воззвания и не творят никакой магии, кроме ментальной. А её невозможно увидеть.

Я всё ещё часто дышала, и от звуков оркестра волоски на моих руках встали дыбом. В приглушённом свете от запаха сотен свечей у меня закружилась голова.

– Правдивы легенды или нет, – Демиург больше не стал меня трогать, но и не отошёл, – главное, что они позволяют управлять людьми. Народные предания не были бы столь могущественны, если бы целиком состояли из лжи. Особенно в Квертинде, где ещё существует магия.

Я осеклась. До недавнего времени Господин Демиург сам был для меня легендой. Я, как многие квертиндцы, не была уверена в его существовании… и поэтому тронула его за руку. Неожиданно для себя, повинуясь внезапному порыву. Наверное, мне хотелось убедиться, что рядом со мной действительно живой человек, а не призрак. Здесь, в полутёмной ложе, мне как будто открылся целый мир, откровение о том, что есть иная жизнь.

– Как управляете вы, – завороженно подтвердила я.

Мелкие пятна света и причудливые тени соткали маску для создателя Ордена Крона, и правдивым оставался только голос из полутьмы, проникающий прямиком в разум. Этот голос волновал меня больше, чем музыка. Он был полон тайны, искушающей и дурманящей. Всё это было так непривычно мне, так незнакомо, отчего создавалось ощущение, что в реальный мир проник призрачный сон.

То, что происходило, оставалось для меня до конца неясным. Но это… будоражило.

– Расскажите мне, – выпалила я, ещё не успев придумать, о чём, просто очень хотелось снова услышать мужчину, – о спектакле. Что означает «Асмодей»?

Он не удивился, только коротко кивнул и заговорил:

– «Асмодей» – это безупречный голубой бриллиант, одна из первых находок в шахтах Галиофских утёсов сразу после их завоевания войсками Квертинда. – Тросы за спиной Демиурга натянулись и со свистом ухнули вниз. – Полагаю, ты наслышана о том, что знатные семьи тогда поделили между собой самые крупные драгоценные камни, назвав их именами демонов.

Я кивнула. Один из них – драгоценный камень семьи Торн – я видела на шее Дамны. Попыталась вспомнить его название, но не смогла. Наверное, это и было какое-то мифологическое имя.

– Веллапольцы особо ценили голубые бриллианты, так как считали их глазами демона, что всегда является за своей жертвой в маске животного, – продолжил Демиург. – Асмодея. Квертиндцы с помощью магии Нарцины придали камню уникальную огранку и вставили в оправу обручального кольца из белого золота. Украшение долгие годы принадлежало одному древнему роду королевства, что зародился ещё до правления Тибра. Тому самому, в который довелось попасть несчастной Мелли. Её обручили фамильным кольцом, и оно оставалось на её пальце до самой смерти.

– Это артефакт? – логично предположила я, увлеченная рассказом. Судьба Мелли меня не интересовала, а вот магическая сила знаменитого кольца – очень даже.

– Нет, – покачал головой Демиург. – Но, по легенде, владельца этого камня ждут вечные муки страсти и ревности, будто сам сластолюбивый и жадный демон нашёптывает импульсивные желания. Возможно, «Асмодей» подтолкнул Мелли к предательству и самоубийству. Ведь именно кольцо напоминало женщине о том, что она могла бы остаться преданной женой и любящей матерью. И о том, чего она лишилась ради угасшей любви.

Звуки неожиданно стихли, голоса приглушились до шёпота, и только лёгкий звон доносился снизу. Даже свет резко померк, часть свечей погасла, и я догадалась о магии Омена. Я вновь попыталась выглянуть, чтобы узнать, что происходит на сцене. Погибла Мелли или ещё нет? Кто был её возлюблённый? И являлся ли демон в образе животного несчастной женщине, пусть только на сцене этого театра?

– Вы верите в то, что демоны существуют? – шёпотом спросила я, прильнув к тонкому резному дереву перегородки.

– Демоны существуют внутри нас, Юна, – его лицо оказалось рядом, совсем близко: Демиург тоже наблюдал за едва освещённым залом. Это делало нас заговорщиками, объединяло. – И имя самому главному – человечность. В этом величие и грязь всех героев мира и ключ к управлению людьми. Посмотри на них.

Зал полнился волнением, трепетом и возбуждённым блеском глаз. Дамы прикрывались веерами, стыдливо кидая взгляды на своих мужчин. Зрители разволновались от спектакля, в них появился заразительный трепет и напряженное ожидание. На дальнем балконе я заметила два силуэта, слившихся в поцелуе. Они прятались в тени занавеси, но отсюда, сверху их интимное единение было прекрасно видно.

Я вдруг осознала, что совершенно забыла о цели своего визита. Кажется, впервые за всё время я отвлеклась от мыслей о менторе. И сейчас как будто впервые увидела его в этом театре. Захотелось ухватиться за эту эмоцию, развить её, чтобы не чувствовать того раздирающего душу страдания, что привело меня в эту ложу.

Элигия раскрыла малиновые губы и потянулась к уху Джера, нашептывая ему что-то сквозь полуулыбку. Джер улыбнулся и поднёс к губам её пальцы. Я отвернулась.

– Довольные, впечатлённые, влюблённые, сытые эмоциями и, одновременно, жадные до них. Мягкие, как разогретая глина. Я люблю наблюдать отсюда за зрителями, видеть в их зрачках каждого из демонов, что сменяют друг друга у руля сознания. Асмодей живёт в каждом из нас, – он посмотрел на меня, довольный произведённым эффектом. – И только сильный человек способен победить его в себе. Как и самого великого демона, объединяющего все пороки и добродетели.

– Вы говорите о человечности? – смекнула я.

Этот разговор был теперь необходим мне, потому что со звенящим трепетом зала в меня проникал сам веллапольский демон Асмодей. О да, он взмыл к тёмным сводам вместе с музыкой от лёгкого поцелуя, которым Элигия едва заметно наградила Джера, и пронзил меня мгновенной яростью. Зубы стиснулись сами собой.

– Именно о ней, – подтвердил Демиург. – Зная реакции человека, основываясь на его привязанностях, страхах, желаниях, морали можно управлять им и предугадывать его действия. За столетие я ещё ни разу не ошибался в людях.

Я скосила глаза на Господина Демиурга. За столетие? Сколько же жизней принёс в жертву Толмунду этот кровавый маг, чтобы так хорошо сохраниться? Как часто он берёт в руки ритуальный нож? Мне уже приходилось сталкиваться со смертью, я сама была убийцей, но почему-то не могла представить этого красивого, утончённого мужчину за жертвоприношением.

– Я вас помню, – призналась я. – Вы приходили к нам в Фарелби, чтобы сообщить о смерти моей матери. После этого мой отец заболел.

– Он любил её, – Демиург повернулся, и я всё-таки попятилась от его вида. – А это самый сильный крючок, на который только может попасть человек. Самая сильная зависимость и безошибочный рычаг, который действует безотказно. Игра, что приводит к поражению. Болезнь, что приводит к смерти. Она сгубила твоего отца, который не смог пережить потерю возлюбленной.

Жуткие глаза его смотрели, не мигая. Я нервно сглотнула.

– Он ненавидел любовь, как и вы, – вспомнила я отца. – Говорил, что она приводит к гибели. Но считал человечность величайшей из магий.

Это было самым важным наставлением. Будучи при смерти, Кем Горст без конца повторял и просил, чтобы я сохранила в себе человечность. От воспоминаний к горлу подкатил ком, и я снова упёрлась взглядом в Джера. Таинство момента ускользало, теряло своё волшебство: я возвращалась в мир Юны Горст, где не осталось никого, кому она была дорога. И где, вопреки всему, она всё ещё дышала.

– Кем Горст на себе прочувствовал все острые грани сердечной страсти, – Демиург не заметил перемены и снова посмотрел в зал. Глаза его горели восторгом и превосходством, пока он окидывал взглядом зрителей. – Любовная история – спектакль, который всегда вызывает овации и слёзы. Времена меняются, дни идут за ночами, за летом неизменно приходит осень, наука вытесняет магию, мирное время нарушают войны, но и они проходят, уступая место новому покою. Сменяются эпохи, поколения, даже мораль и добродетели. Одно остаётся неизменным: люди несут жертвы на алтарь любви. О, этот демон – самый коварный из всех, потому что он может долгое время спать и, однажды проснувшись, разрушить всё, что было тебе дорого.

Демиург остановил взгляд на Джермонде, и жёсткий рот создателя Ордена Крона тронула таинственная полуулыбка. Мой ментор больше не наблюдал за спектаклем, а неотрывно смотрел на Элигию, томительно вытягивающуюся под его взглядом, как кошка под солнечными лучами. Пламя лизнуло меня изнутри, разлилось, как алкоголь по венам, поднялось злым жаром к вискам. Я попыталась прогнать демона ревности, но он только сильнее одолевал меня. Мне не хотелось быть такой живой и податливой, хотелось ощутить холод, стать камнем, водной гладью, куском льда. Ничего не чувствовать, не гореть в этом испепеляющем огне подозрений и ненависти.

– Вы научились этому сопротивляться? – проговорила я резче, чем хотелось.

Мне нравилось, как он говорил, и нравилось слушать его. Я никогда раньше не встречала людей, кроме Джера, с которыми мне хотелось бы подолгу разговаривать. Демиург пугал меня и одновременно… манил.

– Думаю, я с самого начала был лишён этого изъяна. Моё появление было необычным: я, скорее, монстр, гибрид, чудовище, чем человек. И если ты думаешь, что это самобичевание, то ошибаешься, Юна. Всё, что я перечислил, гораздо разумнее, чем человек. В особом смысле, конечно. Лишившись всех чувств, продравшись сквозь демонические преграды эмоций, остаёшься лишь ты один, наедине со своим разумом, с тем, кого ты сам из себя сотворил, и нет ничего прекраснее этой разновидности свободы. И этого могущества. Посмотри, – позвал он, пригибаясь. – Видишь, как изменил их спектакль?

Я снова выглянула в зал. Конечно, я видела. К своему огорчению и злости. Но озвучивать это совсем не хотелось. Хотелось сбежать и забрать с собой Джера. Вырвать его из когтей хищной охотницы, умело завлекшей моего ментора в коварные сети.

– Они не понимают всей опасности страстей, – буркнула я.

– О, напротив, – заспорил Демиург. – Они прекрасно всё осознают и наслаждаются ими. Впускают страсть в свои сердца, чтобы ощутить остроту и яркость жизни. Они желают этого и именно за этим сюда являются. Намеренно.

Конечно, он снова был прав. Джер слишком умён, чтобы не понимать происходящего. И вряд ли он впервые в театре… и впервые с женщиной. Как бы я ни желала вырвать его из лап Элигии, это было невозможно. Потому что он сам хотел находиться в них.

– А чего сейчас желаете вы, Юна Горст? – Демиург словно прочитал мои мысли, отчего мне вновь сделалось не по себе.

Я больше не хотела откровений. К тому же отныне у меня должно было быть только одно-единственное заветное желание, что оставалось моим предназначением. О да, Юна Горст знала, чего хочет, и у неё имелся ответ. Я отвернулась от ширмы и отошла вглубь ложи, почти к самому выходу.

– Убить Кирмоса лин де Блайта, – ровной скороговоркой выдала я, ни секунды не сомневаясь в сказанном. – Этого я хочу больше всего. Сейчас и всегда.