Я смотрела на нож в своей руке несколько секунд, пытаясь осмыслить то, что он только что сказал. Потом я подняла взгляд на Риагана. Он смеялся. Этот ненормальный ржал.

– Во, дурак! – я ткнула Риагана кулачком в плечо.

– Слушай, лиса, сделай чаю, а? Пить хочу – умираю…

– Ты цел?

– Цел. Ящера потрепали слегка.

– А волки?

– Думаю, сегодня они больше не вернутся.

Мы сидели на кухне почти до утра. У обоих сна не было ни в одном глазу. Я подливала трясущимися руками чай в чашки. Риаган теребил в руках неиспользованный в схватке нож. Удивительный момент. Вроде и поговорить не о чем, и расходиться не хочется. Я прокручивала в уме то, что увидела в загоне, и сравнивала образ упорного сильного жесткого воина с образом по-юношески легкого весельчака и удивительно взрослого мужчины, сидящего в задумчивости передо мной. Признаю. Он может защитить себя и свою семью. И образ жестокого обманщика и злодея сюда больше не вписывался. Я вглядывалась в лицо Риагана и впервые по-настоящему видела перед собой многогранного живого человека. И я понимала. Прощать его или нет – это уже другой вопрос. Но я теперь готова была признать за ним право на ошибку, хоть и исправлять ее так, как хочется мне он не хотел. И мы пили чай и вместе молчали. Потом мы так же молча разошлись спать.

Не смотря на то, что спала я не долго, проснулась я легко и чувствовала себя на удивление отдохнувшей. То ли едва взошедшее над горами солнце еще не успело нагреть наш склон как парную, то ли я сама остыла до почти нормального состояния, но дышалось мне гораздо легче.

Я быстро привела себя в порядок и вышла на кухню. Прислушалась. Риагана в доме нет. Я поставила чайник на печь и достала из погреба продукты, оставшиеся с ужина. Печеное мясо и лепешки. Не густо, конечно, ну и ладно. Я даже греть мясо не стала. Нарезала пластиками и вложила кусочки в лепешку.

Запивая хлеб и мясо чаем, я размышляла. О ком? О Риагане, разумеется. В последнее время все мои мысли так или иначе вращались около него. Вчера ночью представления о нем впервые сложились для меня в ясную цельную картинку. И эта картинка вовсе не такая ужасная, как мне казалось раньше. И мстить ему за свои обиды мне больше не хочется.

Змея моя успокоилась. Свернулась клубком в глубине моей души и задремала. Мое личное зло утихло. Я признала за Риаганом право ошибаться и выбирать методы исправления ситуации. Получается, что мне нужно принять то же самое и в себе. Все верно. Ведь змея – часть меня. Я считала ее своей ошибкой. Я внутренне корила себя за нее. Я отрицала то, что эта часть меня тоже может существовать. Да, она проявляется, когда я считаю, что кто-то не признает мою значимость. Но ведь она не появилась бы, если бы я в самом деле чувствовала себя по-настоящему ценной.

Меня лелеяли брат, Микан, тетушка Ула и Найрани, но я все равно считала себя хуже них, младше них, слабее них. Они многое могут. Многое умеют.

Тетушка Ула – великолепная травница и врачевательница душ. Простой беседой она выводит людей из тоски и облегчает душевную боль.

Мой брат легко управляет потоками энергии, считывает энергетический след любого человека с земли, камней, даже из воздуха.

Найрани – Древотворец. Она черпает силы и энергию от Матери-земли и направляет ее на целительство, ускорение роста растений, создание энергетических защит.

Микан создал и поддерживает уникальный щит, защищающий всю нашу деревню. Это уникальное энергетическое творение, с которым у Микана прочная связь. Он может считывать со щита следы сущностей всех, кто касался его, определять место, где это произошло и даже чувства тех, кто касался щита.

А я… Я ничего не умею. Только улавливать наиболее сильные всплески энергии. А это ничто. Это могут абсолютно все. Отсутствие у меня способностей к любой магии я всегда считала недостатком. И Риаган такой же, как я. У него есть только его смекалка, умелые руки, воля к выживанию и ящер.

У меня нет даже ящера. Я всегда чувствовала себя не такой, как они. Ущербной.

Я часто чувствовала себя так. Даже в детстве. Кроме брата у меня родных не было. Мы осиротели, когда мне было три года, а Айгиру – тринадцать. Мы тогда жили у Микана и его отца. Айгир был слишком юн, чтоб иметь свой дом. Брат хорошо помнил родителей. Даже в этом ему повезло больше. Он рассказывал мне, какими они были, а я могла только рисовать картинки с его рассказов в своем воображении.

Я помню разочарование в глазах Айгира, когда деревенские старейшины вынесли мне свой вердикт: магических способностей нет. А потом вечером уже в доме дядюшка Фадар сказал мальчикам, что им придется защищать меня всю жизнь, потому что я слабая.

У меня не было подруг. Девочек в клане очень мало. С немногими моими ровесницами я играть не могла. Не хотела до скрипа зубами. Они всегда привносили в игру магию, потому что обе обладали ею. Они делали это не со зла, но меня коробило это. Они почти всегда выигрывали у меня. В прятки, в догонялки, в камушки… Я всегда оказывалась последней, самой медленной. Они иногда швырялись смешинками. Это такая игра, когда нужно собрать в руках сгусток энергии, поместить в него улыбку или смех и бросить в кого-то из других игроков. Кто не мог сдержать улыбку, тот проигрывал. Игры у нас как-то не клеились. Они старались. Они смотрели на меня с сочувствием, когда у меня не получалось, и почти сразу же забывали, что я не такая, как они. А когда мы играли в простые игры, я чувствовала, что торможу их. Им приходилось сдерживать себя.

Айгир и Микан всегда держались вместе. Они все время что-то затевали, куда-то лазили, убегали из деревни, а потом возвращались с ободранными коленками, и заговорческим одинаковым блеском в глазах. Они всегда придумывали новые игры, новые путешествия, новые проделки. И всегда осуществляли их вместе. Без меня. Я старалась поспевать за ними.

Когда брат уходил на охоту, он всегда оставлял меня дома. Он говорил, что я не умею охотиться и буду им мешать. Я просила научить меня, а Айгир говорил, что это незачем, ведь я все равно никогда не смогу научиться , и советовал мне пойти и играть с девочками. Дядюшка Фадар – отец Микана, всегда брал мальчиков с собой. Они уходили в горы на весь день, а то и дольше. А я оставалась одна. Сначала у тетушки Улы, потом и одна в доме, когда подросла достаточно.

Может поэтому я так возненавидела Сули-Медведицу. Потому что Микан предпочел меня ей – сильной, независимой, уверенной в себе, отважной. Потому что я не такая. А она явилась в деревню и тут же заявила права на все, что мне было дорого: мой любимый мужчина смотрел только на нее, мой брат стал ее лучшим другом, моя подруга стала ее подругой, тетушка Ула вообще взяла к себе жить. И я снова чувствовала себя жалко и неуверенно.

Но ведь они все все равно меня любили. Даже когда я сделала Медведице подлость, они простили меня. И Сули простила. Она обидчиков или убивает сразу или прощает. Злости не держит.

Получается, что змея во мне – это не зло. Это сигнал, знак, что я снова чувствую себя маленькой и незначительной.

Не хочу так больше. Хочу чувствовать себя на равных с кем-то. Хочу чувствовать себя достойным человеком. Хочу быть частью чего-то общего. Важной, значительной, ценной.

А теперь самое сложное… Как мне стать значительной? Что такого я должна сделать, чтоб ощутить это? Обрести магию? А если я попала бы, например, в поселение к стаксам– общине, выступающей за мир без магии. Они вообще крайне воинственно относятся ко всему магическому. Там я вся такая сильная стала бы отщепенцем. Меня бы посадили в клетку и обвешали сдерживающими силу амулетами. Я бы тоже чувствовала себя униженно и незначительно? Наверное, да.

Или я должна победить Риагана и убедить его вернуть меня назад? Тогда я почувствую себя важной? А если я вернусь назад снова к тем, кто энергетически и магически сильнее меня… Все начнется сначала? Ведь магии-то у меня по-прежнему нет и не появится. А после неудавшейся поездки на Совет, появится на их лицах полное и удушающее сочувствие.

Почему вообще так? Почему у одних силы есть, а у других нет. Чем я хуже? Этот вопрос мучил меня с детства.

Голова пухла от раздумий. Я не могла найти способ, как мне стать важной. Я пришла только к выводу, что это не должно быть действие. Это должно быть некое состояние внутри. Значит, почувствовать себя ценной не значит быть важной для кого-то или быть сильнее кого-то. Нужно быть ценной для себя самой.

Я зашла в тупик. Как можно стать ценной для себя самой? Каково это – быть ценной для себя самой? Что это значит? Спросить бы у кого-нибудь… Была бы рядом Найрани. Или тетушка Ула. Эх! Но их нет. Жаль, что я поняла это все только здесь. Если б раньше, в родном клане… Но все же, я немного лучше стала понимать себя саму. Наверное, уехать из родного клана было разумным решением. Как говорит тетушка Ула: «Новое место – новые чувства, новые мысли». Значит это работает.

Следующая мысль поразила меня саму. Я подумала, что если я останусь здесь на положенные три месяца, может я пойму еще что-то важное. Вот только сосед мне попался оглоушенный и настырный, хоть и весьма полезный в плане умений.

Я посмотрела в окно, стараясь отыскать взглядом Риагана. Он сидел на спине ящера, повернувшись к лесу на краю холма. Ящер стоял чуть пригнув голову, оскалив клыкастую пасть.

Что-то случилось! Я вскочила со стула, расплескав остатки чая на стол, и бросилась на улицу.

Не успела я сделать и трех шагов, как ящер издал уже знакомый мне по прошлой ночи протяжный рык. Ящер поднял голову, всмотрелся куда-то в даль и, вытянув шею, снова рыкнул.

– В чем дело? – я напряженно вглядывалась туда, куда смотрел ящер и ровным счетом ничего особенного не видела. – Там кто-то есть?

– На сколько я вижу – нет.

– Зачем тогда ты заставляешь ящера рычать?

– А пусть знают, что я тут хозяин, – с этими словами Риаган развернул ящера и тот издал свой рокочущий рев в другом направлении. Я подождала, пока в груди уляжется дрожь, вызванная рыком.

– Это как-то…

– По звериному?

– Угу…

– Если приходится жить среди зверей, учись рычать по-звериному.

– Думаешь, это поможет?

– Должно. Других вариантов у меня пока нет.

– Может проще забор поставить.

– Можно и забор. Но на его постройку нужно время. А защита от диких зверей нужна уже сейчас. Я сообщаю им, что я больше и сильнее. Пусть знают и пусть опасаются.

– А что если они решат, что ты бросаешь им вызов?

– Они именно так и подумают.

– Но тогда они придут снова?

– Да. Видимо, придется подраться снова. Волки поняли, что здесь есть пожива. Они вернутся. Ты не отходи от дома, пока все не уляжется.

Я кивнула. Риаган верхом на ящере двинулся вперед.

– Ты куда? – я шагнула было за ним.

– Будь в доме. А мне нужно пометить территорию.

– Пометить? – не поняла я. – Как?

– Своим запахом, разумеется. Как все самцы в дикой природе.

Наверное, мое лицо смешно вытянулось от удивления, потому что Риаган рассмеялся.

– Что, правда? – я все не верила своим ушам.

– Да. И не смей никому рассказывать!

Меня вдруг разобрал смех.

– Эй, я не сам, конечно. Это сделает ящер.

Но перестать смеяться я уже не могла. Риаган с гордым видом направил ящера к краю поляны. Ой, нет! Я не хочу это видеть! Я махнула рукой и ушла в дом.

Я все равно посматривала окно. Было почти ничего не видно. Ящер обходил наш склон довольно далеко. Я краснела, представляя весь процесс, смеялась и перебегала от окна к окну, следуя за силуэтом ящера.

С момента нападения волков прошло тринадцать дней. Каждый вечер Риаган воплощал ящера во дворе и рычал на всю округу. А потом он шел и проверял свои метки и следы. Это стало ежедневным ритуалом. Я все никак не могла решить, как мне к этому относиться. Это было и смешно, и странно, и в то же время как-то разумно. Ведь и в самом деле, за последние две недели звери к дому не приближались. Один раз возвращались те самые волки. Их глаза светились в темноте на краю поляны. Риаган, как и в первый раз вышел во двор и вызвал ящера. Волки потоптались на краю поляны и ушли. Предпочли не связываться. Еще одна опасность пока обошла нас стороной.

Риаган бросил все силы на постройку хлева. Жаль, не было времени просушить как следует бревна. Риаган опасался, что их поведет со временем, а потому подгонял бревна друг к другу особенно тщательно. Уже был готов небольшой сруб. С дверью Риаган провозился еще неделю. Поскольку петель у нас не было, пришлось дверь приваливать ко входу в хлев и прилаживать большой засов. К постройке крыши Риаган еще приступить не успел, но мы уже могли заводить коз на ночь в хлев, где они были почти в безопасности.

Я наблюдала, как голая поляна, превращается в жилой обустроенный двор, напоминающий дворы в моей родной деревне. Я здесь уже месяц. Мне не верилось. Тридцать дней моего вынужденного пребывания рядом с Риаганом. Мне стало казаться, что так всегда было. Стало привычным чистить необычно большую печь в доме, рядовым занятием стали ежедневная помощь Риагану в его работе. Иногда я ходила по ягоды и грибы в сопровождении ящера. Дома я всегда ходила с другими женщинами. Много легкой женской болтовни, много смеха и я, тащившаяся за всеми где-то с краю или позади. Место сбора всегда выбирали старшие. Здесь я могла брести, куда хочу и сколько хочу. Рядом со мной всегда был ящер или сам Риаган, но дорогу выбирала я. И это нравилось. Очень.

Июнь давно вступил в свои права, сделав ночи прозрачно-синими, наполненными голосами поющих кузнечиков, и усыпав соседний горный склон ароматной земляникой. Есть примета: если в середине июня в траве заалели ягоды, можно смело идти по грибы. И я с удовольствием нарезала полный подол маслят или рыженьких сыроежек.

Наше питание становилось все более разнообразным. Мы начали делать припасы. В погребе полнились запасы вяленного мяса и рыбы, сушеных грибов и ягод.

Я по-прежнему пыталась приручить козу. Она перестала пугаться, когда в загон входил Риаган, и не убегала при виде ящера. Коза уже не боялась подходить и брать угощение с моих рук. Она позволяла погладить себя по бархатистому носу и смело шарила мордой в моем кармане в поисках вкусненького.

Очень хотелось молока и я решила проверить, пустит ли она меня к дойке. За ужином я с торжествующим видом поставила на стол перед Риаганом стакан свежего молока.

В своем домике там, в клане, я часто открывала вечером створки окна и пила чай, глядя в темнеющее небо. Здесь окно не открывалось. Оно представляло из себя застекленную решетку, намертво вделанную в стену. Только в самом верху была маленькая форточка. Поэтому я расположилась на крыльце с чашкой чая с молоком. Вкус у козьего молока отличался от более привычного мне коровьего, но я и этому радовалась, словно чуду. В кухне за столом подъедал остатки ужина Риаган. Вот ведь, у кого зверский аппетит. Я никогда не видела, чтоб мужчины столько ели. Микан и Айгир всегда были более умеренными в еде. А Айгир еще и привередничал иногда. То не хочу, это не буду. Риаган съедал наши нехитрые однообразные ужины молча и быстро с выражением полного благоговеяния на лице. Да, и пусть ест. С учетом того, сколько сил он тратит на ежедневную работу, это простительно. Его волосы выгорели прядями на солнце. Его кожа от загара стала орехового цвета. Медно-оранжевые глаза горели на лице каким-то новым вдохновленно-радушным огнем. Он все чаще улыбался, иногда мурлыкал себе под нос какую-то ему одному известную песню. И глядя на него, я ему завидовала. Он явно ощущает себя здесь на своем месте. Он каждый день заявляет свои права хозяина на этом склоне. Он вкладывает все силы, всю свою волю в то, что считает правильным для себя. Вот бы и мне так же. В отличие от него, я не знала, зачем я делаю каждый день то, что делаю. Я собираюсь вернуться домой, но вместе с тем запасаю продукты на зиму. Я все еще немного сторонюсь Риагана, но тоже употребляю в разговоре слова «наши», «нам». И хуже всего – я уже и думать стала этими словами.

С одной стороны, это делает наше общение более гладким. Это поможет мне уговорить его вернуть меня в родной клан. Если мы станем лучше понимать друг друга, я смогу его уговорить. Смогу достучаться до него.

С другой стороны, я ощущала себя кем-то вроде предателя. Лгуньей, которая прикармливает зверя, чтоб одомашнить его и получить от него то, что хочется.

Моя внутренняя змея иногда бурчала мне, что так ему и надо. Он ведь первый начал. А мне все равно было неловко перед ним.

Я потягивала из кружки почти остывший чай и смотрела на преображающийся двор. Столько работы. Столько усилий, чтоб остаться здесь в итоге одному. Риагана стало жаль.

Позади меня хлопнула входная дверь и рядом со мной на ступеньку присел Риаган.

– Не возражаешь?

– Нет, – тихо сказала я, снова погружаясь в свои мысли. Мы сидели рядом, наслаждаясь чаем и молчанием. Где-то под домом выводил свои трели сверчок. Ему хором подпевали кузнечики. К освещенному окну кухни с наружней стороны слетелись белокрылые прозрачные мотыльки. Наш домик ощущался маленьким теплым островком среди гигантских горных волн, в этом бескрайнем пространстве мира. Где-то далеко на Великой равнине распластались деревни и города, обособленными группами и кланами живут разные народы. Каждый со своими подобными себе. Великое множество видов. Тролли, маги, люди, эльфы, великаны, оборотни, полудраконы, и многие другие. Где-то на краю равнины раскинулся Белый Лес, населенный неведомыми и опасными тварями. Несколько ближе устраивается на ночь мой родной клан. И тут я впервые поймала себя на мысли, что больше не стремлюсь вернуться именно к Микану. Я скучала по брату, по племяннику и по Найрани. По всем. И по Микану тоже. Но впервые я чувствовала, что та нить, крепко привязывающая меня к Микану, истончилась на столько, что почти не ощущается. И меня вдруг охватила радость. Почти ликование. Я теперь свободна! Я вздохнула, ощущая, что грудь больше не сковывает тоска по несбывшейся мечте. Я готова идти дальше.

Только вот дальше – это куда? Я вдруг испугалась. Ведь впереди неизвестность. Что будет дальше? Как все сложится? Было странно. Я ощущала себя зависшей в прыжке в неизвестность. Опоры под ногами уже нет, куда приземляться – не знаю, и не решила, падать мне или лететь дальше. Чтоб лететь дальше, нужны крылья. А их нет. Я словно в подтверждение этому повела плечами.

– Замерзла? – прервал тишину Риаган.

Я вздрогнула от неожиданности и посмотрела на него.

– А? Нет.

– О чем ты думаешь? – Риаган смотрел на меня поверх края своей кружки с чаем.

– А ты никогда не жалел, что у тебя нет магии?

– Нет.

– Почему? – я удивилась.

– Ну, нет и нет… – пожал плечами Риаган.

– Но ведь те, у кого она есть, сильнее тебя.

– Кто это сказал? – он усмехнулся, глотнув чая.

– Эм-м-м… Это же очевидно.

– Нет. Магия – это просто врожденная особенность. У одних людей волосы светлые, у других – темные. У некоторых особенных – рыжие, – на последних словах его голос смягчился и наполнился теплыми и ласковыми нотками. И у меня в груди словно распустил яркие лепестки неведомый цветок. Риаган протянул руку, намотал на палец локон моих волос и слегка потянул. Прядь распрямилась, а когда он отпустил ее, скрутилась обратно. Риаган продолжил. – Просто такая природа. Переживать из-за отсутствия магии – это все равно, что беспокоится об отсутствии шерсти на руках. Если природа тебе этого не дала, значит тебе это не нужно. Нет магии, значит есть что-то еще.

– Что?

– Может быть, просто ты.

– Просто я? – я горько усмехнулась.